– На той неделе привезли тело сослуживца, – начал говорить патологоанатом. – Хороший был мужик, энергичный такой. Собирался после службы в бизнес пойти, планы какие-то строил. А помер от водки.

– Всякое бывает, – Он отвечал строго и сухо.

– Хотя если вспомнить войну, все станет понятно. После такого ада попробуй не забухай. Не понимаю, как мне это удалось.

– Сила воли у тебя большая. – Кравиц знал, что собеседник не услышит сарказма.

Он перевернул лист и начал заполнять новый документ. Кофе с немыслимой скоростью остывал.

– Да, возможно. Но, как вспомню, аж в дрожь берет. Самой жуткой была битва в болотах возле восточной границы.

«Начало очередной затянутой, преисполненной лжи и нарциссизма, истории», – подумал Кравиц.

– Помню, наш отряд встретился с врагом посреди ночи в самой трясине. Представь, все сражались по пояс в дерьме. Многие падали и тянули за собой остальных. По итогу, ружья заклинило, и мы с ножами пробирались к врагу по болоту. – Его глаза пылали от гордости. – Те, кто начинал сомневаться в себе и своих силах, отправлялись к чертям на дно. И лишь самые дерзкие, дыша злостью, бежали по их трупам и избивали врагов кулаками, если нож терялся в пути.

– Ни разу не слышал об этой битве. – Кравиц не смог удержаться от небольшой издевки.

– Ну как же так? В те годы все об этом говорили. Ты, наверное, под старость лет совсем память потерял. – Он по-доброму засмеялся. – Ну, в общем, такая картина: сотни грязных мужиков, с глазами, залитыми кровью, избивают друг друга до смерти, стоя на трупах своих товарищей. Если бы не они, мы бы вмиг там потонули. Но благодаря ненависти, выжили и победили! Я тогда троим ублюдкам шеи посворачивал, прикинь?

Закончив рассказ, патологоанатом залпом осушил свою чашку кофе.

– То есть причиной победы была ненависть? – Кравиц продолжал ехидно улыбаться.

– Конечно! – Ему было это очевидно. – Что же еще?

– Не знаю, может быть, патриотизм?

– Нет, ну это само собой разумеется. Патриотизм двигал нами в целом, он заставлял нас выходить на поле боя. А в самих битвах наши мысли были оккупированы гневом. И, честное слово, он был главным нашим преимуществом.

Кравиц оторвался от бумаг и сделал первый глоток уже остывшего кофе.

– А потом война кончилась, гнев прошел, и твой товарищ заменил его водкой…

Патологоанатом не мог понять, спрашивал Кравиц или утверждал.

– Видимо, да… – Он с досадой вздохнул.

Кравиц начал уставать от затянувшегося диалога с неприятным ему человеком.

– Так, я вроде как закончил. Позови, пожалуйста, парня. Он в коридоре ждет.

Патологоанатом нехотя поднял свою тушу со стула.

– Без проблем.

Как только он встал, дверь распахнулась сама.

– Не нужно меня звать, вас хорошо слышно из коридора. – В кабинет поспешно вошел уставший от ожидания Давид. – Как и ваши интересные размышления о ненависти и патриотизме.

Патологоанатом растерянно пожал плечами и скрылся за дверью в помещении с телами.

– Потом договорим, – шепнул он Кравицу, исчезая за дверью.

– Я по делу своей жены, – Давид подошел к столу. – Мне позвонили и сказали срочно приехать.

Стоило только зайти вовнутрь, антураж морга сразу въедался в голову. Мраморно-белые стены, леденящий душу морозец и атмосфера полного омертвения всего сущего царила в этом месте. Резкий запах разлагающегося мяса больно ударял в нос. Казалось, все здесь было мертвым: стены, мебель, воздух, свет и даже встреченные им люди.

– Да, добрый день.

К Давиду обратился Кравиц – седеющий тощий мужчина в коричневом пиджаке. Несмотря на многочисленные морщины и теряющие цвет волосы, он не казался слишком старым.

– Меня зовут Артур Кравиц, я занимаюсь делом вашей жены. Присаживайтесь.

Давид молча сидел в ожидании разговора, но следователь продолжал листать свои бумаги, никак на него не реагируя. Трупный запах становился все сильнее. Чем дольше Давид здесь находился, тем четче его нос схватывал этот мерзкий аромат. У него заслезились глаза.

– Как вы тут работаете? – наконец нарушил он тишину. – Этот запах просто невыносим.

– Какой запах? – Он смотрел на него с недоумением.

– Мертвый.

Кравиц пожал плечами.

– Я ничего не чувствую.

Они молча смотрели друг на друга, пытаясь найти взаимопонимание во взглядах. Когда стало ясно, что это ни к чему не приведет, Давид вновь прервал тишину.

– Я могу забрать тело своей жены?

– Да, конечно. Только перед этим мне нужно задать вам несколько вопросов.

Давид не был к этому готов. Он хотел подписать нужные бумаги, договориться с ритуальным агентством и заниматься похоронами. Никому не нужные вопросы, как он считал, только усугубят его и без того тяжелое состояние. Давид хотел заткнуть его, послать куда подальше и высказать все, что он об этом думает.

– Хорошо, задавайте.

Холод пробирал его. Конечно, они находились не в самом отделении с трупами, но он ощущал близость этой комнаты. Давид чувствовал смерть всем нутром, буквально вливаясь в процесс омертвения. И это холодное безжизненное помещение лишь усиливало мощность этого чувства. Масла в огонь подливало ощущение мерзости, спровоцированное неизвестно чем. Неприязнь, усиливающаяся с каждой секундой. Будучи до боли брезгливым, Давид начинал злиться и изо всех сил сдерживал свой гнев. Он понимал, что любое неприятное внешнее воздействие способно его взорвать.

– Когда Агата утонула, вы были вместе, верно? – сходу, как на допросе, спросил Кравиц.

– Да, это так. Мы отдыхали на озере, – голос Давида был спокойным, но от недосыпания он иногда прожевывал слова. – Я уснул на берегу, а когда проснулся, она уже… была под водой.

– И вы вытащили ее на берег?

– Да, вытащил. Но уже было слишком поздно.

Ранее Давид думал, что ему будет сложно об этом говорить. Он ошибался.

– Хорошо. Тогда такой нетипичный вопрос… В каких отношениях вы состояли с женой? – Кравиц смотрел на него то ли с презрением, то ли с подозрением.

– В каких отношениях? – Смутившись, повторил Давид. – В хороших, как всякий муж со своей женой.

– Ну мужья все-таки бывают разные, – он продолжал сверлить Давида взглядом.

– Да, но… Подождите, вы что, подозреваете меня?

– Нет, только хочу избежать потребности в таком подозрении. – Он говорил холодно, не выражая никаких эмоций.

Внезапно появившееся чувство несправедливости привело Давида в состояние ярости.

– Потребности и так нет. Мы были в хороших отношениях, любили друг друга. Мне незачем убивать ее.

Кравиц какое-то время молчал, затем достал из стола фотографии и показал Давиду. На них была изображена шея Агаты, покрытая кровавыми полосами. Тогда, на озере, он не обратил на это внимания.

– Экспертиза обнаружила следы удушения на ее шее, полученные, очевидно, насильственным путем. Но это полностью противоречит вашим словам. Ведь, если верить вам, вы были на озере вдвоем, и утонула она без чьей-либо помощи. Возможно, эти раны были получены ею заранее, и не они стали причиной ее смерти. Это маловероятно, но все же. Сейчас проводят еще одну экспертизу, которая определит, что же стало причиной асфиксии: удушение или утопление. Я хотел бы узнать, что вы можете об этом сказать.

Давид какое-то время молча разглядывал снимки.

– Я не знаю. Правда, я ничего не понимаю.

– Может быть, в этот день на нее кто-нибудь напал на улице? Или, как бы сказать, вы с ней занимались чем-то подобным в интимных играх?

– Нет, господи. Что вы… – Давид сам не понимал, наигранным или искренним было его ханжество. – Боже, нет.

Следователь молча его разглядывал, пытаясь выяснить что-то по лицу, но, видимо, ничего не добившись, вновь обратился к нему.

– Хорошо. Взгляните сюда. Как вы думаете, что это? – он показал на другие снимки.

На них были ноги Агаты, полностью обвитые ярко-красными, напоминающими татуировки, полосами.

– Ума не приложу.

– Это следы насильственного давления. Вернее, последствия от насильственного давления каких-то предметов. Такие остаются на запястьях после наручников, или на шее у висельников. Но откуда они у Агаты? Вы же понимаете, что она не могла запутаться ногами в водорослях. – Он какое-то время молча смотрел на Давида. – Помимо этого, у вашей жены был выбит зуб. Может быть, вы знаете, как это произошло?