На самом деле японцы могут перевести слово перевод на японский. В японских переводах англоязычной литературы по сравнительному литературоведению и переводоведению, а также в сфере издания и продажи иностранных книг для этого используется слово хонъяку. Однако совокупность значений этого слова не дает идеального соответствия слову перевод. Хонъяку охватывает переводы с иностранных (всех, кроме японского) языков на японский (и наоборот), иногда более узко: только переводы с языков Европы или США, но не включает большинство остальных значений. Согласно Майклу Эммериху, «те, кто, как я, пытаются переводить слово перевод словом хонъяку… до некоторой степени делают то, что по-японски называется
гояку (неточный перевод)».
Хонъяку – это скорее специальный термин, тогда как английское слово
translation отражает довольно общее явление обыденной жизни.
Если некий термин обозначает ту или иную категорию, то в силу магии слова легковерные пользователи воображают, что такая категория действительно существует. Можно посмотреть на это так: категория или класс – любая категория и любой класс – существует как ментальная реальность, если в языке существует название для этой категории. Но из такого подхода вовсе не следует, что созданная таким путем категория надежна, полезна, уместна и позволяет содержательно рассуждать о мире. Отсутствие термина для обозначения категории явно затрудняет (хотя совсем не обязательно делает невозможным) выявление общего в наборе объектов, обозначенных разными словами. В нашем случае в английском есть одно обобщающее слово translation, в то время как у японцев много слов. Это не значит, что на японском нельзя думать о переводе в целом. Но это значит, что европейские вопросы об «истинной природе перевода» при переводе на японский начинают звучать как вопросы об одном из аспектов европейской культуры (называемом перевод, или хонъяку), а не так, как мы воспринимаем этот вопрос – о природе «самого перевода».
Трудно говорить о том, для чего нет названия, поэтому любое интеллектуальное исследование предполагает изобретение новой терминологии для вещей, которые существуют (или которые следует считать существующими) в рассматриваемой области. Но слово translation – это не искусственно придуманное слово, не узкоспециальный термин и не заимствование вроде камикадзе или кватроченто. Это нарицательное существительное и обычное общеупотребительное слово. Что же именно им обозначается?
Стандартный способ ответа на подобный вопрос – обращение к этимологии, истории происхождения слова. Слово translate порождено двумя латинскими словами: trans (через) и глагола ferre (нести) в прошедшем времени – latum. Таким образом, история слова подсказывает его смысл: «переносить через». В нескольких европейских языках существуют похожие слова с похожими корнями. Например, в немецком это übersetzen (ставить через), а в русском переводить (вести через). Из этимологии этих слов выводится фигурирующее в учебниках по переводу, энциклопедиях и тому подобных изданиях определение-формула: «Перевод – это перенос значения из одного языка в другой»{12}.
Определение кажется настолько очевидным, что не требует комментариев. Однако история слов мало что говорит об их нынешнем значении. Например, даже зная, что слово divorce (развод) происходит от латинского слова divortium (водораздел или дорожная развилка), не угадаешь его современное значение. Этимология слов затемняет истинную суть того, как мы пользуемся языком, и в частности – правду о переводе. Нужно четко понимать, что переводчик «переносит [что-то] через [какое-то препятствие]» только потому, что слово, которым обозначается его деятельность, в каком-то древнем языке означало «переносить через». Это самое «перенесение через» – всего лишь метафора; ее истинную связь с переводом нужно устанавливать, а не принимать как само собой разумеющуюся. В разных языках, включая английский, существует изобилие других метафор, которые заслуживают нашего внимания не в меньшей степени, чем сомнительный образ паромщика или водителя грузовика, который возит что-то из пункта А в пункт Б.
А что, если бы мы использовали слово с другими историческими корнями? Или вообще потеряли бы всякое представление о происхождении слова? Переводчики, несомненно, продолжали бы переводить, а проблемы и парадоксы их профессии не изменились бы ни на йоту. Но если бы мы изменили слово, которым обозначается этот процесс, то значительная часть современного дискурса, связанного с переводом, потеряла бы всякий смысл.
В шумерском, языке древнего Вавилона, слово «переводчик», написанное клинописью, выглядит так:
Слово произносилось эме-бал и означало «преобразователь языка». В классической латыни то, что делают переводчики, тоже называлось vertere, «превращать» (греческие выражения в латинские). По-английски мы до сих пор пользуемся той же метафорой, когда просим юриста превратить (turn) текст, набранный в контракте мелким шрифтом, во что-то удобопонятное или когда учитель просит ученика преобразовать (turn) английскую фразу в немецкую. Слово tanimtok, которым обозначается перевод на языке ток-писин, языке межэтнического общения в Папуа – Новой Гвинее, состоит из тех же элементов: turn (tanim) и talk (tok){13}. Конечно, «превращение» – такое же нечеткое понятие, как «перенесение через»; но поскольку можно превратить молоко в масло, лягушку в принцессу, а простой металл в золото, то история перевода на Западе (а также статус и гонорары переводчиков) могла бы быть совсем другой, если бы это занятие ассоциировалось с превращением.
На финский язык глагол переводить можно перевести двояко: kaantaa означает «переворачивать» или «превращать» (как в латыни), а suomentaa означает «сделать финским» (так же как в немецком слово verdeutschen (сделать немецким) – один из способов сказать «переводить» [на немецкий]). Один остроумный финский писатель взял немецкое визуальное стихотворение Христиана Моргенштерна «Колыбельная рыбы», которое выглядит так:
Fishes Nachtgesang
И «перевел» его на финский. Получилось так:
Kalan yölaula
Suom. Reijo Ollinen
Шутка в том, что (сокращенное) слово в нижней строке, использованное для сообщения «переведено Рейо Оллиненом», – не то, которое означает «переворачивать», а то, которое означает «сделать финским». Как будто бы достаточно перевернуть рыбу, и она запоет по-фински{14}.
А вот в Древнем Китае, если вас нанимали официальным переводчиком, название вашей должности зависело от того, на какой границе империи вы работали.
Работавшие на востоке назывались цзи (доверенные, передатчики); на юге – сян (интерпретаторы); на западе – диди (те, кто знакомы с племенами ди); а на севере – и (переводчики){15}.
Такая классификация переводчиков по географическому принципу звучит так, словно ее придумал Борхес, но она не более странна, чем обозначение сотрудников разных отделов министерства иностранных дел разными терминами, такими как «китаист», «арабист» или «африканист». Однако из приведенной выше цитаты ясно, что обозначения должностей этих лингвистов разными словами вовсе не означало, что у них разные обязанности. То есть, хотя общего слова для их описания еще не изобрели, было ясно, что «северяне», «южане», «восточники» и «западники» делают одно и то же.
