Глухая вышла пьянка.

Во рту словно кто-то нагадил, голова полна битого стекла, пересыпающегося с от уха до уха, и желудок прыгает к самому горлу при малейшем движении, пытаясь вылезти наружу вместе с содержимым.

С превеликими осторожностями повернул голову набок, потом в другую сторону. Стало хуже.

Заставил себя встать, несмотря на протесты со стороны желудка. Подковылял к большому зеркалу, висящему на стене моей комнаты. Да, ну и харя. Брат, да ведь тебя с трудом можно узнать. Оттянул веко, высунул язык отражению, и вернулся в постель. С наслаждением высосал заначенную, видимо вчера, банку "Хейникена" — пиво бальзамом пролилось на мою душу — и закрыл глаза.

Когда открыл их снова — казалось, что прошла целая вечность — первым делом сосредоточенно изучил циферблат часов. Когда сквозь звон в башке наконец соотнес стрелки и цифры друг с другом, понял, что катастрофически опаздываю на обязательный рапорт о проведенной операции. Я сдавленно охнул, и, то и дело косясь на санузел, принялся торопливо натягивать штаны…

* * *

Кати проводила меня долгим странным взглядом, едва я вошел в кабинет полковника, зажав папку с еще вчера подготовленным докладом о проведенной операции под подмышкой. Неужели я так плохо выгляжу? Надеюсь, хоть перегаром от меня не несет. Я целую упаковку "Антиполицая" выжрал.

— Полковник у себя?

— Да, он ждет вас, сэр.

С порога кабинета почувствовал на себе внимательный взгляд Коуни. Стояла подозрительная тишина. Я подошел к столу, и замер в ожидании.

Полковник Льюис Д. Коуни. Всеми горячо любимый начальник, но вместе с тем самая загадочная личность на Базе. Достоверно о нем было известно лишь, что служил он до международной полиции в военной разведке Великобритании. Причины, по которым он покинул разведку, никто не знал. Ходил, правда, слух, что полковник покинул МИ-6 из-за того, что однажды во время совместной спецоперации с американцами те его подставили. Шеф в результате назло всем перевелся в Интерпол. Но судя по постоянным оговоркам рассказчиков и некоторой путанице в этой истории, в достоверности ее можно было усомниться.

— Ну что скажешь, майор? — наконец нарушил тишину полковник, невысокий, плотный, начинающий лысеть человек, с классическим английским лицом (что-то вроде стареющего Хью Гранта, знаете такого актера?), облаченный в темно-серый форменный комбинезон с именной табличкой, такие все оперативники носили во время пребывания на Базе и при "выезде в цивилизацию", как мы называли небоевые вылазки в люди.

— Докладываю — вчерашняя операция…

— Отставить. Я не об операции.

— А о чем? — мучительно наморщил лоб я, пытаясь больной головой сообразить, чего же от меня хочет шеф.

— Я об этих ваших, как это по-русски, народных гуляниях, — холодно ответил шеф.

— Что-то не так? — моя спина, а так же то, что располагается ниже спины, похолодели в ужасном предчувствии. Шеф меня не подвел.

— Читаю тебе доклад начальника патруля, дежурившего сегодня ночью, — он одной рукой взял со стола слегка смятый листок формата А4. — Значит, ага, вот оно: "Во время патрулирования шестого секционного коридора нами была остановлена группа пьяных оперативников. На вопрос, куда они направляются, не было получено внятного ответа. На слова "пройдемте с нами" была получена странная реакция: офицер Клифтон разрыдался, как ребенок, повис у меня на шее, и сказал, что со мной он пойдет на край света, главное, чтобы я дорогу показал. Офицер Лежен сел на пол, сказал, что ему плевать, что он вообще японец в сороковом поколении, попросил его звать отныне Маямото Сикудзава, и попытался совершить харакири ножнами от боевого ножа, которые отобрал у моего напарника. Офицер Берн порвал свою рубашку с криком: "попробуйте взять, гады!", ударил моего напарника сержанта Чена ногой в грудь, и скрылся в боковом ответвлении "А" главного коридора секции. После чего ко мне подошел майор Беркутов. Я высказал ему свою точку зрения на происходящее, и попросил следовать за мной в дежурку, но в ответ на эти слова он поправил мне воротничок со словами: "Молодец солдат, генералом станешь и медаль получишь!". Затем вдруг отдал мне честь, сказав: "Мон женераль, отряд к бою готов". После чего офицеры были препровождены нами в дежурное отделение…". Ну и как тебе это нравится, майор? Ничего не скажешь, хороши поминки вышли…

— Виноват, сэр! Прошу прощения, сэр! — я вытянулся во фрунт, но меня предательски качнуло. Действительно, нехорошо как-то получилось. Стыдно.

Но… хоть и неудобно об этом говорить — весело. Крис, ты меня простишь.

— Да уж… виноват он. Да черт бы с вами, вы взрослые мужики, а я вам не нянька. Но…

Я напрягся в нехорошем ожидании. Что мы еще натворили?

— В чем дело, Льюис? — по неведомой мне причине полковник испытывал ко мне явную симпатию, и мне одному из немногих было позволено обращаться к Коуни просто по имени

— Не буду тянуть. У нас, а точнее, Ганса, крупные неприятности. Сегодня ночью он зверски избил одного из задержанных вами пиратов.

— Что?! — подскочил я в кресле, как ужаленный. — Не может этого быть!!

— Может! — оборвал меня шеф. — Пить меньше надо было, и сейчас бы не вертелся, как еж на кактусе!

— Как это произошло?

— Вчера, после этой вашей пошлой пьянки, после побега от патруля, он направился в тюремный блок. Вырубив охранников, он сломал замок камеры, в которой сидел главарь той шайки, что вы вчера приволокли. Ты вообще представляешь себе, что значит сломать двойной электронный замок? У меня это лично в голове не укладывается. Ладно, это лирика. В общих чертах — он избивал без каких либо особенных целей задержанного около получаса, постоянно что-то твердя о мести за Криса. А тот — кстати, речь идет о главаре банды — не мог понять, чего от него хотят, и… короче, сейчас будем смотреть кино.

Полковник извлек из ящика стола видеокассету.

— Здесь все записано. Расслабилась наша охрана — система работала в автономном режиме, поэтому Ганса взяли не сразу, а лишь утром. Пороть вас надо через одного… солеными розгами! — полковник выругался себе под нос. Ни разу еще его в таком настроении не видел. А значит, что у нас действительно крупные неприятности.

— Кстати, а где Ганс сейчас? — спохватился я.

— На гауптвахте, где ж еще, — пробормотал полковник, вставляя кассету в видеомагнитофон. — Не бойся, о происшествии знают пока лишь абсолютно надежные люди. Попробуем вытащить Ганса из того дерьма, в которое он вляпался, и нас заодно втянул…

Я отметил, что начальник сказал "нас", а не "вас"…

— Смотри.

Экран телевизора засветился, и я увидел слегка искаженное объективом изображение тюремного блока, точнее, внутреннее убранство одной из камер. Я отметил, что аборигена в нарушение моего приказа посадили на общий режим. Ох уж эта европейская щепетильность! Может и обошлось бы все, если б сидел бедняга в карцере, туда Гансу так просто было б не попасть… Да не вернешь уже ничего.

Я перевел взгляд на дверь камеры. От замка повалил тонкий дымок, дверь заскрежетала, и осыпанный искрами, в проеме возник шатающийся Ганс. Он устремил налитый кровью взгляд на задержанного, а тот словно вдруг почувствовал что-то неладное. Спрыгнул с кровати, и вжался в дальний угол камеры… Ганс шагнул к нему, затем без предупреждения врезал азиату в солнечное сплетение. Тот с воплем скрючился…

Избиение продолжалось довольно долго. В принципе, туда бандюге и дорога, но даже у меня от этого животного зрелища волосы на голове зашевелились… Несчастный пират что-то кричал, а Ганс, не слушая его криков, не останавливался. Наконец азиат сжался в комочек, став сразу вдруг очень маленьким, и запричитал. В его речи внятным было лишь один слог или слово — лю.

— Чего это он разлюлюкался? — удивился я.

— А, тоже обратил внимание? — посмотрел на меня шеф. — Скорее всего, это имя того, кто стоял в иерархии преступной группировки над ним. По крайней мере, если судить по переводу. Там получается что-то вроде: "это он во всем виноват, это Лю, это он меня послал, я не хотел, я не убивал…", ну и в таком духе.