Герцогиня взяла кинжал и, поднеся лезвие к губам принялась лихорадочно шептать едва различимые заклинания на древнем, непостижимом языке. Убийца снова замычал, глядя в глаза Перри. Та чуть поежилась, чувствуя жжение вины.

— Готово, — тихо сказала герцогиня и аккуратно положила кинжал рядом с распятым убийцей, острием к ногам. — Подойди, Перри Вайпер и опустись на колени пред алтарем.

Охотница нехотя повиновалась. Сердце бешено билось в груди, от убийцы сильно воняло потом, он мычал и пытался вырваться, от чего кандалы рвали кожу на руках и ногах. Струйка крови от разорванной кожи ног стекла по каменному алтарю, оставив черный, блестящий след.

— Закрой глаза, — скомандовала герцогиня. Перри с радостью повиновалась.

И ведьмы запели. Сперва голоса их звучали тихо, неразборчиво, но вскоре тон нарастал. Охотница содрогнулась, услышав рваные, крякающие слова, сливающиеся в поток неразборчивой, но полной ужаса и интуитивного смысла песни. Воздух вокруг зазвенел, Перри стиснула зубы и по медному привкусу крови поняла, что прокусила кожицу на губе. Пение нарастало, холод отступил, сменившись странным оцепенением. Охотницу поглотил безумный ритм песнопений, точно бурные пороги уносящий разум в даль. Пение нарастало, оцепенение сменилось крупной дрожью и возбуждением, она задыхалась, в лицо бил жар.

Пение стихло, и герцогиня закричала:

— Йа Шуб-Нигурат! Черный козел с Легионом Младых! Услышь своих дочерей! Йа Шуб-Ниггурат! Йа Шуб-Ниггурат! Услышь своих дочерей! Подари ей глаза! Йа Шуб-Ниггурат! Услышь дочерей твоих! Подари ей глаза!

«Йа Шуб-Ниггурат! Черный Козел с Легионом младых! Подари ей…»

Перри раскрыла глаза. Воздух вокруг дрожал, наполненный немыслимой мощью. Страх исчез, сменившись безумным возбуждением, яростью, экстазом. Она вскинула голову и закричала от восторга, чувствуя, как тысячи нитей пронзают ее, точно марионетку в кукольном театре.

— Ниор’тха ог’ оми! — крикнула Перри и с ловкостью дикой кошки запрыгнула на пленника. Ведьмы вновь запели, герцогиня кричала призывы к ужасающему, древнему богу, а убийца мычал, отчаянно пытаясь сбросить с себя обезумевшую охотницу. Первобытное безумие, кровавый экстаз сплел ее с ним в безумном соитии. Она двигалась на нем, не осознавая себя, одержимая неведомой силой и безумными ритмами заклинаний.

— Йа Шуб-Ниггурат! — кричала, надрываясь, герцогиня. — Подари ей глаза!

Перри закричала в экстазе и схватила кинжал. Пламя фонарей и дрожащих свечей сверкнул на серебристом лезвии, а затем пленник завизжал от чудовищной, всепоглощающей боли. Кровь хлестала на алтарь, убийца бился в агонии, кандалы сорвали кожу до мяса. Руки охотницы по локоть чернели от крови, брызги чудовищными веснушками покрывали тело.

Она отшвырнула кинжал и, взяв в ладони глаза пленника, подняла их над собой, глядя в окровавленные зрачки.

— Йа Шуб-Ниггурат! Подари ей…

Перри завопила от наслаждения и безумия, стены подвала исчезли, пения звучали все тише и тише, будто удаляясь, а затем и вовсе стихли. Охотница судорожно вздохнула и вдруг поняла, что алтарь исчез, а она стоит на коленях в широком помещении, чьи потолки уходят в бесконечную высь.

Она вскочила на ноги и, точно пьяная, двинулась по черному коридору. Она будто бы не была в полной мере собой, но при этом мыслила удивительно четко. Она шла, шлепая босыми ногами по черному камню пола, под тяжелыми взглядами немыслимых статуй, мимо циклопических, ассиметричных колонн и арок. Она шла мимо полуразрушенных залов монструозных размеров, мимо громадных столов явно нерассчитанных на человека и странных устройств из черно-синего минерала, источающих густой лазурный свет.

Все вокруг излучало ауру глубокой древности. Перри казалось, она находится в месте, имеющим отношение ко временам первых колоний Ми-Го, когда Великий К’тулху и его дети спустились из бездны космоса и поселились среди первозданного бульона, выстроив на раскаленном песке суши первые города из черного камня, привезенного из глубин космоса.

Вскоре охотница вышла из черного коридора в просторный зал с громадными колонами, уходящими в безграничную высь. Она остановилась, заметив стоящую перед ней фигуру в черном балахоне с капюшоном. Некто громадный, не меньше трех метров ростом, источающим ауру потустороннего. И тут она ощутила порыв леденящего душу ужаса, при виде этого мрачного незнакомца, молча созерцавшего орнамент исполинских колон. Захотелось убежать, бросить все и забиться в углу, свернувшись калачиком. Лишь чудовищное усилие воли помогло подавить выворачивающий душу ужас. Она подошла к фигуре и спросила:

— Я ищу спасения.

— Я знаю, — ответила фигура хором голосов. — Твое желание решено исполнить.

Фигура обернулась и Перри завизжала.

***

Агент Императора всегда был аккуратен. Держаться тени, двигаться бесшумно, управлять тенью, точно лучшим другом — навыки, отточенные столетиями. На улицах бушевала гуляющая толпа. Пьяные зеваки горланили песни, отовсюду слышался звонкий хохот. Стоило выйти из переулка, как кипящая ночная жизнь захватывала его и несла вдоль озаренных оранжевыми огнями улиц, точно бурная река выпавшего из лодки бедолагу. Пьяные лица, лужи рвоты на каменных мостовых, хохочущие проститутки, заманивающие подвыпивших клиентов из окна.

— Эй, красавчик! — крикнула размалеванная проститутка, махая алым платком. — Да-да, ты. Не хочешь поразвлечься?

Агент улыбнулся и посмотрел на нее. Нет такая страшная, но все равно отталкивающе потасканная. Слишком яркая косметика, слишком бесстыдно вваливается грудь и развязанного корсета. Когда-то этого бы хватило, но столетия сделали Агента привередливым. Он улыбнулся и крикнул:

— Сколько берешь, милая?

— Тридцать яремов, сладкий и я вся твоя!

Агент пошарил по карманам и, сделав вид что не нашел денег, скорчил недовольную мину.

— Прости, красавица, мое сердце сегодня покорил ик… ром!

Проститутка фыркнула и принялась обрабатывать следующего прохожего. Мирное веселье, но Агент ожидал бури. Чтобы избежать бунта на время праздника, местные магнаты пообещали рабочим убрать все станки и машины, и даже начали выносить их из цехов. Пустые обещания — как только Меньшиков и свита уедут в Санкт Питенбург, машины вернуться, а военные получат приказ «стрелять на поражение».

Агент свернул с улицы, скользнул под мост и двинулся вдоль старой канавы, обруливая нагромождения пустых ящиков и бочек. Фонари горели ярко, тем рождали лишь более глубокие тени в переулках. Агент свернул за угол мрачно хмыкнул, глядя на стальные решетки забора, отделяющие Соборный округ от городских кварталов. Стоящие на страже громилы не видели его.

— Эй, дерьма кусок! Ты че тут трешься, а?

«Дьявол!»

Агент обернулся и заметил в темноте три пары воспаленных глаз. Пропитые, кривые физиономии, бычьи шеи, грязная, заплатанная одежда. Грабители, явно поджидающие зевак, считающих себя в безопасности у ворот Соборного округа.

— Че молчишь, кусок дерьма? Язык проглотил?

Бандиты загоготали. Агент мрачно ухмыльнулся и вытащил из кармана темно-синий, каменный глаз. Он, конечно, мог бы подраться с ними на ножах, но не мог позволить себе умереть, или залить одежду кровью.

«Я никого не хочу убивать. Но, если стоишь на пути, я тебя с него уберу, так или иначе»

— Я сказал сюда и…

Агент поднял каменный глаз и надавил пальцами на шершавые края. Они не успели даже вскрикнуть. Дымящиеся, искаженные тела — тоже проблема, но, если будет двигаться быстро, заметет следы. Запах жженой плоти и дерьма свербел в носу. Агент убрал глаз и вновь покосился на стражников ворот.

«Умный в гору не пойдет».

Соборный округ охраняли великолепно. Стрелки на крышах, постоянные патрули, гомункулы, медленно бредущие по черным аллеям, под строгим надзором каменных Великих. Даже мышь не проскочит. Но, к несчастью для них, агент мог быть куда тише и незаметнее самой хитрой крысы. Миновав заграждения он на миг остановился у фонаря и, сосредоточившись, щелкнул пальцами, заставив оранжевый огонь окраситься в темно-пурпурный. Лишь избранные могли видеть такое пламя. Для стражей оно останется прежним.