– Пит!– словно раненный зверь ревела я снова и снова, колотя по широкой, застывшей на веке груди ведь. Но все было напрасно, ведь Пит был мертв. Гости толпились вокруг, вздыхали, молчали. Чьи то крепкие руки обняли меня за плечи, и попытались отнять от друга, но я только крепче цеплялась за него, трясла, обнимая и плача в надежде на то, чему уже никогда не случиться.

Не помню, как оказалась дома, как уснула или плакала всю ночь, помню только эту ужасную боль, которая так и съедала меня изнутри. Помню счастье, ушедшее безвозвратно, небо, звезды, улицу на которой жила много лет, и никак не могу забыть мальчишку, с которым была неразлучна. А сейчас, что осталось сейчас? Сколько понадобиться времени, что бы оставить в прошлом такой большой кусок жизни, столь сильное чувство? Я всю жизнь ощущала себя белой вороной, словно что-то в этом мире не так, словно я не из этого мира, мне всегда его было мало, и только Пит был кем-то похожим на меня, человеком, упавшим с луны однажды ночью и застрявшим на Земле вместе со мной. Теперь я здесь совсем одна, одна против целого мира! Похороны завтра в двенадцать, а у меня до сих пор не хватает сил признаться себе в том, что его больше нет, и никогда не будет рядом.

– Питер, Питер, Питер!!!– словно молитву шептала я снова и снова, качаясь из стороны в сторону, сидя на кровати, надеясь на то, что все эти сказки о загробной жизни правда, и он меня слышит. Порой мне даже казалось, что я чувствую его присутствие в моей спальни, и вот-вот увижу в сумраке ночи.

Часы на тумбочке показывали пять часов пятьдесят пять минут, вот оно столь долгожданное и жуткое утро, эта ночь измучила меня, высосала все соки без остатка беспощадно и жадно, словно голодный вампир.

Мама прошла по коридору, и вопреки сложившемуся семейному обычаю даже не зашла ко мне в комнату, видимо сдалась еще вчера, поняв, что не знает, о чем говорить, как помочь, как утешить и дать сил, которых у самой нет. Она переживала нечто подобное лет десять назад, когда ушел отец, но он не умер, а просто ушел, и она в любой момент могла встретить его на улице, хотя я думаю, ей никогда не было легче от этой мысли, но она довольно стойко совсем справилась. Порой мне кажется, что он не женщина, а машина, которая гораздо сильнее меня ведь любую трудность воспринимает как должное, словно ее и нет вовсе. В этом мы с ней совсем не похожи, да если честно, мы вообще с ней мало похожи.

Вчера, где-то раз в час она заглядывала ко мне, пытаясь что-то увидеть или в чем-то убедиться. Но к ее сожалению или счастью, ни чего не менялось, да и как могло, ведь прошло еще слишком мало времени для этого.

Циферблат на часах показывал шесть утра, за окном была кромешная тьма, а на кухне шуршала мама, видимо ей не спалось, и она пошла, готовить завтрак.

Собравшись с мыслями, чувствами, приведя себя в порядок, я спустилась к ней в столовую, не хотелось оставаться одной. Мама, увидев меня, вымученно и сочувственно улыбнулась, но не сказала ни слова, за что я была бесконечно ей благодарна. Я с таким трудом старалась не думать о Питере, и том, что еще предстоит прощаться с ним.

Пахло кипяченым молоком и кофе, на стене часы отмеряли секунду за секундой, приближая меня к новой неизвестной мне до этого дня жизни. Все тело ныло и болело, а часы не унимались и бежали вперед, унося далеко в прошлое каждый миг прожитого мной времени, времени в котором больше не осталось чего-то ценного, важного, пустого времени, оставляя только надежду, что все это сон и я вот-вот проснусь, и все станет как прежде.

Я долго распределяла омлет по большой белой тарелке, стоявшей передо мной, но съесть так ничего и не смогла.

– Эм,– неожиданно, выдернул меня мамин голос из забытья,– иди, поспи еще немного, до десяти целых три часа, у тебя вид… усталый, надо отдохнуть, если это возможно.

– Да,– согласилась я,– пойду, попробую, если это вообще возможно.

Отодвинув тарелку, я поднялась из-за стола и отправилась наверх, страстно желая исполнить просьбу мамы.

Надежда поспать прошла сразу, как я оказалась в своей кровати.

Три часа прошли без сна. Все это время я в полудреме куда-то шла, что-то искала, билась в стену и каждый раз просыпалась, понимая, что кричу.

– Когда же, наконец, расцветет!– думала я, каждый раз вырываясь из этих кошмаров, который приходили сразу, как только я закрывала глаза, темнота пугала меня и мучила. К счастью утро все же наступило, принеся с собой не только свет, но и какую-то надежду, пусть глупую, пустую, но все же она появилась в моей груди. Тусклый солнечный свет медленно наполнял комнату, спускаясь с потолка на зеленые обои, отражаясь в большом зеркале, и зарываясь в уютном и теплом ковре, цвета весенней травы, рядом с моей кроватью. По окну стучал мелкий дождь, словно просясь в сумрак комнаты, принося с собой пронизывающий холод, от которого не спасало даже большое ватное одеяло. Я встала с кровати, завернувшись в одеяло, и подошла к тяжелым шторам, чтоб освободить от оков ночи спальню. Унылый пейзаж за слегка запотевшим окном, почему то привлек мое внимания. На дереве посреди лужайки, листвы почти не было, да и все деревья на нашей улице и на многих других обнажены и открыты. Земля укрылась разноцветным ковром прошлого, которое еще вчера казалось чем-то близким и настоящим. Люди ходили по улице, каждый по своим делам и им совершенно не было дела до того, что кто то вчера покинул эту планету, надеюсь, что в поисках лучший жизни, где то еще.

Часы на тумбочке никак не унимались, с огромной скоростью меняя цифры на своем лице. И вот уже десять тридцать.

– Надо одеваться, надо идти, надо, надо, надо…,– приказала я самой себе, взяв первое попавшееся черное платье, натянула его на осунувшееся тело. Проходя мимо большого зеркала, я заметила черную тень, и даже немного испугалась, но потом поняла, что это всего лишь я, с синяками под глазами, сгорбленная, серая, со спутанной кипой волос на голове,– это всего лишь я.

И вот, мы идем по кладбищу, дождь успокоился, раздев деревья еще больше и бросив их одежды к нам под ноги. Листья так беспомощно хрустели, ломались у меня под ногами, и взлетали вверх, что я не могла думать ни о чем, кроме них.

Дорога на кладбище была еще одним испытанием. Мы с мамой ни сказали и слова друг другу. Мысли мои были где-то далеко, и я совсем не думала о предстоящем событии, о чем угодно,– листьях, холоде, обеде, но только не о нем. Оказавшись, наконец, в назначенном месте в назначенное время, мы были последними из пришедших сюда. Все те, кто еще вчера сочинял торжественные речи и покупал подарки, спешив поздравлять Питера и Мию с бракосочетанием, сегодня большим черным пятном столпились на этом холме вокруг гроба, в котором лежал прекрасный незнакомец, чьи руки сковала вечность.

– Питер, мой Питер!– думала я про себя не вольно глядя на него.

А вот и Мия, его жена, стоит, как ни в чем не бывало среди этой скорбной черноты, на лице не единой эмоции, каких-либо чувств, ни радости, ни боли, словно каменная статуя, сошедшая с одной из здешних могил. Она так величественно выделялась из всей этой серой массы, что даже дух захватывало. Сама не знаю почему, но ненавидела ее всей своей душой, за это спокойствие, равнодушие, в то время как все внутри меня разрывается на части и кричит от боли, она так торжественно спокойна! Я ненавижу ее, за то, что она забрала моего самого лучшего друга, единственного друга…

В том, что случилось с Питером, виновата она, и только она, я была в этом уверенна как ни в чем другом на свете. В двадцать два года, сердечный приступ, не смешите меня, у него никогда не было проблем с сердцем, пока не появилась она!

Люди по-прежнему толпились вокруг. Кто-то плакал, кто-то перешептывался, глядя на вдову, и только Пит и его жена во всем этом сумасшествии были абсолютно спокойны.

Всем сердцем желая исчезнуть, раствориться вместе с росой, я подошла ближе и встала со столь ненавистным для меня человеком бок о бок. Не могу сказать, что было тогда в моем взгляде, только увидев меня, Миа улыбнулась, и ушла, оставив нас с Питером вдвоем, насколько это было возможно среди этой толпы.