— Если ты пытаешься поблагодарить меня за попытку убийства, то делаешь это окольным путем.

— Думаешь, стрельба в Лару была правильным решением? — Флинн поднимает бровь. — То, что велело тебе сердце?

Я хочу, чтобы Гидеон знал, что единственная причина, по которой я не рассказала ему о своем плане, это то, что я понимала, что он попытается отговорить меня от этого. И я знала, что он добьется успеха.

Я стискиваю зубы. Это не имеет значения. Гидеон ушел. Я отвожу взгляд от Флинна, выискивая что-то, что угодно, но только не сочувствие, беспокойство, заботу. Пол усыпан мусором и осколками стекла, на них напечатаны карточки с логотипом ресторана. Мое сердце внезапно сжимается, когда я протягиваю руку, чтобы взять одну из них «Миссис ФАН», гласит она, рядом с кодом сканирования для открытия меню.

Мы отсиживаемся в ресторане, куда Гидеон ходил за ужином в тот вечер, когда мы были в галерее. В ночь перед тем, как я узнала, что он Валет. В ту ночь, когда мы… у меня перехватывает дыхание, в глазах блестят слезы, и я пытаюсь сдержать кашель.

— Соф? — встревоженно спрашивает Флинн. Джубили шевелится, бормоча что-то, похожее на вопрос, и полусонная тянется к бедру, где лежит пистолет.

— Нет, все в порядке. — Я засовываю карточку в карман.

— Я не хотел тебя расстраивать. — Он бросает на меня испытующий взгляд, а потом Джубили ерзает у него на коленях, и он отвлекается.

— Я в порядке. Я… я бы хотела подышать свежим воздухом, если можно. Вроде бы там тихо.

Флинн потирает руку Джубили, и она опять успокаивается.

— Ты уверена? Там совсем не безопасно.

— Ну же. Это я. — Я улыбаюсь ему своей старой улыбкой, которую все еще легко обнаружить, несмотря ни на что. — Я могу о себе позаботиться.

Флинн все еще колеблется, запрокидывает голову, словно хочет посмотреть, пусты ли улицы.

— Если завтра наступит конец света, — добавляю я сухо, — я бы хотела размять ноги в последний раз.

— Дай ей пистолет, — бормочет Джубили, не открывая глаз. — Сейчас там тихо.

Рот Флинна дергается, он снова смотрит на меня и тянется за пистолетом, который отложил в сторону.

— Ты слышала ее.

Я удостоверяюсь, что пистолет на предохранителе, прежде чем заправляю его за пояс брюк. Тихо откладываю щит-барьер, чтобы Флинн не заметил, и не заспорил, и неуверенно поднимаюсь на ноги. Здесь так много людей, что шепот не сможет выделить меня из толпы беженцев, и мне отчаянно нужно побыть одной, чтобы вздохнуть. Схватив один из фонариков, я проскальзываю к заднему выходу и когда оглядываюсь, вижу сонно сидящую Джубили кладущую руку на щеку Флинна. Он наклоняется к ней, но дверь между нами закрывается прежде, чем его губы касаются ее губ.

Я дрожу, но не только от холода. Однако холодает — все машины, люди, торговцы и жизнь, которые нагревают подземный город, теперь молчат, и без солнца наверху температура падает так, как никогда. Если это то место, куда Гидеон ходил за едой, то это недалеко от галереи. И, не принимая никакого сознательного решения, я нахожу, что именно туда ведут меня ноги.

Мне требуется несколько минут, чтобы сориентироваться, найти в памяти ориентиры, которые я видела в начале переулка. Без фонарей над головой, и только с фонариком, чтобы направлять мои шаги, все выглядит по-другому. Но, в конце концов, я нахожу фасад из искусственного кирпича, который помню, и нахожу вход, где Гидеон отрывал доски, и проскальзываю внутрь.

За дверью темно, но звук моих шагов меняется. Эхо говорит о необъятности скрытой за стеной галереи. В моей памяти я слышу щелчок выключателя, вижу неоновые огни, вспыхивающие один за другим. Их молочные отражения скользят по пыльному мраморному полу. Я слышу «Вальс бабочек» и ощущаю вкус поцелуя Гидеона.

Я поворачиваю фонарик, рука дрожит… и сердце падает.

Половина витрин исчезла. На их месте груды кирпича, камня и битого стекла. Несколько неоновых вывесок разбиты вдребезги, и даже если бы было электричество, ни одна из них не светилась бы сейчас. Я позволила лучу фонарика опуститься и мой взгляд последовал за ним. Мраморный пол разбит вдребезги, пыль потревоженная дождем обломков сверху, исчезла, наверное, когда «Дедал» рухнул в нескольких кварталах. Я даже не вижу, где были наши следы, узоры, которые мы создали, пока я учила его танцевать.

Я отступаю на шаг и провожу фонариком вдоль стены, пока не вижу гнездо спутанных одеял, в котором мы спали. Оно все еще там, будто Гидеон ушел в спешке после того, как я сбежала отсюда. Следы давно исчезли, но я все еще вижу очертания нас в одеялах. Два тела, свернувшиеся друг против друга, как переплетающиеся запятые, как подвески Инь и Ян. Дешевый пластик, который всегда ломается.

— Привет, Ямочки.

Голос разрушает тишину и заставляет меня с судорожным вздохом отшатнуться назад. Фонарик дико мечется, пока я не вижу, кто там… хотя я это уже знаю и часть меня даже не удивлена. Ночь перед битвой, затишье перед бурей… куда еще мы придем, как не в последнее безопасное место?

Гидеон держит руки в карманах, прислонившись к дверному косяку, опустив голову так, чтобы луч фонарика не ослепил его. Это также означает, что я не могу прочитать выражение его лица. Как хорошо он меня знает.

— Я не думал, что ты когда-нибудь вернешься сюда.

Я все еще пытаюсь отдышаться, заставить сердце не выпрыгнуть из груди. Адреналин поет в мышцах, заставляя их напрячься.

— Т-Тарвер?

— Он в порядке. — Гидеон на мгновение поднимает глаза, моргая от света. Его глаза налиты кровью, он выглядит измученным. — Ну, не совсем в порядке. Но он не ранен. Он спит, ну, или по крайней мере отдыхает в нескольких кварталах отсюда. А остальные?

— Тоже. — Я снова могу дышать, но сердце все еще колотится, стучит в ушах в такт отдаленному вою сирены. — Ты ранен?

— Просто устал. — Я слышу ее в его голосе — усталость. Он на грани. Он пытается скрыть это, но одного взгляда достаточно, чтобы мне захотелось бросить фонарик и подойти к нему.

Вместо этого я крепче сжимаю его и смотрю на стену рядом с ним. Я не могу находиться здесь и болтать с ним, как будто все в порядке, как будто мы встретились где-то за кофе и болтаем ни о чем.

— Перепрограммирование разлома, ты можешь это сделать?

— Почти, — отвечает он. — Я доведу дело до конца. Код обалденный, такой сложный. Я никогда не видел ничего подобного. Если не заморачиваться на цели, просто видеть, что они сделали, это… это искусство.

— Но ты не можешь не заморачиваться, — указываю я, мой голос звучит жестко в моих ушах. — Это не просто искусство, Гидеон. Это не какая-то загадка, которую нужно разгадать, чтобы доказать, что Валет лучший в своем деле.

— Знаю.

И голос у него такой слабый, такой усталый, что я смягчаюсь… или, может быть, просто, если мы будем ссориться из-за этого, я развалюсь на тысячу кусочков.

— Гидеон, почему ты здесь?

— Хорошо побыть в знакомом месте, даже если это всего на несколько минут, — отвечает он так тихо, что я едва его слышу. — Где-нибудь, где остались хорошие воспоминания, о чем я хочу подумать. Мне это было нужно сегодня вечером. Разве не поэтому ты здесь?

Сегодня вечером. Вполне возможно, что он имеет в виду нашу последнюю ночь во Вселенной. Скорее всего, это наша последняя ночь. Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на сердцебиение, и снова пытаюсь собраться с мыслями. Мы не на одной стороне. Если он это сделает, то рискует потерять рассудок и навсегда отрезать нас от гиперпространства, и я не уверена, что из этого пугает меня больше. Я не могу ответить, потому что у меня так сжало горло. И даже если бы я могла бы, я не уверена, что смогла бы слушать себя, говоря правду: я тоже нуждалась в этом.

Молчание растягивается на несколько секунд, затем Гидеон вынимает руки из карманов и отталкивается от стены.

— София… — начинает он, делая шаг ко мне.

Я двигаюсь прежде, чем успеваю подумать, роняю фонарик и тянусь за пистолетом, заткнутым за пояс. Увидев его, он останавливается. Луч фонарика упирается в стену, отражая ровно столько света, чтобы я могла видеть его лицо. На нем замешательство, когда он останавливается в нескольких шагах от меня.