У Аслана в Светловске нет ничего своего: ни квартиры, ни дачи, ни даже машины. Водителя он нанимает, отдыхать за городом некогда, а живет у одинокой женщины, которая для него и любовница, и кухарка, и личный секретарь. До знакомства с ним женщина работала продавцом в магазине, теперь сидит дома, пробует на себе всю новейшую косметику, озабочена лишь тем, как разместить в двух морозильниках и холодильнике мясо и фрукты с овощами. У нее есть все! Она боготворит Аслана!

Он только что принял горячую ванну, лежит на белых свежих простынях лицом вниз, а она массирует ему спину.

– Асланчик, ты поздно вернулся, мы не переговорили: вчера часов в десять заезжал этот, который с седыми усами…

– Омар.

– Да, правильно, Омар. Привез тебе трехлитровую банку икры и целого осетра.

– Нет, это он тебе привез. Хочешь – продай, хочешь – выброси.

– Ты с ума сошел! Я сделаю тебе из осетра шашлык. Правда, у нас еще один осетр есть, в морозилке.

– Я товар Омара уже пристроил, он пойдет в кафе и в вагоны-рестораны. Если позвонит, а меня не будет, скажи, чтоб не беспокоился.

– Еще тебя спрашивали два Магомеда.

– О, это моя головная боль. Сегодня вопрос решать буду.

Магомеды достали большую партию мяса, австралийской баранины, что-то из партии пошло по магазинам, что-то по шашлычным, но они еще просят дать им выход на рынок. Рынок, конечно, надо прибирать к рукам. Он и раньше только копейки приносил, хоть мог сполна кормить, а сейчас, когда Дойник и эти копейки платить отказывается, настала пора принимать меры. Дойник шпаны испугался. Тем лучше. Шпану Аслан разгонит, потом пригласит отцов города в ресторан и все решит на вполне официальном уровне. Рынок будет выгоден и отцам, лишь бы они ему не мешали делать все так, как он считает нужным…

– Звонят, приехал кто-то. Я открою.

Аслан сердито изрек:

– Еще десяти нет. Никого принимать не буду. Говори, что меня нет.

Женщина пошла к двери, Аслан прикрыл глаза, услышав ее голос: «Аслана нет дома». Все правильно. Пусть люди привыкают к порядку. К порядку, который устанавливает он…

Но хозяйка почему-то заговорила возмущенно, и Аслан различил тяжелые чужие шаги. Он недовольно скривился, сел, набросив на себя простыню:

– Кто там, черт побери!

Высокий беловолосый парень показался в проеме двери. За ним следовал такой же, с тем же лицом, лишь похудее. Бандитские морды. Вот такие предлагали ему неделю назад пристроить самопальную водку. Условия хорошие, но риск огромный. Аслан отказался. С чем, интересно, эти пожаловали?

– Разговор есть, Аслан, – сказал тот, что покрепче.

– Все ко мне с разговорами приходят. Но я что, голый должен вас выслушивать?

Парень взглянул на часы:

– Одевайся, только не тяни. У тебя до отхода поезда два с половиной часа осталось. За билет, кстати, двадцатник гони.

Растерянный Аслан еще искал для ответа слова, а хозяйка уже удивленно спросила:

– Ты уезжаешь? А почему мне ничего не сказал? Куда ты уезжаешь?

– Куда я уезжаю? – только и смог повторить Аслан, разглядывая билет.

– В сторону Баку, в купейном вагоне, нижнее место. В свою родную деревню, к своей родной жене, в свой родной дом, где и будешь устанавливать свои порядки. Еще вопросы имеются?

У Аслана сел от гнева голос, он кое-что стал уже понимать. Это мальчики от Дойника. Вот тебе и водила райкомовский. С виду дурак, трус, а когда зашла речь о деньгах, расправил крылышки. Ладно, Аслан попозже потолкует с ним. Морду бить, конечно, не будет, у Дойника хорошие связи и с торговлей, и с милицией, их надо будет использовать в своих целях… Эти связи переключить на себя, а шофера – коленом под зад.

– Выйдите, я переоденусь, – сказал Аслан. – Тогда и поговорим.

– Просить надо, а не приказывать. И разговора уже никакого не будет, – ответил белобрысый, но тем не менее из комнаты вышел и сел почти у двери в кресло, стоящее под растущей в светлой кадке декоративной пальмой. Его дружок, не проронивший еще ни слова, потянулся вслед за ним.

Женщина стала на пороге, глядя то на квартиранта, то на непрошеных гостей. Она явно не знала, что ей делать.

Аслан натянул брюки, рубашку, достал из кармана пиджака телефон, набрал номер. С Павлом Павловичем он поговорит в скором будущем, а сейчас надо сделать так, чтоб пришли друзья и вышвырнули этих молокососов из квартиры. Говорить надо по-азербайджански…

– Каримолла? – сказал он, едва услышав, что кто-то откликнулся на вызов. – Возьми трех, приезжай срочно.

Бильбао не мешал Аслану говорить, с легкой усмешкой наблюдая, как у того меняется цвет лица.

– Как не Каримолла? – перешел Аслан на русский. – Какой Коленька? Мне Арсланбеков нужен. На вокзал?.. Кому привет передать? Какому Бильбао?

Аслан посмотрел на замолчавшую трубку глазами человека, только что сошедшего с ума, тотчас набрал еще один номер. Ему никто не ответил.

– Если до кого-то и дозвонишься, то все равно услышишь, что там мне приветы передают, – сказал Бильбао. – Ты, кажется, не понял главного, Аслан. Ты действительно уезжаешь. И тебе действительно придется заплатить деньги за билет.

Аслан, в отличие от сложившегося о кавказцах мнения, имел холодную голову. И вроде понял, как надо вести себя с гостями.

– Да черт с ним, с рынком, забирайте его себе. – Он вышел из комнаты уже одетым, прошел на кухню, жестом пригласил Бильбао и Сиротку следовать туда же. – Сейчас нас угостят осетром, сделают бутерброды к кофе… Аня, подай рюмки, все, что надо…

– Все, что надо, – это собрать твои вещи. – Бильбао даже не шелохнулся в кресле.

– Да что же это… – плаксиво начала женщина, но Бильбао ее перебил:

– Аня, а ты запомни на будущее. Для неработающей домохозяйки эта квартира обставлена вызывающе шикарно. Некоторые товарищи могут спросить, каким таким трудом это все нажито. И обязательно спросят, если ты когда-нибудь еще пустишь на квартиру этого типа. Вдруг он осмелится вернуться.

Женщина испуганно прислонилась спиной к стене, щеки ее стали серыми. Аслан все еще пробовал держать себя в руках.

– Вот что, ребята, я понимаю, что вы получили команду… Но мне надо переговорить с тем, кто у вас старший. Думаю, мы разрешим недоразумение.

– Я старший, – сказал Бильбао.

Аслан не поверил.

– Неужели так сложно выполнить мою просьбу? Я бы позвонил Дойнику, но, чувствую, он пешка. Во всяком случае, у него бы не хватило ума вот так отрезать меня от моих людей. – Аслан кивнул на сотовый телефон.

– А у меня хватило. – Бильбао наконец поднялся с кресла. – Все твои люди сейчас тоже пакуют чемоданы. Осень наступает, понимаешь?

– При чем тут осень? – обескураженно спросил Аслан.

– А то. Пора перелетным птицам возвращаться в родные гнезда.

– Это проявление национализма, молодой человек!

– Нет. Со своими я обхожусь гораздо жестче: я бью им морды. Спросите у Дойника, как это происходит.

Аслан недоверчиво, но все же более внимательно оглядел рослого парня. На вид немногим более двадцати. В такие годы рано быть рассудительным и зрелым. Гении, конечно, бывают, но…

– Ладно, – сказал он. – Если ты старший, с тобой и поговорим. Все правильно: директор рынка мой человек, выполняет все мои команды. Но будем считать, что это сегодня утром закончилось. Рынок я вам отдаю, без всяких условий. По рукам?

Бильбао рассмеялся:

– Аслан, ты никак не поймешь сути. Ты рынок не отдаешь – мы его забираем, улавливаешь разницу? Мы не хотим у тебя спрашивать на это разрешения. Мы вообще не хотим иметь с тобой дел.

– Почему? Можно безболезненно друг для друга поделить сферы влияния. Я уйду в дорожный сервис…

– Ты уйдешь на вокзал, сядешь в свое купе и не будешь высовываться из окна, пока не выедешь за город.

Аслана наконец прорвало.

– Мальчишка! Ты кто такой, чтоб диктовать, как мне жить? Ты по какому праву врываешься в чужую квартиру и так нагло себя ведешь? Решил, что на тебя нет управы? Тогда ты не знаешь, с кем дело имеешь. Я или засажу тебя за решетку, или… Или вообще, понимаешь? Конец тебе! Тронешь меня пальцем сегодня – завтра следа твоего никто не найдет! Потому не выделывайся, а конкретно говори, чего хочешь… или сколько хочешь.