— Заняться мне больше нечем, кроме как с каждым гонцом мечами звенеть! — вдруг отозвался атлант на чистом эллинском языке, в котором явно слышался аттический говор. — У меня за спиной едва не весь конный когопул коней погоняет, а я им в угоду с коринфянами буду в драку ввязываться! Пришпорь свою лошадь, гонец, если не хочешь своё задание провалить.
— Так ты что — эллин что ли?! — растерялся Кэм.
— Само собой! — сообщил незнакомец таким утвердительным тоном, словно любой всадник, разъезжающий в доспехах сотника имперской гвардии, просто обязан был оказаться ахейцем. — Я тот, из-за кого ты очутился на этой дороге. Меня зовут Канонесом из рода Норитов, для друзей я просто Кан. А ты кто?
— Гвардеец тирана Аристарха Кэмас Даретид. Ты можешь звать меня Кэмом. Кстати, а почему за тобой такая многочисленная погоня?
— Я у них лучшего коня средь бела дня угнал, троих при этом потоптал вот этим красавцем, — со смехом ответствовал младший сын Тенция. — А ещё им обидно оттого, что они считали, будто я им помогу дозоры у Кэнта снять и ваше войско из города выманить.
— Нехорошо людей обманывать! — осуждающе молвил Кэм и вкусно хохотнул, представив бешенство одураченных захватчиков. — Куда мы сейчас?
— К обгорелому кипарису. Там нас ждут к полудню, — Кан придержал Дива, дав возможность коринфийцу сравняться с ним.
Они скакали рядом, испытующе осматривая друг друга.
— Послушай, дружище, — промолвил Кэм, — ты гимнасий-то окончить успел?
— Некогда было, — блеснул в ответ мгновенной усмешкой младший сын великого Тенция. — Должен же кто-то у атлантов коней тырить?
По обе стороны дороги тянулся довольно густой сосновый лес, перемежающийся молодыми орешником и липами. Через несколько минут езды по этому своеобразному коридору Кан заметил впереди расширяющееся пространство, в котором что-то жирно блестело на солнце.
— Если это атланты, сделай вид, что преследуешь меня, я пробью проход, а ты гони к кипарису. Меня им всё равно не догнать. Я их придержу и приведу в засаду, — удалой разведчик Ритатуя дал шенкеля своему бесподобному скакуну и помчался вперёд, наматывая на левое предплечье новенький плащ.
Старый десятник Молосс, командующий двадцатью конниками, с неописуемым изумлением увидел, что к его дозору скачет Белый Султан верхом на легендарном Диве, а его по пятам преследует ахейский всадник.
— На помощь! На помощь! — орал первый, и в его воплях слышался отчётливый иберский акцент.
По сигналу десятника, дозор привычно выстроился двойной подковой, оставив в центре проход для ураганного Дива, но его наездник внезапно выбросил в стороны руки, и двое ближних всадника вылетели из сёдел так далеко, точно их выбросило катапультой. После этого странного поступка он резво развернул Дива влево и взмахом меча отправил на тот свет одного из лучших воинов десятка.
— За мной, ур-ро-ды! — отвесив издевательский поклон, пригласил он на скачку опытных воинов конного когопула.
И они не посмели отказаться. Хотя любой из них прекрасно понимал, что не на их конях гоняться за Дивом, у них была надежда, что они успели отдохнуть на поляне, а Див проскакал больше трёх километров, да и его наездник, кем бы он ни был, не производил впечатления прирождённого кавалериста. Между тем ахейский всадник, «преследовавший» свихнувшегося Боевого Петуха, проскочил в образовавшийся проход и умчался, спрятавшись за могучим корпусом лучшего скакуна Империи. Под прикрытием Кана, Кэм оторвался от пикета на полсотни шагов, его Ясень мчался легко и неутомимо — Аристарх плохих коней тоже не держал.
Дав соплеменнику возможность набрать фору, Кан в свою очередь, пришпорил Дива и через минуту вышел из зоны обстрела, отделавшись тремя копьями, угодившими в верхнюю часть спины — атланты предусмотрительно целили выше, чтобы не поранить драгоценного скакуна, но наконечники из тёмной бронзы не способны были пробить доспехи сотника шестого когопула. Оторвавшись от ближайшего преследователя на шестьдесят-семьдесят шагов, юный разведчик Ритатуя, выровнял скорость своего скакуна с бегом вражьих коней. Схлёстка с имперскими солдатами влила в него полную уверенность в собственных силах и возможностях своего скакуна, поэтому он прямиком вёл вражеский разъезд в засаду — Медис и Гетиды вояки хоть куда, Кэм, судя по мощи ударов, тоже, так что всемером они вполне способны навкладывать преследователям. Пленник в качестве доказательства успешности разведки был бы очень кстати.
У обгорелого кипариса было пусто, но когда вслед за ахейским разведчиком атланты свернули на афинскую дорогу, из окрестных кустов полетели дротики, выкашивая задних и передних. А на сгрудившихся всадников в середине отряда обрушились верховые Ним, Шат, Аробист и Кэм. Медису пешая драка была привычнее, поэтому богатырь Ойнейской филы врезался в атлантов с мечом в одной руке и с дротиком — в другой.
— Не троньте десятника! — крикнул Кан, разворачивая Дива. — Брать живьём!
Молосс был опытным кавалеристом, но на него напали враз Шат и Ним, владевшие конным боем очень прилично, а когда он ввязался в рубку с ними, Медис, незаметно подкравшийся сзади, попросту сдёрнул его наземь за ногу и вырвал оружие из руки. Пока разведчики Ритатуя азартно вязали «языка», последний оставшийся в живых из пикета, спрыгнув с коня, улизнул в кусты и затаился там.
Обогатившись щитами, шлемами и оружием имперских конников, разведчики помчались домой. Их ликованию не было предела — потерь нет, «язык», что характерно, — совсем напротив, задание выполнено, по словам командира, на все сто, добыча настолько велика, что сегодня они запросто обойдутся и без наград.
Озабоченный отсутствием младшего брата Фидий спал беспокойно, его мучили кошмары, а твёрдость постели в придачу к неприятным снам привела к тому, что в эту ночь он проснулся ни свет ни заря. Отерев холодный пот с лица, он какое-то время лежал, блаженно прислушиваясь к звукам спящего воинского лагеря. И только потом услышал странные вздохи, доносящиеся от ложа фракийцев. В первое мгновение он не поверил своим ушам и, осторожно приподнявшись, пригляделся к тому, что творилось под косматым меховым плащом Орфея.
В следующий миг он вспрыгнул на ноги и гаркнул во весь голос:
— А, ну, встать, мерзавцы! Десяток, подъём!
Через четверть минуты Нориты и Кулион Изолид с мечами и щитами в руках окружили десятника и фракийцев. И только после этого Гифон позволил себе задать вопрос:
— Что случилось-то, Фидий?!
— Эти скоты, — Фидий обличающе вытянул руку в сторону Орфея, — не просто спят на одном плаще. Они целуются, когда мы их не видим. А, может, и что похуже.
— Это правда? — хмуро спросил Гифон, обращаясь к Орфею. — Десятник говорит правду? Вы, эфебы, действительно спите, как мужчина с женщиной?
— Да, мы действительно спим, как мужчина с женщиной! — вспыхнув, отвечал Эвридик, закрывший собой старшего своего друга. — Но мы не скоты и не мерзавцы, Гифон, потому что я не эфеб. Я — девушка. И зовут меня не Эвридик, а Эвридика.
Воины десятка были настолько обескуражены, что с губ Кула сорвался самый глупый на свете вопрос:
— Чем докажешь?
— Мне что — хитон снять? — фыркнула Эвридика, вскидывая голову с таким высокомерием, что все поняли, проверять, пожалуй, не стоит; проще поверить на слово.
А ещё все ощутили настоящую неловкость, слава Афродите, что среди сыновей Тенция Норита присутствовал решительный и находчивый Гифон:
— Ох, десятник, не ценишь ты своих воинов! — протянул он с укоризной. — Сам не спишь и другим спокойно отдохнуть не даёшь! Я на тебя тысячнику пожалуюсь, если тотчас не прикажешь сны досмотреть.
И первым демонстративно улёгся спать, удобно умостив голову на щите.
Утром никто не знал как себя вести с Эвридикой, но фракиянка быстро нашла выход из положения:
— Десятник, — обратилась она к Фидию, старательно вытерев мокрое после умывания личико, — я и мой жених Орфей обращаемся к тебе с просьбой о продолжении службы под твоим началом. Оттого, что я девушка, а не эфеб, стрелять из лука я хуже не стала. Я обузой вам не буду, ты же знаешь. А гоплитов десятка Фидия сотни Априкса я прошу относиться ко мне с тем же дружелюбием и отзывчивостью, которую они проявляли к слабаку и недотёпе фракийцу Эвридику.
