Сердце самой Тааль уже готово было выпрыгнуть из груди. Дрожа, она ловила каждое слово Фиенни – несмотря на то, что тот стал напоминать одержимого. Все эти подробности, кажется, почему-то были жизненно важны для него, были необходимостью и верой. Что-то в самой Тааль трепетало, отзываясь на них.
Она очнулась, лишь когда солнечный жар снова опалил ей голову.
Потолок внутри Лабиринта почему-то был полупрозрачен и пропускал свет, но не губительный, как снаружи, а приглушённо-розоватый и тёплый. Как только Тааль оказалась на новых ступенях, увитых каменным плющом и лимонно-жёлтых, жар Пустыни вернулся и отрезвил её. Они прошли Лабиринт насквозь – и она почти не успела заметить, как.
– Посмотри туда, Тааль! – шепнул Фиенни, и его невесомое дыхание, подобно крыльям бабочки, коснулось щеки Тааль. – Посмотри в фонтан.
Перед жёлтыми ступенями действительно стоял огромный фонтан: круглая чаша и сложное сооружение в форме раковины, на сгибах которой приютились каменные и серебряные рыбки, морские коньки – а ещё создания, неизвестные Тааль даже понаслышке. Фонтан, естественно, молчал, был полуразрушен и сух; окружающие его скамьи под навесами из драконьей скорлупы много веков пустовали. Однако сама чаша…
Две полупрозрачных, бело-зеленоватых девушки с рыбьими хвостами испуганно воззрились на пришельцев из Лабиринта. Одна из них заплетала подруге длинные волосы, другая изнутри держалась за бортик фонтана. Их хвосты двигались в такт, повинуясь невидимым волнам. Спустившись, Тааль оказалась так близко к ним, что рассмотрела даже перепонки меж белых пальцев – и всё-таки очертания русалок мерцали, а лица походили на сгустки молочного тумана или перистые облака. Издав немой вскрик, вторая русалка обернулась к подруге, выхватила у неё призрачный гребень, – и обе они растворились в воздухе, будто ночные видения Тааль.
– А таковы нынешние обитатели Города, – с пронзительной, древней печалью произнёс Фиенни. Его румянец проступил ярче, тёмные волосы налились тяжестью; он даже словно стал чуть выше (хотя по-прежнему оставался не таким уж высоким – пониже человека из снов Тааль) и раздался в плечах. – Тени, призраки, недолговечные всполохи чьей-то памяти… Постепенно, год от года, они теряют воспоминания о земной жизни, и форму, и голос. Большая часть не помнит даже собственных имён. Оттого и Город стал Молчаливым, Тааль: с тех пор, как ничего не осталось от наследия тауриллиан. С тех пор, как последние люди ушли на восток, в Обетованное.
Люди, Обетованное… Грозовая синева в её снах. Что-то в Фиенни не давало Тааль покоя: ей казалось, что он обязательно должен быть связан с тем, другим. Но как бы спросить об этом, не рассказывая лишнего?..
– Но Вы… Вы совсем не такой, как те русалки. Почему? – (Они снова шли рядом, в ногу, и Фиенни долго молчал, рассеянно покусывая нижнюю губу. На поясе у него Тааль лишь сейчас заметила маленький, втиснутый в простую круглую раму кусочек стекла). – Потому что Вы тоже… волшебник? Вам удаётся поддерживать иллюзию?
Они обошли фонтан и вступили в ровные, обладающие собственным неспешным ритмом переплетения улиц. Проходя мимо изящного высокого здания, Фиенни грустно улыбнулся и покачал головой.
– Дело не в магии, Тааль. Очень далеко отсюда, в Обетованном, я правда был волшебником. Однако, боюсь, от моей магии уже мало что зависит… Здесь правила создают тауриллиан. Они и поместили меня в Молчаливый Город – хотя никто не ждал меня здесь, и я не должен был тут оказаться… Как и ты изначально, впрочем.
– Тогда в чём же дело? – с нажимом спросила Тааль, решив всё-таки добиться истины. Она в самом деле говорит с мертвецом или только убедила себя в этом?.. – В чём, если не в магии?
Кончиками пальцев Фиенни коснулся белой стены; на крыше здания блестел пучок красных кристаллов, однако на месте окон зияли зубчатые провалы, кое-где занесённые песком.
– Думаю, в том, что я не так давно умер, как прочие в этом месте, – он выждал пару секунд, но Тааль не решилась ответить. – На всякий случай держись ближе ко мне, Тааль. Мы совсем скоро дойдём, но призраки могут быть жадны до чужой жизни.
***
По дороге к жилищу Фиенни Тааль встретила и других обитателей Молчаливого Города – но каждый раз не была уверена, не привиделось ли ей. Русалки в фонтане были ещё очень даже живыми и облечёнными в плоть по сравнению с еле заметным остроухим человечком (наверное, это и есть боуги, – решила Тааль, с неловкостью осознав, что ростом он ей по пояс; всё-таки до чего же у неё теперь большое, громоздкое тело). Человечек мелькнул серым пятном возле высокой башни, чтобы тут же испуганно растаять; казалось, что появление посторонних заставляет его вспоминать о собственном существовании и наводит страх. По словам Фиенни, башню когда-то окружала ограда из горного хрусталя и вечно цветущий садик, который тоже не пощадило время.
На крыше городской купальни (Тааль никогда бы не догадалась, что это именно купальня, если бы Фиенни не сказал ей) угнездился крошечный, не больше крупной лесной кошки, дракончик. Он дремал, обернувшись хвостом, был так размыт и бесцветен, что напоминал клочок тумана. Тааль решила, что это детёныш, и не сумела удержаться от вздоха. Ей вспомнился лисёнок в когтях грифа; а ещё – бурые разводы на скорлупе материнского яйца… Следы разложения, которого не должно было быть, смерти, случившейся до рождения.
– Он всегда спит, – сказал Фиенни, проследив за взглядом Тааль. От его слов впервые повеяло смертным холодом, хоть рука и оставалась тёплой. – Должно быть, умер совсем младенцем, и никакая память не удерживает его. Возможно, здесь он счастлив больше других…
– Как сюда попадают? – осмелилась спросить Тааль. – Здесь ведь не все… не все, кто…
Почему-то ей не хватало воли сказать: умер.
– Не все ушедшие? – подсказал Фиенни. – Нет, конечно. Кроме меня, все в Молчаливом Городе – отсюда, с западного материка. Все либо сами не смогли обрести покой, либо связаны магией тауриллиан.
– А Вы…
– Я на особом положении, если можно так сказать, – улыбаясь, проговорил Фиенни. – Сначала тауриллиан считали меня кем-то вроде советника по делам Обетованного.
– Сначала? – с опаской уточнила Тааль. – А сейчас уже нет?
– Сейчас я не помогаю им, – просто и искренне сказал Фиенни. Часть его лба на секунду стала прозрачной; он скользнул запястьем по зеркалу на поясе, чтобы исправить недочёт.
– Значит, Вы на стороне атури?
– Я ни на чьей стороне – уже очень давно. Я лишь подведу тебя к итогу пути, который тебе предназначен… – (Это звучало не лучше, чем ребусы Эоле в пещере, и Фиенни отвернулся, как если бы и сам ощутил неловкость. Потом свернул за угол и с явным удовольствием потянул носом). – Жасмин, Тааль. Мой собственный маленький оазис.
Здесь действительно рос жасмин – посреди песка и каменной крошки; изящный куст, усыпанный белыми цветами. Улицу пропитал тонкий, до странности печальный аромат; Фиенни шла эта горьковатая сладость. За кустом жасмина Тааль разглядела уютную овальную дверь из красного дерева – с позолоченным дверным молотком и чисто выметенными ступенями. В городе призраков и руин это выглядело слишком… нормальным. Тааль будто набрела на чужое гнездо.
О себе напомнила боль в ногах, а после – тяжесть волос, оттягивающая затылок. Да, больше не «гнездо»… Наверное, ей следует привыкать к дверям и каменным стенам. Тауриллиан и атури плевать, что полёты будут с мучительной ясностью возвращаться к ней во снах.
– Вы вырастили жасмин с помощью магии? – спросила Тааль, пока Фиенни открывал дверь. Она растворилась почти бесшумно, но даже неприметный скрип в тишине прозвучал, как грохот.
– Конечно, – как бы в забытьи ответил Фиенни. Он уже стоял на пороге, почти касаясь макушкой притолоки и словно не желая отрываться от жасмина. Тааль впервые подумалось, что обязанность провожать её через Город его тяготит. – Проходи, Тааль-сновидица. Будь моей гостьей.
Тааль не знала, каким полагается быть жилищу бескрылого, – но дом Фиенни сразу показался ей образцом. Всё внутри небольшого помещения было подобрано, сделано, поставлено с таким вкусом, с такой любовью к каждой мелочи, что лучшие хозяйки гнездовья на Высокой Лестнице позавидовали бы. Простая ореховая мебель, открывая свободное пространство, уютными сгустками теплоты жалась по углам. Сначала Тааль удивили два кресла – мягких и громоздких, как медвежата, – но потом она поняла, что жара Пустыни здесь совершенно не ощущается, поэтому они манят, будто в ночной холод. Несколько зеркал разных размеров скучковались у стены напротив; их прикрыли полупрозрачной тканью, пряча то ли от посторонних, то ли от себя. Травяная подстилка скрадывала шаги и прекрасно сочеталась с тёмно-зелёными занавесками на окнах; это делало комнату похожей на сумрачный лес.
