В «Никомаховой этике», например, он пишет, что, хотя упорство – это добродетель, иногда излишне настаивать на своем – вредно. Изменить мнение, получив неопровержимые доказательства его ошибочности (что некоторые осудят как непостоянство), более чем похвально. Аристотель рассматривает данный этический вопрос на примере персонажа трагедии – в данном случае Неоптолема из «Филоктета» Софокла. Сперва Неоптолем поддается на уговоры Одиссея обмануть хромого Филоктета, но, увидев воочию его мучения и узнав подробности постигшей его беды, он отказывается участвовать в обмане, то есть меняет свое мнение. Думаю, будь у нас возможность, мы смогли бы переубедить его насчет умственных способностей у женщин.
Считая, что традиционные представления (endoxa) необходимо уважать и при необходимости систематически пересматривать, Аристотель не считает взгляды, унаследованные от предков, заведомо правильными. Первобытные люди, полагает он, находились примерно на том же уровне развития, что и самые обычные его современники, а значит, «было бы безрассудством оставаться при их постановлениях». Своды письменных законов Аристотель также призывает периодически обновлять и совершенствовать, поскольку «в государственном устроении невозможно изложить письменно все со всей точностью».
Философскую школу Аристотеля называют перипатетической (от греч. peripateo – «я прогуливаюсь»). По примеру своего учителя Платона, который перенял эту привычку у Сократа, Аристотель любил рассуждать на ходу. Так поступали и многие известные философы после него – в том числе Ницше, утверждавший, что ценит лишь те идеи, что пришли к нему во время прогулки. Однако древних греков весьма озадачил бы романтический образ бродящего в одиночестве мудреца, впервые выведенный в «Прогулках одинокого мечтателя» Руссо в 1778 г. Философы предпочитали прохаживаться сообща, питая мысль энергией своих шагов и подстраивая течение беседы под ритм ходьбы. Судя по величине вклада в сокровищницу человеческих знаний и по количеству написанных авторитетных трудов, Аристотель должен был к 62 годам прошагать со своими учениками не одну тысячу миль по скалистым греческим берегам.
Для древнегреческого мыслителя познание было тесно связно с идеей путешествия. Эта связь берет начало в глубине веков, задолго до Аристотеля: еще Одиссей у Гомера за время странствий «многих людей, города посетил и обычаи видел». В классический период уже существовала метафора «выгуливания» идеи или замысла: в комедии, впервые поставленной в Афинах примерно за 20 лет до рождения Аристотеля, трагику Еврипиду не советуют «выгуливать» тенденциозную гипотезу, которую он ничем не сможет подкрепить. А в медицинском сочинении, приписываемом Гиппократу, мыслительный процесс уподобляется моциону, призванному упражнять разум: «Для человека мысль – это прогулка души».
К этой же метафоре обращался и Аристотель, начиная собственное исследование природы человеческого сознания в трактате «О душе». Там он утверждает необходимость рассмотреть мнения о душе, высказанные предшественниками, чтобы «двигаться вперед, нащупывая необходимый нам путь через препоны». «Путь» в оригинальном тексте Аристотеля имеет корень (poros), означающий мост, брод, перевал между ущельями или курс сквозь узкие проливы, пустыню, лесную чащу. Углубляясь в тайны устройства природы в «Физике», он точно так же указывает нам направление, приглашая следовать «естественным путем» (hodos): от более понятного и явного для нас к менее понятному.
Философские задачи именуются апориями, что в дословном переводе означает «безвыходное положение». Между тем «перипатетической» философскую школу Аристотеля стали называть не только в связи с прогулками. Во-первых, вся его система рассуждений и познания опирается на увлеченный интерес к осязаемым подробностям окружающего нас материального мира. Аристотель был не только философом-мыслителем, но и естествоиспытателем-эмпириком, его сочинения воспевают материальную природу Вселенной, которую мы воспринимаем органами чувств и осознаем как реальную. Читая его труды по биологии, представляешь, как автор ежеминутно останавливается во время прогулок, чтобы подобрать раковину, указать на интересное растение или, прервав ненадолго философскую беседу, слушает пение соловьев. Во-вторых, Аристотель, в отличие от Платона, был не просто далек от презрения к человеческому телу, а, напротив, считал человека исключительно одаренным созданием, у которого сознание неотделимо от органического бытия, моторика кисти и пальцев представляет собой инженерное чудо, а инстинктивное физическое наслаждение служит ориентиром на пути к добродетели и счастью. Читая Аристотеля, мы чувствуем уверенность руки, записавшей мысли, которые рождены неутомимым умом, составляющим единое целое с тренированным телом.
Однако у термина «перипатетический» есть еще одна ассоциация. В греческом переводе Евангелия от Матфея, когда фарисеи спрашивают Иисуса, почему его ученики не живут по заветам старцев и не соблюдают строгие иудейские обычаи, понятие «жить» передано словом peripateo, то есть в греческом языке у этого глагола имеется метафорическое значение «жить согласно определенным этическим принципам». Хотя аристотелевские перипатетики не затрагивали религию, они вместе с учителем проложили философский путь к счастью.
Прогуливаться мне нравилось всегда, и сейчас самые ценные мысли посещают меня на глинистых тропинках Кембриджшира. От религии я – дочь англиканского священника – отказалась в 13 лет. Самым большим препятствием для моей и без того стремительно слабеющей веры стала утверждаемая церковью необходимость признавать сверхъестественное и поклоняться невидимым и неслышимым для меня сущностям. А я просто перестала чувствовать связь с Невидимым другом, которого прежде называла Господом. Однако переход к атеистическому образу мысли не обошелся без потерь. Прежде, в более раннем детстве, я не сомневалась, что попаду в рай, если буду вести себя хорошо. Теперь же я ощущала себя примерно как Антониус Блок из «Седьмой печати» (1957) Ингмара Бергмана, религиозный скептик в отчаянном поиске смысла бытия во времена чумы XIV в.: «Нельзя жить перед лицом смерти, сознавая, что все на свете – ничто». Наверное, не случайно совпадение, что Бергман тоже вырос в семье протестантского священника. Я больше не верила, что где-то там, в космосе, некто следит за каждым моим шагом и вознаграждает за благие поступки или наказывает за дурные. Но я не знала, кем Его заменить. Мне по-прежнему хотелось быть хорошей, приносить пользу и в идеале оставить планету будущим поколениям в лучшем состоянии.
В подростковом возрасте я некоторое время экспериментировала с астрологией, буддизмом, трансцендентальной медитацией, потом совсем уж мимолетно – с психотропными препаратами и спиритизмом. Я прочла классическую книгу Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить»[8] (1948) и много другой популярной психологической литературы, но никак не могла найти действенную, интересную, оптимистичную в основе своей нравственную систему. Нашла я ее только в студенчестве, когда познакомилась с трудами Аристотеля. Он объясняет физическое устройство мира с научной точки зрения, а нравственное устройство – через нормы, выработанные человеком, а не полученные свыше в результате сверхъестественного вмешательства.
Аристотель первым подчеркнул бы, что философская или научная работа не может быть чисто умозрительной. Наши идеи, самопознание, познание окружающего мира неразрывно связаны с пережитым. Аристотель сменил за свой век восемь мест проживания (см. карту в начале книги), и в апреле 2016 г. я посетила их все, чтобы приобщиться к его опыту. Я прошла по его стопам, пытаясь прочувствовать его мир, нащупать тропинки, которыми он шагал, вынашивая свои философские идеи как отклик на испытания, возникающие на жизненном пути[9].
Один из величайших древних комментаторов Аристотеля, Фемистий, утверждал, что тот «принес народу больше пользы», чем остальные мыслители. И это утверждение по-прежнему верно. Философ Роберт Андерсон писал в 1986 г.: «Ни один древний мыслитель не ставит так прямо вопросы, волнующие и тревожащие современного человека. Да и среди современных мыслителей нет тех, кто способен предложить живущим в наше неспокойное время столько же, сколько он»[10]. Практический подход Аристотеля к философии может изменить нашу жизнь к лучшему.
