– Хотите сказать, опять призраков видели?.. Меньше надо глотку мочить в погребе его величества… Открывайте, некогда мне тут с вами.
Сослуживец Гвея встал и потянулся, расправив затёкшую спину, а потом открыл низкую деревянную дверцу – она пряталась в такой густой тени, что Ривэн сначала не заметил её.
Все трое явно ждали, что он войдёт, и смотрели на него с немым приказом «Пошевеливайся». Ривэн, красочно вообразивший десятки пыточных орудий, почувствовал, как на спине выступает холодный пот. Он сделал обречённый шаг, затем ещё один…
За дверью была не пыточная и даже не жбан с ледяной водой, а крошечная купальня. Не общая баня, к которой Ривэн привык в приюте: посреди деревянной комнатки гордо стояла настоящая медная ванна с витыми ножками, и от горячей воды шёл пар. На широких бортиках кто-то разложил кусок мыла, мочалку и прочие купальные принадлежности, а на вбитом в стену колышке висел полотняный халат, под которым притулилась стопка одежды.
Ривэн медленно выдохнул и сглотнул комок в горле. Либо мир сошёл с ума, либо ему что-то подмешали в вино у Ви-Шайха. Это не может быть правдой.
– Ну, чего встал-то? – гаркнул «луковичник» у него из-за спины. – Особое приглашение нужно? Полезай мыться, только быстрее.
– Но как же… – промямлил Ривэн, нерешительно оборачиваясь. Пухлый Гвей смилостивился и пояснил:
– Перед разговором с милордом Заэру всем надо приводить себя в порядок. Ребят вроде тебя он допрашивает у себя в кабинете, а во дворец не поднимаются в таком виде.
«Точно, тюрьма ведь под дворцом… Боги, я же во дворце короля», – вдруг дошло до Ривэна. Он смерил ванну благоговейным взглядом и осторожно уточнил ещё кое-что – в нём зароились необычные подозрения…
– Ребят вроде меня?..
– Рано, не распускай язык, – одёрнул Гвея «луковичник» и взялся за дверную ручку. – Ворюга, видно, стыдливый попался. Чтобы через пять минут был готов!
Дверца с визгливым скрипом захлопнулась, и ошарашенный Ривэн остался один на один с ванной.
***
Когда Ривэн вымылся и переоделся (к слову, штаны, рубаха и лёгкая куртка были чистыми и почти ему впору, разве что чуть длинноваты; он решил, что это одежда для слуг), «луковичник» потащил его «наверх» – то есть по лабиринту угрюмых коридоров и узких лестниц. Их было так много, что подземелье казалось бесконечным – но тем неожиданнее и приятнее стал переход в нормальное пространство. За одной из дверей их встретил коридор с чёрным ковром на полу – таким же, как у Ви-Шайха, если не мягче, – и стенами, задрапированными зелёной с золотом тканью. Ривэн сдержал восхищённый вздох…
Но ещё через несколько шагов понял, что сдерживаться бесполезно: таких вздохов здесь заслуживало едва ли не всё. Широкий коридор утопал в золотистом свете восходящего солнца, который пропускали высокие стрельчатые окна в изящных рамах; шторы с тяжёлыми кистями были уже раздвинуты чьей-то услужливой рукой. Судя по всему, это был просто проходной коридор, один из многих, однако на подоконниках стояли свежесрезанные садовые цветы в хрустальных вазах – с лепестками, ещё влажными от росы. Половину другой стены занимала огромная картина – безмятежный морской пейзаж. Синяя сверкающая даль словно шла живой рябью, переливалась настоящими бликами; Ривэн, никогда не видевший моря, даже забыл на пару мгновений, что его ведут на допрос. Стражник насмешливо хмыкнул, покосившись на его лицо, но ничего не сказал.
Дальше всё стало ещё лучше – или хуже, это как посмотреть. Коридоры и залы сменялись, соперничая друг с другом красотой и роскошью; перетекали друг в друга цвета стенной обивки и ковров, картины и гобелены, мраморные скульптуры и напольные вазы в уютных нишах. Попадалась мебель тонкой работы – кресла, диваны и маленькие столики; ножки обычно изображали когтистые львиные лапы, подлокотники покрывала позолота. В сочетании с красным или чёрным деревом всё это смотрелось до неприличия великолепно; Ривэн ощущал лёгкое головокружение от алчности, смешанной с восторгом.
Лестницы встретились явно только боковые, не для господ – но и на них шаги скрадывали ковровые дорожки, а по перилам вились орнаменты то из птиц, то из виноградных лоз. Один из залов почти весь заполнялся большим фонтаном: семь водяных шапок, негромко журча, вливались в бассейн с бортиками из крапчатого камня, и на поверхности воды плавали розовые лепестки. В остальном же всюду царили приглушённый свет и тишина – хотя несколько раз им встретились слуги, быстрые и бесшумные, точно тени: мальчишки-близнецы с полным ведром, полная опрятная женщина со стопкой выглаженных простыней, девушка, проворно смахивавшая пыль… Все они молча кивали стражнику, а на Ривэна смотрели, как на пустое место, невозмутимо продолжая заниматься своими делами.
Особенно же Ривэна поразила длинная галерея, завешанная исполинскими портретами в рост; на некоторых из них от времени потрескались или выцвели краски, и было сразу заметно, насколько различалась манера художников. Пространство между портретами украшали гербовые полотнища – изумрудные, с золотыми львами, – и лишь благодаря им Ривэн понял, что за люди строго смотрят на него из рам. Короли Дорелии. Каждый из них, с самых давних времён – с тех пор, как первые люди приплыли в Обетованное из-за моря и расселились на этих землях. Ривэн, мягко говоря, никогда не учился очень уж упорно, но знал, что только две династии в Обетованном ни разу не прерывались – королей Дорелии и правителей Минши. Первый король, Ниэтлин Великий, был изображён верхом на вороном коне и с поднятым сверкающим мечом; сияние собиралось ореолом вокруг его черноволосой головы и будто исходило из пронзительно-зелёных глаз. Линии портрета были простыми, краски – сдержанными, никаких полутонов и редких оттенков, но что-то в нём заставляло остановиться и замереть в задумчивой робости. Будто первый король пытался и не мог что-то сказать, что-то важное…
– Ворюга, тебя не пялиться сюда привели! – Ривэн вздрогнул от окрика стражника, разрушившего волшебную тишину этого места. – Почти пришли.
И правда – именно в конце этой галереи находилась дверь с ручкой в форме львиной головы с распахнутой пастью. Ривэн, увидев эту ручку, сразу подумал о лорде Дагале Заэру – о человеке с ледяным голосом, которого запомнил как сквозь сон.
Чего только не говорили о нём в Энторе – да и не в одном Энторе, конечно. Говорили, что своими честными правилами он замучил самого короля Абиальда – вялого и безвольного, – а заодно много лет держал в узде клику королевы. Что половина законов о налогах, расправах с преступниками и ограничениях для магов, изданных в последнее царствование, была предложена им лично. Что по большей части его усилиями Дорелии удаётся столько лет сохранять хотя бы относительный мир с Альсунгом и Ти’аргом. Что по всей стране от Энтора до границ разбросаны его верные доносчики; что он знает всё обо всех, что за свою жизнь передушил с дюжину заговоров… Его звали то Заэру Железным, то Заэру Всемогущим (впрочем, последнее прозвище предпочитали произносить шёпотом: о короле Абиальде никто не сказал бы так даже в шутку). Ривэн не знал, верить ли всему этому, но ещё в приюте у него о лорде Заэру сложились довольно чёткие представления; по крайней мере, именно им пугали, наряду со злыми духами и болотной нечистью, брюзгливые старые воспитательницы, когда кто-нибудь из сирот ввязывался в драку, отрывал лапки мухам или опрокидывал чернильницу.
И вот теперь он – вор, пойманный с поличным, и к тому же пьяным, как выражались те же воспитательницы, «до зелёных дракончиков», – должен стоять перед грозным лордом, прямо в его кабинете. Ривэн ещё не успел до конца осознать это, когда вошёл и натолкнулся на взгляд чёрных глаз, сверкающих, как угли.
Странно, но не обстановка кабинета (хоть и довольно скромная, но такая же богатая, как всё здесь), не бархатный наряд лорда или его тяжёлая золотая цепь поразили Ривэна в первую секунду, а именно глаза. Не встречал он раньше таких глаз – во-первых, настолько тёмных, чтобы зрачок был почти неразличим, а во-вторых – таких строгих и проникающих в самое нутро. Ривэн прямо-таки почувствовал, как его с порога прошила насквозь невидимая обжигающая волна, и уставился в пол. Благо посмотреть было на что: ковёр украшал прихотливый узор, взгляд в котором терялся, точно в лабиринте.
