На Острове свободы нашу делегацию ждали – в порту Гаваны, куда в пять часов утра причалил «Байкал», собрались тысячи людей. Я готовился к этой встрече, поэтому во время океанского путешествия старался заучить на испанском языке свою речь на митинге по прибытии в Гавану. Один из советских дипломатов, Михаил Кудрин, написал потом в своих мемуарах, что мое выступление без переводчика всех удивило.
Но на Кубе владение испанским требовалось не только для произнесения речей и повседневной координации деятельности советской группы. Я имел и другое, может быть, более важное, негласное поручение – установить от имени ЦК ВЛКСМ доверительные и добрые отношения с представителями руководства авторитетной и очень влиятельной общекубинской молодежной организации «Хувентуд Ребельде», в частности с третьим человеком в политической иерархии Кубы Джулио Эглесиасом. В отличие от других ярких представителей окружения Кастро, например аргентинца Че Гевары, Эглесиас родился и вырос на Кубе, был, что называется, коренным кубинцем, и это немало способствовало его популярности, особенно среди молодых кубинцев. Считалось, что при определенном стечении обстоятельств Эглесиас мог оказаться на самом переднем крае руководства Кубы. Подобные расчеты имели под собой основания: покушения на Фиделя Кастро происходили тогда столь часто, что быстрое выдвижение молодежного лидера на первую позицию в стране действительно было вероятным.
Наши встречи с Джулио, другими членами его организации, представителями кубинского руководства проходили в неформальной обстановке, после работы, причем часто я не брал с собой даже водителя: в полночь мог выехать из посольства, а под утро оказаться на другом конце острова. Все это укладывалось в динамизм и практику политической жизни на Кубе. Вскоре моим личным водителем по распоряжению Эглесиаса стал капитан Ривейра, очень надежный человек и, как мне говорили, один из лучших офицеров кубинских спецслужб. С ним мы исколесили всю Кубу.
Надо признать: строгим требованиям дипломатического протокола мое поведение не соответствовало, и это вызвало замешательство у представителей советской контрразведки на Кубе. Известно, что спецслужбы многих стран контролируют поведение своих дипломатов за рубежом. Разумеется, занимались этим и в нашем посольстве в Гаване. Скоро в Москву пошли шифровки, в которых говорилось, что Дзасохов якобы ведет себя «неправильно». Однако там данное мне поручение считали весьма важным, поэтому соответствующим сотрудникам при посольстве порекомендовали «не распространять на Дзасохова режим наблюдения».
Впоследствии я не раз замечал за собой слежку и в других странах. Правда, занимались этим специалисты уже с другой стороны «железного занавеса». Сегодня могу сказать: под «крышей» Комитета молодежных организаций СССР действительно работали представители советской военной разведки и государственной безопасности, хотя это были единичные случаи. Очевидно, меня принимали за одного из них. Потом я узнал от коллег из КГБ, что мои передвижения по миру детально отслеживались и что сразу несколько западных спецслужб вели собственные досье на Александра Дзасохова. Одни считали меня офицером Главного разведывательного управления Советской армии, другие – высокопоставленным сотрудником КГБ. Понимаю зарубежных рыцарей плаща и кинжала. В странах, которые я посещал, шла национально-освободительная борьба или уже начиналось строительство независимой государственности. Причем и СССР, и США, и бывшие доминионы стремились упрочить в них свое влияние – часто в острой (явной или более скрытой от посторонних глаз) борьбе друг с другом.
Самое яркое впечатление, оставшееся у меня от первой командировки на Кубу, – это незаурядные люди, с которыми мне посчастливилось познакомиться там довольно близко. Причем как с кубинцами – молодыми революционерами, взявшими на себя ответственность за судьбу страны, так и с моими соотечественниками.
Послом СССР на Кубе был Александр Иванович Алексеев. Об этом человеке хочу сказать особо. Полагаю, что наше общество, историческая наука и даже художественная литература в большом долгу перед выдающимися представителями советской дипломатической службы. До сих пор написано очень мало ярких, правдивых повествований о талантливых дипломатах советского периода. Есть неплохие книги о дипломатах Российской империи: о Горчакове, Меншикове, графе Орлове. Это хорошо. Но советские дипломаты, находившиеся на переднем крае острейшей политической борьбы, составившие целую эпоху в истории внешней политики нашей страны, не получили пока должного внимания. Александр Алексеев – один из таких людей. Профессиональный разведчик, прошедший гражданскую войну в Испании, он был близким другом Фиделя Кастро. Познакомились они в Мексике, и надо полагать, не случайно. Фидель прибыл туда после неудачного штурма казарм Монкада и именно там готовил кубинскую революцию. После ее победы Алексеев приехал на Остров свободы, занимал должность атташе по культуре советского посольства, оставаясь в действительности намного выше своего официального положения. Нашим послом на Кубе был тогда профессиональный дипломат Сергей Кудрявцев, но у него не сложились отношения ни с Фиделем Кастро, ни с другими членами кубинского руководства. Для того чтобы связаться с Москвой, Кастро чаще обращался к Алексееву, чем к Кудрявцеву, и в конце концов это заметил Хрущев. Весной 1962 года Алексеева вызвали в Москву и сказали, что советское посольство на Кубе возглавит он. В Кремле решили, что нашим послом должен быть человек, который сможет тесно работать с Фиделем. Так советский разведчик, имевший за плечами насыщенную событиями биографию, при помощи Фиделя Кастро стал советским послом на Кубе.
Алексеев был очень ярким человеком, профессионалом высшей пробы. Я сразу же поразился его умению безошибочно анализировать происходящее с государственных позиций, выделяя самое главное из огромного потока поступавшей в посольство информации. Это был человек высокой самоорганизации, сильной воли. Он мог не спать сутки, но заставить себя, чтобы передохнуть, уснуть на пятнадцать минут. Могу сказать, что я пользовался доверием и уважением Алексеева и платил ему тем же. Несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте, общая работа нас сблизила, и к советскому послу на Кубе я относился как к старшему брату. Кубинцы в шутку называли нас Алехандро-старший и Алехандро-младший.
На Кубу я приехал с отличной командой специалистов. Она с честью выполнила свою задачу. С большой симпатией вспоминаю Владимира Бондарчука, блестящего организатора, позже работавшего торгпредом СССР на Кубе. Иван Ушачев стал академиком и вице-президентом ВАСХНИЛ, Василий Громов – советским послом в ряде латиноамериканских стран, Геннадий Глоба – руководителем торгового представительства СССР в Японии. Этот список можно продолжать.
Наша деятельность предполагала регулярные встречи и совещания с кубинским руководством, в том числе с Фиделем Кастро. Кубинский лидер особенно ярко проявлял себя, когда оказывался в гуще людей, выступал в качестве публичного политика. Каждый год 13 марта кубинцы отмечали годовщину нападения членов студенческой организации «Революционный директорат» на дворец диктатора Батисты. Это было одно из первых революционных выступлений на Кубе, и закончилось оно неудачно. В 1960-х годах в этот день в здании Гаванского университета обычно проходило многочасовое, очень живое общение Фиделя Кастро со студентами. На огромной университетской лестнице собирались тысячи, а то и десятки тысяч человек. Там, а также и во многих других местах я имел возможность оценить политическое мастерство кубинского лидера. Каждый раз Фидель приезжал на встречи со студентами не из своего рабочего кабинета, а откуда-то из провинции, с тростниковой плантации или фермы, из порта или с табачной фабрики, где делают знаменитые кубинские сигары. Он всем своим видом подтверждал, что постоянно находится среди своего народа, живет его жизнью и интересами. Это давало огромный политический результат.
