Поединок можно было считать проигранным. Но Восен не даром считался гордостью Второй Имперской — понимая, что жизнь его утекает песком между пальцев судьбы, он бросился на Адаманта и обхватил его тело руками, тесно прилепившись к нему. Ошарашенный афинянин на секунду растерялся, а потом перехватил меч клинком вниз и несколькими ударами прикончил атланта, освободившись из его яростных объятий. Однако этого времени Ульфу вполне хватило для того, чтобы смертельно ранить Эврита.

Поединок Ульфа и Адаманта был долог и яростен. Длинным рукам и выносливости оружейника Бартоно противопоставил свой огромный опыт и чудовищную силу. Звон клинков и лязг щитов заполнил пространство между враждебными фалангами на сто шагов в обе стороны. Силы были почти равны, поэтому дело решила воинская уловка.

Подманив афинянина к телам павших бойцов, Великолепный несколькими перемещениями развернул его спиной к лежащим и ринулся в решающую атаку, осыпая врага ливнем ударов. Адамант попятился, и на секунду потерял равновесие, споткнувшись о тело Эврита. Этого мгновения, этой задержки атланту оказалось достаточно, чтобы проскользнуть афинянину за спину… Окровавленный кончик вражеского клинка выглянул из нагрудной пластины панциря знаменитого Адаманта. Он ещё несколько секунд стоял, не веря в своё поражение, потом, собрав остаток сил, зычно позвал: «Тенций, Тенций, ко мне!» — и повалился ничком.

Его победитель, высвободив клинок из тела поверженного ахейца, в свою очередь, издал оглушительный клич атлантского воинства: «Кетль сияет!» — и, прикрывшись щитом, медленно пошёл на вражескую фалангу.

— Кетль сияет! — ответили ему ряды Первой имперской и обрушились на эллинов.

Грохот столкнувшихся армий распугал даже орлов, барражировавших в небесах. Обескураженные поражением своих поединщиков, бойцы центра союзного войска невольно попятились, но свирепый Мелеагр во главе своей сотни с такой яростью набросился на атлантов, что свёл на нет первоначальное преимущество имперской солдатни.

— За Адаманта! За Адаманта! — загремели вслед за фиванским богатырём ахейские воины, разгораясь гневом и решимостью.

На правом фланге союзной армии сражение проходило в будничной обстановке — лучшие бойцы Ахайи, уже имевшие опыт схваток с Белыми Султанами, по привычке тесно сомкнули щиты, врезались во вражеский строй и принялись за дело с основательностью ветеранов. Десяток Фидия рассредоточился в третьей и четвёртой шеренгах своей сотни, построенной в десять рядов, так что в начале сражения лишь обе лучницы участвовали в схватке, экономно расходуя стрелы. Малыш Лик нервно облизывал сохнущие губы — облачённый в отцовский панцирь и прикрываясь не по росту большущим щитом, он опасался, что не сумеет удержать ряд в строю гоплитов. При всей храбрости и ловкости он всё-таки был слишком лёгким для столкновения грудь в грудь.

— Не трусь, Эдеец, — ободряюще подмигнул новичку добросердечный Торит. — Если что, мы тебе пособим, придержим слишком крупных. Твоё дело подменить Леона, пока он шлем поправит и пот вытрет; а это дело пары минут.

Массивный Леон, опора фаланги, согласно кивнул своим уникальным шлемом; часть конских волос с боковых гребней сползла на грудь любимого сына Тенция Норита:

— Двух минут мне вполне достаточно, — поддержал он своего «заступника». — Ты главное не забывай — с какой стороны вклиниваться.

Очередь скрестить клинки с атлантскими гвардейцами десятку Норитов пришла через полчаса после начала боя. Первыми за копья взялась основная линия десятка — Фидий, Эвридика, Леон, Мидана и Гифон; чуть погодя, они метнули свои копья в противника и обнажили мечи, поочерёдно заступив места выдохшихся бойцов первого ряда. Девушки стойко приняли тяжесть сражения в развёрнутом строю при активной поддержке Орфея и Торита, стоящих позади них.

Юный эдеец старательно тыкал копьём поверх плеча могучего Леона, что получалось у него не очень удачно, поскольку рослый Норит осыпал противостоящих ему атлантов настоящим градом ударов. Он размахивал тяжеленным своим клинком, словно спицей в катящемся колесе, и малышу было крайне сложно выбрать момент для того, чтобы провести выпад. А ещё он с трудом сдерживал ярость, вскипевшую в сердце при виде врага. Вот они — эти крысы, что в его отсутствии загрызли заботливую, самоотверженную матушку и смешливую сестрицу…

— А ну, пусти меня, афинянин! — зарычал он, не справившись с очередным всплеском злобы, и проскользнул в первый ряд со стороны щита, прикрыв им отступившего Леона.

Его буквально трясло от бешенства и ненависти. Швырнув щит в лицо своему противнику, он выхватил кинжалы и, упав на колено, вонзил один из них в пах атланту, стоящему перед ним, а второй — в бедро стоящему справа…

— Крысы! Крысы! Крысы! — вопил он, размахивая окровавленными клинками. — Всех зарежу, всех порву! Крысы!

Развёрнутый строй — вещь, не терпящая импульсивности, пока её держат. Гоплитов — тяжёлую панцирную пехоту не зря подбирали в стандартном облачении и неделями учили держать строй. Самый сильный, самый быстрый, самый ловкий атлет в одиночку бессилен против стены сомкнутых щитов, над которой видны лишь головы, облачённые в шлемы, а в промежутках торчат остро отточенные клинки. Пока эдеец устрашающе размахивал своими ножами, сразу три копья ударили ему в грудь и шлем, а противник, стоявший слева, саданул его щитом в бок. И отправиться бы Ликаону на встречу со своей потерянной семьёй, если бы не Леон.

Леон оказался быстрей всех атлантов — он сгрёб малыша за шиворот и отбросил его в третий ряд, заткнув образовавшуюся брешь своей внушительной особой. Ножи у Лика отняли, Эвридика несколькими звонкими пощёчинами привела его в чувство, а Фидий клятвенно пообещал, что если эта фессалийская истеричка ещё раз позволит себе что-то подобное, то она (в смысле эта фессалийская нервная баба) до конца войны будет драить доспехи всему десятку.

— Ты мне, гадёныш, не смей строй рушить! Пришибу, и никто не заступится! — так закончил свою исключительно экспрессивную тираду грозный десятник Фидий Норит.

Меж тем, троица гоплитов десятка в составе Леона, находящегося в центре, и Торита с Орфеем, примкнувших к нему с боков, выдвинулась вперёд на пару шагов, и Эвридика вручила Лику его потерянный щит.

Ритатуй расположился на насыпном холме в тылу возле того места, где смыкались войска центра и левого фланга. Согласно Допотопным греческим традициям, на левом краю размещались наименее обученные, наименее снаряжённые отряды. Здесь ожидался, поэтому прорыв вражеской армии. На военном совете обсуждались два варианта противодействия этой вероятности. Якхикс предлагал своевременно ввести в бой резервы, чтобы стабилизировать ситуацию. В этом случае лучшие войска Эллады рано или поздно сломают строй врага на правом фланге, и тогда вместе с конницей можно будет окончательно отрезать атлантов от Коринфа и нанести массированный удар в тыл центру.

Сам же архистратег союзной армии настаивал на втором варианте плана, более рискованном, но и менее ожидаемом со стороны вражеского командования. Военный совет к этой задумке отнёсся с опаской, поддержку Ритатуй нашёл лишь в Аркадце, Эллиоте да Эврите. Пришлось «включать пророка», давить на соратников заслуженным авторитетом. Конечно, этой выходкой он ставил под удар славу не только непобедимого полководца, но и ясновидца, однако он был твёрдо убеждён в правильности своего выбора и готов был рискнуть всем.

Десять самых опытных гонцов на самых быстрых скакунах терпеливо ожидали приказаний стратега, коротая томительное время за игрой в кости. А полководец не отрывал взгляда от картины разворачивающегося сражения. С высоты холма ему были прекрасно видны и бьющиеся войска, и резервные отряды, и командные пункты врага.

Судя по тому, что полоса фронта медленно, нехотя, но всё же удалялась от Ритатуя в том месте, где сражались лучшие силы союзного войска, а левый фланг упорно держался на месте, ахейские воины научились одолевать атлантов. И не только простых пехотинцев, но и отборные отряды Белых Султанов. Однако в запасе у Вилена стояли ветераны, которых Ритатуй опасался больше остальных. По мнению Аркадца, ветераны и в одиночку могли оказать сопротивление всей союзной армии, поэтому архистратег и не спешил, давал возможность осторожному Вилену пустить в ход резервы. А для этого должны были созреть весомые причины.