В жизни многое может случиться. Некоторые люди называют себя фаталистами. Они смотрят на мир сквозь опущенные веки, безропотно принимая падающие на их долю испытания. Для них жизнь — не более, чем сотканная чужой волей нить. Я не понимал их. Считал, что наша жизнь всегда в наших руках. Что от наших действий, слов и решений зависит ход судьбы. Я был уверен в этом, когда-то.

Но не теперь. Выискивая ответ на дне стакана, в полном одиночестве, я больше не уверен в своей власти над судьбой. Бессилие, неспособность предпринять хоть что-то обезоруживает. Ты пытаешься найти причины, объяснение случившегося. Пытаешься понять, где прокололся, чем запустил цепь обернувшихся катастрофой событий. Ищешь вину и не можешь найти. Поднимая взгляд со дна стакана, я часто всматриваюсь в лица девушек и вижу ее глаза. Ее оскал. Тень на лице каждой встречной. И ни годы одиночества, ни алкоголь не способны вытравить ее из памяти.

Помню тот день так, будто это произошло вчера. На дворе стояла первая половина июня, и палящий зной выжигал городские кварталы. Местами можно было застать оплавившийся асфальт. Я возвращался из магазина с бутылкой кока-колы и плиткой шоколада. Было невыносимо жарко и я уже начинал жалеть о покупке шоколада. От палящего ада не спасала ни кепка, ни очки, а легкие кроссовки-сеточка казались мне сковородкой.

Я немного даже позавидовал Лизе. Моя любимая сидела дома, под двумя вентиляторами и занималась черт-знает-чем, не зная жарищи. Ускорил шаг, представив ее тело, покрытое каплями пота. Жара давила сексуальное возбуждение, но я все равно чувствовал тягу к ней. Будто огромный магнит тащил меня через дворы к заветной пятиэтажке.

По пути встречались молодые девушки в легких платьях, что так любила и Лиза. Но я не смотрел на них, сосредоточив взгляд на испещрённой трещинами поверхности тротуара. Все мысли стремились к ней. Как оказалось — напрасно.

Я не заметил ее. Возможно, она заприметила меня в момент, когда проходил мимо магазина «Универсам», а может, вела с самого начала. Темная худая фигурка в легком оливковом платье и широких очках-каплях словно тень двинулась за мной.

Изредка я останавливался и, следуя природной паранойи смотрел по сторонам. И увидел, как она села на лавочку, опустив взгляд в телефон. Я не обратил на нее внимания, а потому продолжив путь не заметил, как она двинулась следом.

До дома оставалось минут десять и я, недолго думая решил срезать путь. Короткая дорога пролегала через не самую людную часть города, где, тем не менее, не ошивалась отмороженная шпана. Наверное, в каждом городе населением свыше пятьсот тысяч есть такой тихий, безлюдный и будто мертвый район. Его парковая зона поросла крупным кустарником, где дети, наверное, когда-то строили шалаши.

Решил ускориться. Мало ли чего может выползти из подъезда? Не то чтобы я боялся гоников, но влезать в драку как-то не хотелось. Из-за спины донеслось легкое цоканье. Я полуобернулся, заметив медленно идущую за мной девушку.

«Почему она ходит здесь одна? — подумал я, продолжая путь. — Ее же изнасиловать могут?»

И через минуту мне был дан ответ. Я вздрогнул, почувствовав, как острый шип коснулся спины. Она стояла позади, прижимая нечто острое мне к пояснице. Белая рука легла на левое плечо, пальцы смяли футболку.

— Какого…

— Заткнись, — рявкнула она. Я едва не закричал, когда шип двинулся, почти втыкаясь мне в позвоночник. Страх молнией пробежал по телу. Сомнений не было — это нож. Мысленно выругался, понимая, что едва ли смогу хоть как-то обезоружить девицу и теперь останусь без телефона и денег. — Это нож.

— Ебанутая что-ли?! Убери!

— Не-а, — тихо хохотнула она. — Знаешь анатомию? Мой любимый предмет. Сейчас острие у поясничных позвонков. Если ты дернешься или попробуешь закричать, я легонько надавлю на ручку и лезвие войдет тебе между позвонков и перерубит спинной мозг. Ты сразу потеряешь сознание от болевого шока, а проснёшься уже в дивном мире инвалидных колясок, — ее голос был тихим, вкрадчивым и чудовищно безликим. Что-то в нем не давало закричать, что-то убеждало в искренности угрозы. Воображение нарисовало, как нож проходит через позвонки, и я кричу в агонии. Как ползу по пустырю волоча за собой безжизненные ноги. Я почувствовал тянущий ужас, в лицо ударил жар, язык начал неметь. Меж тем острие уже почти протыкало кожу, причиняя острую боль.

— Че тебе надо? — скрывая дрожь спросил я.

— Сейчас мы с тобой пройдемся во-он к тем кустам, — она указала на заросли. — Ты будешь идти медленно, или не будешь никогда. Понял?

— Да.

— Пошел.

Лезвие вонзилось в кожу, и я едва не закричал. Идти было невыносимо тяжело. Страх сковывал по рукам и ногам. Я не зассал, когда в подворотне гопота угрожала мне и Лизе битой, но теперь дрожал как осиновый лист перед девушкой с мертвым голосом и острым ножом. Мне бы оскорбиться, но в тот миг последнее, о чем я мог думать — это гордость.

«Что ей нужно? Почему она тащит меня в кусты? Почему не ограбит сразу? Ведь на улице и так никого нет? — вопросы без ответа»

Вскоре мир поглотил запах свежей листвы. Она завела меня в тень кустов, все так же не позволяя шевельнуться. Острые ветки полоснули по лицу, за шиворот упало что-то шевелящееся, но ей было плевать на мои трудности. Когда улица скрылась за сплошным массивом она велела мне остановиться.

— Стой. Руки за спину, — холодно скомандовала она.

— Ты из ментовки? — спросил я. — Я не… — я вскрикнул, когда лезвие прорезало кожу, касаясь кости. Боль заставила меня выгнуться, и она дернула меня назад. Я почувствовал запах ее духов, жар ее тела.

— Я сказала, руки за спину, уебок, — холодно повторила она. — Сейчас же.

— Ладно-ладно! Хорошо!

Я сделал как она сказала. Через миг что-то горячее обхватило мои запястья. Не успел я сообразить, как руки оказались скованны впивающимся металлом.

«Наручники?! — лихорадочно подумал я. — Какого хуя?!»

— Ну вот, так-то лучше, — сказала она, убирая нож.

Она вышла из-за спины и я, наконец, сумел разглядеть ее как следует. Сказать, что ее внешность удивила — ничего не сказать. Бледная как мел кожа, губы без помады, средней длинны волосы, скрывающие уши. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не глаза. Они казались стеклянными. Она смотрела не меня так, что страх стиснул горло. Ни до, ни после, я не видел ни у кого таких глаз. Будто девушка, стоящая предо мной, уже была мертва. В руке она сжимала обоюдоострый нож с длинным лезвием и черной рукояткой.

— Тебе нравится то, что ты видишь? — спросила она. Я замялся, не зная, что ответить в буре опустошающего страха. Она легонько улыбнулась, шагнула чуть-назад и я увидел, как ее нога отрывается от земли.

Я вскрикнул от выворачивающей боли. Удар коленом оказался сокрушительным. Будто кто-то пробил мне пах, схватил мочевой пузырь и вырвал через член. Я рухнул на землю, задыхаясь, с силой сжимая ноги. Боль поглотила весь мир, лишила рассудка. Я валялся у ее ног, отчаянно пытаясь совладать с агонией.

— Упс, немного слишком, да? — хохотнула она. — Ну ничего, я подожду.

Спустя несколько мучительных минут боль немного отступила, и я поднял взгляд на мучительницу. В стеклянных глазах вспыхнули адские огни. Черная туфелька уперлась мне в плечо и с силой толкнула, заставив лечь на спину. Камни больно впились в пальцы. Я попробовал встать, но она буквально наскочила на меня, прижав лезвие мне к горлу.

Я замер, удивленно и испуганно глядя в глаза.

— Тебе нравится то, что ты видишь, гандон?

— Д-да, — еле выдавил я.

— Посмотрим, — хмыкнула она.

Лезвие отошло от шеи и двинулось вниз. Метал прошел по футболке, миновал живот и застыл у молнии бридж. Я охренел, когда бледные пальцы мучительницы принялись расстегивать ширинку. Ни о каком возбуждении и речи быть не могло. Я был напуган, был в смятении. И ей это не понравилось.

Спустив бриджи до колен, она оценивающе осмотрела член.

— Обрезанный? Ты че, еврей?