Несмотря на патологическую преданность моей матери, помогавшей отцу выиграть каждую подобную гонку, она никогда не испытывала радости, победно пересекая финишную черту. Даже когда она лежала без сил, усталая, не в состоянии даже пошевельнуться, она убеждала себя, что победа моего отца была также и ее победой. Несмотря на то что ее опыт состоял из унижений и отсутствия радости, она никогда не пыталась покинуть команду. Как и во всех других дисфункциональных семьях, мои родные братья, сестра и я получили эти пресловутые эстафетные палочки от своих родителей. Только очень сильные и полные решимости люди способны разрушить подобные паттерны поведения. Без мужества и серьезной психотерапии вероятность того, что эстафетная гонка вашей семьи закончится на этом поколении, крайне мала.

Для лучшего понимания сил, ответственных за мою детскую травму привязанности – главную причину моей созависимости, – я поделюсь с вами историческими фактами о четырех поколениях моей семьи. Вместо того чтобы занять позицию «во всем виноваты мои родители», объясняя, почему я стал созависимым взрослым, я стараюсь относиться с большим пониманием и эмпатией к тем членам семьи, к которым я когда-то испытывал неприятие и злость. Цель этой главы не в том, чтобы обидеть, критиковать или дискредитировать кого-то. Скорее она написана для того, чтобы показать силы, стоящие за развитием созависимости и нарциссизма в моей семье, с акцентом на том, почему все мы – жертвы, хотя некоторые кажутся скорее тиранами.

Пожалуйста, учтите, что информация, которой я поделюсь, может быть неполной и обобщенной. Моя задача – отразить определенные психологические черты каждого члена моей семьи и проиллюстрировать природу созависимости и нарциссизма. Несмотря на попытки сохранять точность и объективность, я допускаю, что на некоторые выводы могли повлиять мои собственные «линзы». При написании этой главы я тщательно взвесил необходимость обнародования этих материалов и возможные последствия этого для моих взаимоотношений с семьей. С тяжелым сердцем я предлагаю вашему вниманию объяснение того, почему я стал созависимым взрослым.

Я второй ребенок в семье Эрла Розенберга и Мюриэл (Микки) Розенберг; они ушли из жизни в 2015 и 2018 году соответственно. Оба моих родителя были единственными детьми в семье, не в силу сознательного выбора, а по другим причинам. За 10 лет у них родилось четверо детей: Эллен – в 1959 году, я – в 1961 году, Стивен – в 1963 году и Дэвид – в 1969-м. По словам родителей, единственным запланированным ребенком был Дэвид. Моя мама впоследствии призналась, что убедила отца завести четвертого ребенка из-за своего одиночества и потребности обрести цель в жизни.

Думаю, у моего отца было большинство – если не все – симптомов нарциссического расстройства личности (НРЛ). В противоположность ему, что неудивительно, мать была типичным созависимым человеком, как это описано в большинстве книг по данной теме, включая и эту.

Подстегиваемые гонениями и этническими чистками евреев в Восточной Европе в конце девятнадцатого столетия, мои прапрабабушка и прапрадедушка эмигрировали из России во второй половине 1890-х годов. Оба они были евреями, но семья Иды происходила из Германии, а семья Руби – из России. По рассказам отца, Ида была придирчивой, жестокой и доминантной. Она не желала знать чужого мнения и держала домочадцев в ежовых рукавицах. Руби был более мягким, любящим и заботливым.

Претензии Иды и ее уверенность в том, что ей все должны, в сочетании со страхом семьи перед ней, обусловили ее неоспоримый авторитет в вопросах воспитания внука, в котором она культивировала жесткие суждения и самоуверенность. Руби и Молли (дочь Иды и Руби) ни в чем не смели ей противоречить, поскольку последствия всегда оказывались гораздо хуже, чем они могли предполагать. Руби, созависимый в отношениях, был добрым и снисходительным отцом и дедушкой, который всегда видел хорошее в своих детях и в моем отце – своем внуке. Его великодушие, по словам отца, погубило его. Во время Великой депрессии ссуды, которые он, по своей доверчивости, раздал друзьям и приятелям, не были возвращены, и семья потеряла большую часть своего состояния. Ида никогда не простила Руби за то, что ей казалось слабостью, легковерностью и страхом вступать в конфликты. Ее склонность не прощать тех, кто переходил ей дорогу, оставила неизгладимый след на трех поколениях, заставших ее тиранические порядки.

Из-за недостатка общения о Максе мало что известно, кроме того, что он родился в Румынии и пошел в армию в начале 1920-х годов. Дезертировав, он нелегально иммигрировал в США. Мой отец описывал его как красивого, обаятельного игрока и афериста, который мог «очаровать любую женщину, чтобы залезть к ней в трусики». Это похоже на правду, так как Макс был женат девять раз до своей кончины в возрасте 90 лет. Он хвастался моему отцу, что его не пускали в казино Лас-Вегаса, после того как поймали за подсчетом карт. Его призванием было лишать людей заработанных потом и кровью денег. Очень вероятно, что Макс был социопатом и у него вполне могли бы диагностировать асоциальное расстройство личности (АСРЛ).

Я также немного знаю о детстве бабушки Молли. Она была старшей из шести детей, мальчиков и девочек, и воспитывалась чрезмерно строгой и бескомпромиссной нарциссической матерью. В роли бабушки она была мягкой, покорной и чувствительной – созависимой, как и ее отец. Будучи замкнутым человеком и, возможно, преследуемая чувством стыда, она почти ничего не рассказывала о своем детстве (хотя я расспрашивал!).

До встречи с Максом у Молли было мало опыта в отношениях. Большинство ее решений, включая выбор мужчин, строго контролировались ее матерью. Когда Молли встретила очаровательного Макса Розенберга, она влюбилась в него по уши, как и многие женщины. Думаю, их отношения развивались очень быстро, что вполне ожидаемо, когда одинокая, управляемая, молодая созависимая женщина встречает обходительного и галантного мужчину своей мечты. Это был Синдром человеческого магнетизма, случившийся примерно в 1929 году. Мой отец искренне считал, что Макс заинтересовался его матерью и женился на ней, потому она происходила из состоятельной семьи, обладавшей крупной недвижимостью.

Ида была довольно враждебно настроена по отношению к Максу, которого, как говорил мой отец, она «видела насквозь». Как и другие патологические нарциссы, она быстро идентифицировала психологически схожих с ней людей. Несмотря на попытки Иды запретить Молли встречаться с Максом, двое влюбленных сбежали через шесть месяцев после знакомства. Спустя приблизительно три месяца был зачат мой отец. Через полгода после его рождения Молли подала на развод, потому что Макс жестоко обращался с ней, а затем бросил семью. Молли говорила моему отцу, что Макс не хотел держаться за нормальную работу, чтобы обеспечивать семью. Моему отцу пришлось ждать переходного возраста, чтобы впервые встретиться с Максом, и в дальнейшем он виделся с ним только четыре раза.

Оставшись с новорожденным ребенком на руках, Молли вынуждена была быстро выйти на работу, где она трудилась шесть дней в неделю. У нее не было иного выбора, кроме как доверить заботу о ребенке своей жестокой и черствой матери. Хотя Ида и приняла на себя «родительскую» роль, она никогда не стеснялась выражать свое недовольство и злость по этому поводу каждому, кто находился в пределах слышимости.

Какой бы сложной и невыносимой ни была Ида для большинства людей, это не шло ни в какое сравнение с ее отношением к моему отцу, которого она часто называла «ребенок дьявола». По мнению Иды, внук постоянно и безнадежно «портил вещи» просто потому, что являлся носителем того же ДНК, что и его «папаша». Она терпеть не могла моего отца из-за своей ненависти к Максу и недовольства тем, что ей приходилось заботиться о его ребенке.