– Боюсь предположить.

– Фургон, бля! Ржавый порядочно, но камуфляж просвечивает на бортах и накрыт камуфляжной сеткой. Ну я машину глушу, выходим. Обошли вокруг, а там из задней стенки фургона провода выходят прямо в землю. Каждый с руку толщиной, целый моток. «Понял? – говорит прапор. – Меди там до жопы и в самом фургоне, я думаю, тоже имеется. Тебе за труды поставлю что-нибудь, а ты никому!»

Дима прикурил новую сигарету от старой и заложил лихой вираж через три полосы.

– Я ему говорю, что только, мол, в приказном порядке, ваше благородие. «Окей, мудила! – орет прапор. – Солдат Филиппов, приказываю прицепить фургон и отвезти в указанное мной место» Хозяин – барин. Цепляю фургон, запрыгиваем в кабину, газую. С первой на вторую перехожу, ЗИЛ трещит весь, колеса говно месят, а фургон только на месте покачивается. Прапор орет, кулаком меня в плечо лупит. А смысл? Встали и все тут. Ну берет Семечка топор, китель расстегивает и бегом за фургон. Только вот до конца он не добежал. У вагончика распахивается дверь и оттуда выскакивает ошалевший лейтенант в таком же расстегнутом кителе, только опознавательные знаки чудные, я таких никогда не видел. В одной руке ТТ, лицо бледное, трясется, а за ним солдатик с автоматом. Серьезный такой, весом под соточку. Прапор топор кинул и в лес убежал.

– А ты как?

– Я то? А я отцепил машину, покурили постояли, ну и в часть поехал. Оказалось, что там был секретный узел связи, про который только командир части и заместитель его знали. Взяли подписку о неразглашении, а прапор через три дня сам из лесу вышел, как первобытный человек.

Мы приехали на склад стройматериалов в районе метро Парнас. Дима по-хозяйски подъехал вплотную к пандусу мимо всех машин, ожидающих выдачи. Сидевшие кучкой азиаты зашумели, но он игнорировал их с высокомерием дворянина. Подбежал грузчик, Дима швырнул ему свой талончик и лихо запрыгнул в кузов.

Подсобники в течении часа таскали связки медных труб, а мы с Димой прилаживали на верхних стойках. Я взмок и проголодался, я хотел пить, я хотел бабу и быструю машину. Мчаться с ней в закат или в восход подальше от этих медных труб. Затем мы съездили в пару магазинов, и завернули в гаражный кооператив на базу Квербита. У Димы зазвонил телефон, он долго что-то выслушивал, потом прорычал любовное признание в трубку и спросил:

– Ты женат?

– Нет.

– От молодца! Голова!

В Каменке я проломил лед на луже и облил дерево. Мы разгрузились и покормили кота, который жил тут же в гаражах. Дима отдал ему свой бутерброд, а кофе из термоса мы выпили на двоих. Затем мы вернулись в офис, день подошел к концу. Как провел его Морозовский, было одному богу известно…

НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе

Рано утром мы стояли возле метро Парк Победы. Мимо проходили люди, мы рассматривали женщин, красивых было хоть отбавляй. Однако, только одна или две из всей этой толпы могли заставить мужчин прыгать с обрыва, голодать, убивать… Обычный роман всегда проходной и умеренный, без лишней драмы, без надрыва. Знакомство, свидания, секс, дети, может быть ревность, может быть влезть по трубе к ее окну. Кэт стоило только зайти в помещение, и все обладатели мужских хромосом оставляли свои семьи и бежали за ней в адское пламя. Вряд ли она понимала, почему так происходит. Дар богов, дьявола или набор феромонов, кому как больше нравится. В моем случае, в таких, как Кэт не было нужды, меня и так доводили до исступления самые обыденные вещи: то, как она поправляет задравшуюся юбку или, как сражается с ветром за свою прическу, распущенные волосы, красная помада, полоски от купальника, платье, что мотыляется из стороны в сторону при ходьбе, профиль лица на фоне заката. Никто не ведет статистику, но я уверен, что сползшая с плеча бретелька погубила больше мужиков, чем любая война.

Мы торопились, двигаясь задворками к НИИ им. И.И. Джанелидзе – нашему второму объекту, а выше по склону у гаражей сидел бездомный в драной красной рубахе. Он только что проснулся и недоуменно тер глаза кулаками, рядом догорал костер. Этому парню торопиться было некуда. Бомжи – единственные настоящие антисистемщики. Ни документов, ни жилья, ни работы, ни налогов, местоположение отследить невозможно.

Мы ждали Диму до вечера, и он приехал. Все заведующие уже разошлись по домам, пришлось временно разгрузить машину в помещение с кислородными баллонами и разойтись.

***

Стояла поздняя осень, но без дождей, с солнцем и всеми этими красивыми листьями. Повсюду свобода, ветер шумит, а ты встаешь засветло и приезжаешь затемно, потом спишь в выходные, пьешь и пытаешь понять, что вообще происходит, но додумать не успеваешь, снова пора вставать на работу. То, что ты заработаешь за месяц, кто-то потратит на ужин. Тебе швыряют ровно столько, сколько хватит до следующей подачки. На рывок никогда не хватит.

По утрам, когда я входил в лес и шел до станции, ранние солнечные лучи, пробившие ветки, освещали мое лицо. Под ногами хрустели листья, иголки, дорогу иногда перебегали белки, птицы стрекотали высоко в кронах. Снег еще не выпал. Рядом не было ни одного человека, ни одного дома. Растения, животные и прочие живые существа – это жизнь, а люди – какой-то нелепый отросток. Мы, как придурковатые младшие братья животных. Наверное, им за нас стыдно.

Обычно от трамвайной остановки я шел пешком. Железная ограда опоясывала больницу, а где-то на задах, напротив морга располагалась калитка, которую я открывал каждое утро, слушая ржавый скрежет. Дальше через зеленую дверь с кодовым замком, по ступенькам до длинного коридора с цветами, мимо гувернанток для трупов, сквозь Патологоанатомическое отделение. Всегда чересчур насыщенный запах нафталина и гноя, экскрементов, мертвых тел и беспредельного спокойствия. В этом отделении я всегда слышал музыку из репродуктора. Руки и ноги мертвецов приветливо раскачивались, я говорил: «Привет, ребята, наверное, уже скоро». Каталки обычно располагались в полнейшем беспорядке. Иногда самых навязчивых усопших приходилось отодвигать с дороги. Гувернантки равнодушно наблюдали, попивая кофе из красного термоса, и ели бутерброды с колбасой. В конце смены я выходил через главные ворота.

Эта больница была не самым плохим объектом. Молодые медсестры в белых халатах, чистые, светлые коридоры. Нам нужно было постоянное помещение. Я отправился искать сестру-хозяйку. Выглядела она дерзко: много пирсинга, короткая стрижка, холодный взгляд.

– Ты не красивый!

– Для мужчины это не важно.

– У меня парень – хирург! – говорила она, но я не слушал, расстегивая белый халат.

– Так что же теперь, мне нельзя тебя пощупать?

– Ты сам то как думаешь?

Она отпихивала меня, упираясь маленькими кулачками в грудь, но не произносила заветного «нет». А тем временем халат уже расстегнут, я вижу чулки и загребаю рукой все, что мне нужно. Я, как животное, беру свое, она сопротивляется до конца, но, раз уж я видел так много, какой смысл сопротивляться дальше? Женщины…

Мы были молоды, но уже хапнули жизни, мы ходили, высоко закатав рукава, поднимали тяжести, много курили и общались грубыми голосами. Наши руки бугрились, а взгляд уже давно затвердел. Медсестры постоянно забредали в наше отделение, хотя здесь уже полгода шел ремонт, молодые врачи скрежетали зубами, но на открытый конфликт не шли. Поклонницы вернуться к ним, когда мы уедем. Всем своим видом мы показывали готовность к короткой жестокой драке, без такой приправы женщины теряют половину своего обаяния.

Мы включали лазерный уровень, который рассекал стены ровными красными линиями. Морозовский размечал, я сверлил дыры, вместе прокладывали трубу. Пайкой занимался Дима-босс. Однажды он устроил урок для нас. Весь пол покрылся каплями припоя, с лестницы свисали застывшие сосульки, в одном месте мы даже прожгли стену. На этом урок закончился. И тем не менее мы должны были превзойти ученический уровень, чтобы сдать экзамен и получать больше. Вова любил повторять: