Бесполезно бороться с волнами - уж лучше, чтоб тело поднималось и падало в их ритме, лучше крутиться в прибое, неодолимом, жестоком, как обломки корабля, как лицо того человека. Но вот уже вокруг нее - ничего, только песок, а вода отступает, бросает ее, беспомощную, на милость чужого, горячего воздуха. Прибой избил русалку, она на грани обморока, как-то переворачивается на живот - и лежит, бессильно разметав руки, отвернув лицо, чтоб хоть щекой почувствовать последние капли воды. Длинное тело, блестя серебром, извивается на отмели от боли, сводящей с ума. Ниже пояса русалка не чувствует уже ничего, и она запрокидывает голову как можно дальше, пытаясь посмотреть, и краем глаза видит свой хвост, вздымающийся, хлещущий по песку, затягивающий ее все глубже и глубже, против ее воли. Полная ужаса безнадежности, она снова падает лицом в песок. Словно что-то вытекает изо рта, что-то мокрое, липкое, жестокое, сначала она думает, что это кровь, потом понимает - жизнь. И снова стонет, пытается приподняться, упершись в песок руками. Рот открывается и закрывается, беззвучно взывая к воде, кожа высыхает, горит спина, больно плечам, шее. Русалка вжимает лицо в ручеек отбегающей в отливе воды, но воды мало, только мокрый песок забивает горло. И она в последний раз приподнимается, ударяясь плечами о незнакомую тяжесть воздуха... и видит... и видит человека.
Человек подбегает к русалке - бросил свои рыбацкие снасти на волю волн и бежит так быстро, как только может. Сердце русалки падает - он в своей стихии, а она - в его власти. Но уже следующий удар сердца приносит уверенность осознания, вспыхивающего в мозгу подобно воспоминанию. Один только миг, но в этот самый миг она замечает, что снова владеет нижней половиной своего тела. Он не должен увидеть ее лицо, русалка знает это, и раскидывает волосы по плечам, и прячет лицо в песок. Тело ее замирает, сильный хвост лежит на отмели, блестящий и неподвижный, точно отлитый из стали.
Она прислушивается. Босые ноги шлепают по мокрому, жесткому песку, человек все ближе. Уже слышны его трудное дыхание, его бессвязные восклицания - слова, бессмысленные для нее. Да, у него - хороший улов, но что именно он поймал, доходит до него не сразу. Поначалу, во тьме, человек принимает русалку за женщину - и, лишь наклонившись, обнаруживает странную, неженскую форму того, что ниже ее пояса. Мгновение ему кажется, что перед ним - женщина, полупроглоченная гигантской рыбой. Он неуверенно оглядывается на берег, словно бы ожидает оттуда помощи, но помощи нет и не будет. Он берет русалку за плечи, собираясь вытащить ее на сушу. Зачем? Да просто затем, чтоб вытащить, как вытаскивают люди на берег все, что находят в отливе. "Господи Боже, - говорит он, и звук его голоса заставляет русалку стиснуть зубы, - ты что, жива?"
Она не движется под руками человека, передающими в его сознание совершенно бесполезную информацию - да, это существо очень похоже на женщину, эта кожа, хоть и невероятно холодная, - мягкая, гладкая, живая. Ухватив русалку за локти, он чуть приподнимает ее. Ей надо быть осторожной, надо, чтоб лицо так и оставалось спрятанным в массе волос. Эти волосы он хорошо видит даже в темноте - почти белые, тяжелые, неправдоподобно густые и длинные, роскошно спадающие на плечи. Хватка человека слабеет - она тяжелее, чем показалась ему сначала, и он ненадолго отпускает ее, чтобы сменить позицию. Заходит со стороны спины. Русалка слышит шаги - он переступает через ее шею и поудобнее устраивается позади, чтоб как следует рассмотреть то место на узкой спине, где белизна переходит в серебро. Он говорит: "Что ж ты такое?" Он незамедлительно начинает выяснять это. Он опять хватает русалку и приподнимает, рука скользит по ее груди, быстро, одно мгновение. Сердце ее колотится так яростно, что слышать русалка уже не может. На секунду она безжизненно обвисает в человеческих руках - и внезапно оживает.
Стремительно подобравшись, она отталкивается - так внезапно и сильно, что человек, потеряв равновесие, валится на нее. Благодарение морю, русалка в несколько раз сильнее его, и перевернуться под его тяжестью для нее не составляет труда. Он пытается бороться, потрясенный бешеной яростью существа, которое хотел спасти, но борется понапрасну. Они, сплетенные, единые, катаются и барахтаются в песке, точно любовники, но по крайней мере человеку уже ясно, что до любви тут далеко. Сильные руки смыкаются вокруг него, и холодные пальцы, скрючившись, вцепляются ему в волосы. Лицо его притиснуто к ее плечу, и забивающийся в ноздри странный запах ее кожи переполняет его ужасом. Русалка, держа человека за волосы, запрокидывает его голову - теперь они смотрят друг другу в лицо. Он глядит, оледенев, так, словно бы увидел Медузу Горгону, хотя во тьме различает немногое блеск запавших, холодных глаз без век, тонкий, жестокий рот - рот открывается и закрывается у самых его губ, с шумными всхлипами точь-в-точь как у рыбы, вытащенной из воды. Она перекатывается на него так легко, будто это она - мужчина, одолевающий женщину. Одной рукой вцепившись человеку в горло, другой русалка разрывает на нем плавки последнюю, эфемерную его защиту. Мощный хвост яростно вонзается в песок, и русалка наваливается на человека сильнее. Рука отпускает его горло, и он глотает воздух, он стонет, изо всех сил пытается оттолкнуть русалку, но оттолкнуть не может. Приподнявшись на локтях, она смотрит на него с любопытством, она смеется, открывая острые рыбьи зубы, пересохший, почерневший язык. Хвост, сильный, безжалостный, бьет, как змея, проскальзывает меж его ног, острым краем раздирая внутреннюю поверхность бедер. Хвост режет, режет, человек ощущает, как течет из ран кровь, и снова, и снова, и все ближе и ближе к паху. Он кричит - и никто не слышит. И русалка, не потрудившись даже бросить взгляд, бьет острым краем хвоста ему в мошонку - и кромсает беспомощную плоть. Раз, и другой, и третий, и все. Пальцы человека царапают ее спину, зубы терзают ее грудь, она тоже истекает кровью, но сейчас не способна ощущать такую мелочь, как боль. И она наклоняется, и сжимает горло человека обеими руками, и сдавливает все сильнее, сильнее... и он наконец затихает.
Русалка успокоилась, но на месте ей не лежится. Осторожно достает у мертвого человека между ног кровавый ошметок плоти и аккуратно кладет в ямку, что оставило ее тело в песке - еще раньше, до всего. Начинается прилив, через минуту-другую эту плоть унесет в море, но ровно столько времени и нужно русалке, чтоб тщательно закопать свое окровавленное сокровище в песок. Кончено. И, измученная, но странно умиротворенная, она откатывается подальше, к отмели. Холодная вода точно воскрешает русалку и, собрав в себе все силы, она одолевает волны прибоя. Теперь боль в спине и груди гораздо заметнее, но нет времени останавливаться, нет времени обращать внимание. Наконец русалка выходит на достаточную глубину - и ныряет в волны, так стремительно, что только хвост мгновенно вспыхивает серебром, раздвоенный конец, словно огромные металлические крылья, рассекает привычно сначала воздух, потом - воду.
На берегу тишина. Волны подползают к телу человека, шевелят, приподнимают потихоньку с песка. Струйки, как тонкие пальцы, спешат коснуться рук, ног, лица, и вот кровь уже омыта. Чуть подальше поднимающийся прилив добрался до его рыболовных снастей, коробка перевернута, распахнута, наживки, крючки, сачки - все, чем брал человек подати с моря - весело подпрыгивают в волнах.
Еще же подальше бреду по берегу я - об руку с любимым, с которым только что танцевала - на вечеринке, в прибрежном домике, но домик остался позади, и свет и музыка, льющиеся из окон, не в силах заполнить собою пустоту ночи. В домике свет был слишком ярким, музыка - слишком громкой, мы не слышали шума волн, не ощущали в воздухе соли, а теперь, навеселе, мы ужасно довольны собой: хорошо придумали - пойти прогуляться! И мы идем все дальше от дома, все дальше от тела в песке, но все ближе к морю. Я сбрасываю туфли и шлепаю усталыми ногами по прохладной воде, мой любимый следует моему примеру - разувшись, наклоняется, закатывает до колен брюки. Я стою, я смотрю на черную воду, на черное небо и начинаю постепенно различать крошечные огоньки - звездочки, изредка посверкивающие в дальних волнах. Мой любимый подходит ко мне, и я спрашиваю - как он думает, что за огоньки? Он долго всматривается, но признается, что никаких огоньков не видит.
