– Она нас понимает… Так неинтересно, – разочарованно протянул один из голосков, после чего оба они скороговоркой провозгласили: – Ястреб мышку не поймал, круг игры закончен! Сердце мышки бьётся – ястреб не сдаётся!..
Что-то негромко хлопнуло, сверкнуло, и в паре шагов от Тааль появились два маленьких человечка с острыми, как у рысей или диких котов, ушами. Она видела боуги единственный раз в жизни – тот рыжий путник неведомо как забрёл к ним в гнездовье с диковинками и фокусами, обеспечив себе многолетнюю славу в слухах, – но сразу узнала эти уши, и огненные волосы, и немного пугающие, с безуминкой, жёлтые глаза. Эти глаза напомнили Тааль о Двуликой – женщине-лисице, ребёнка которой ей неожиданно пришлось спасать. Интересно, где она сейчас, довела ли своё племя до тауриллиан, чтобы служить им?..
Один боуги сидел на траве, скрестив тонкие, будто прутья, ноги в зелёных штанишках; другой стоял, склонив голову набок, и играл большой золотой монетой на нитке – точной копией той, которую Фиенни и Тааль обнаружили в фонтане русалок. Отличались боуги разве что количеством конопушек и чем-то неуловимым в чертах; Тааль приняла бы их за близнецов, если бы не приглядывалась.
– Какая громадина… – боуги с монетой бесцеремонно оглядел её и, фыркнув, пихнул коленкой товарища. Тот недовольно вскинул на него глаза, сморщил нос – и Тааль почему-то вдруг отчётливо поняла, что перед ней птенцы… Тьфу, то есть дети, конечно.
– Ты оттуда, что ли? С поверхности Холма?
– И ты правда понимаешь наш язык?
Они спросили это в один голос, заставив Тааль растеряться ещё сильнее. Не суетиться, сосредоточиться и ничему не верить сразу – так учил Фиенни… Она вздохнула и достала из мешочка на поясе монету-пропуск.
– Я понимаю все языки. И не знаю, что значит «с поверхности холма».
– Ну, значит – не отсюда, – проворчал тот боуги, что сидел, скользнув до обидного равнодушным взглядом по позеленевшей монете. – Все мы тут под Холмом.
То есть?.. Тааль ещё раз – проверки ради – взглянула на небо над собой, обвела глазами луг и дубы… Ладно, должно быть, у неё ещё будет время на расспросы.
– Тогда – да, наверное. Я с поверхности холма.
– Все языки понимает, ишь ты… – снова фыркнул другой боуги, щёлкнул пальчиками, – и его монета вдруг раздулась, превратившись в золотой шарик. Потом шарик задрожал, выпустил крылья, оброс пухом, отделил от туловища шею с маленькой головой… По траве, попискивая, семенил цыплёнок; смешно и жалко трепыхались его немощные крылья. У Тааль пересохло в горле, как только она взглянула на них. – А вот так можешь?
– Ну, чего ты начинаешь, Бригхи? – (Более серьёзный малыш встряхнул головой; кончики его ушей, казалось, сейчас вспыхнут от досады). – Нельзя хвастаться перед чужаками! И вообще… – (Боуги покосился на неё с открытой враждебностью). – Вдруг она из этих?..
– Да не-ет… – (Заботливо подхватив цыплёнка, Бригхи обошёл Тааль, точно она была столбом или деревом). – Непохожа на этих. Неказистый облик для них, и слишком обыкновенный.
В сознании Тааль против воли прозвучали тихие, обволакивающие слова Фиенни: «Ты стала красивой девушкой»… Замечание боуги уязвило её, и это неприятно удивляло. А ещё она, кажется, догадывалась, кто среди боуги именуется этими.
– Но если все языки понимает…
– Врёт, наверное.
– Я не вру! – она постаралась сказать это без злости, но уверенно. Скрипучая музыка тем временем сменила мотив, стала более тревожной и прерывистой; Тааль всё больше хотелось пойти на звук. – Но я не тауриллиан. Кто-то из ваших сородичей позвал меня вот этим, – она дотронулась до монеты и, не устояв перед искушением, мстительно добавила: – Кто-то взрослый, я думаю. А дар понимать слова всего живого достался мне от атури, духов стихий… Если вам это о чём-нибудь говорит.
Впрочем, их странная словесная игра уже показала ей, что очень даже говорит. Кажется, только атури в ней и были силой, способной выручить из любой беды как «мышку», так и «ястреба». Жаль, что Тааль, после разочаровывающего знакомства с Хнаккой и Эоле, уже не обрести такую же детскую веру.
– А-а… Точно! – (Бригхи шлёпнул себя по лбу, и Тааль лишь сейчас заметила, что между пальцами у него протянуты полупрозрачные перепонки). – Вспомнил! Мать говорила мне, что передавала послание какой-то чужачке через русалок. Ну, тех, что в Молчаливом Городе.
Его друг покачал головой и встал, по-стариковски покряхтывая.
– Твоя мать, как обычно, рисуется… – (По-видимому, уважение к старшим тут не распространено; в гнездовье Тааль любой птенец за такой тон получил бы клювом по макушке). – Ещё бы через мёртвого ёжика передала, как некроманты из Обетованного раньше делали.
Сердце Тааль пропустило удар. Она спрятала монету, стараясь складками мешочка прикрыть задрожавшие пальцы.
– А ты откуда знаешь, как делали некроманты в Обетованном?
– Да так, просто слышал. – (Теперь малыш-боуги наблюдал за ней с бо́льшим любопытством). – А что?
– Н-нет, ничего… – (Тааль повернулась к сорванцу Бригхи, который почему-то гораздо меньше её пугал). – Ты проводишь меня к своей матери? Мне очень нужно поговорить с ней.
– А что мне за это будет? – Бригхи хитро сверкнул глазами. Тааль задумалась.
– Могу рассказать тебе о драконах-призраках из Молчаливого Города, – предложила она, мысленно извинившись перед Фиенни за такое кощунство. По крайней мере, там эти проныры точно не побывали, поскольку живы.
– Пфф… Призраках. Я видел и настоящих драконов, – тоном капризного властителя отверг Бригхи. Тааль разволновалась ещё сильнее: раз он видел драконов и, возможно, общался с тауриллиан, то они где-то рядом – вместе с Гаудрун и Турием, вместе с…
– Лучше научи его языку русалок, – осклабился второй боуги. – А то ему матушка не позволяет – говорит, маленький ещё, вот исполнится триста…
Бригхи внезапно залился краской – да так, что даже Тааль ему посочувствовала.
– Научить не смогу, но перевести что-нибудь сумею, – пообещала она, вслушиваясь в далёкие рывки дудок, рожков и струн. Солнце почти скрылось, и на кроны дубов опускалась мгла. Холмы на востоке уже заволоклись ею, непрошенно напомнив о песчаных горах в Пустыне. Чутьё подсказывало Тааль, что ей крайне желательно добраться до жилищ боуги раньше, чем окончательно придёт ночь.
– Тогда пошли, – пожал плечами Бригхи, усилием воли возвращая себе хамоватый вид. Цыплёнок у него на ладошке снова стал золотником, а потом превратился в печенье, от которого боуги с аппетитом отгрыз кусок. В серединке печенья желтело масло, и на ум Тааль пришли все рассказы о боуги, которыми она заслушивалась в детстве.
– Погоди-ка, – позвал второй боуги, хотя Бригхи уже занёс ногу, чтобы переступить через дубовый корень. – А если она из возвращенников?
– Из кого?.. – услышав нелепое слово, Тааль еле сдержала смех. Оба боуги, однако, сразу стали не по-детски серьёзны.
– Да, я ведь и не уточнил! – (Откусив ещё часть печенья, Бригхи преисполнился солидности и надул щёки). – Ты из возвращенников или из сиденцев?
– У нас это важно, – сказал его дотошный друг. – Вся деревня уже лет восемьдесят только и разбирается, что сиденец, а кто возвращенник. Борьба идёт такая, что держись.
– Ф фмыфле, хошешь ли ты, фтобы эти… – (Проглотив остатки печенья, Бригхи вытер жирные от масла губы). – Ну, чтобы тауриллиан прорвали барьер и вернулись? Чтобы правили в Лэфлиенне и Обетованном, как в старину? Мы живём на их землях и всё такое, но многие у нас не хотят этого. Мои родители, например.
– Нет, не хочу, – убеждённо ответила Тааль. – Я совсем не хочу этого, Бригхи. Потому я и здесь.
– Ну и хорошо, – сказал боуги, успокоенно встряхнув ушами. – Значит, всё в порядке. Только запомни, что ты сиденец.
Тааль кивнула и улыбнулась. После её улыбки взгляд второго боуги необъяснимо потеплел.
– Меня зовут Ришо, кстати. Или ещё – Ришо Вещие Сны… И в моей семье все возвращенники.