Странно: старая запись через двадцать лет читается абсолютно по-другому. В тот судьбоносный вечер я интерпретировала слова Марка так, будто он влюбился в меня с первого взгляда. Девятнадцатилетняя версия Клэр настолько хотела в это поверить, что даже заучила свою интерпретацию как факт. Но та Клэр была романтичной, сопливой молодой идиоткой. Усталые тридцатидевятилетние глаза видят кое-что другое.
Это было желание, а не любовь. Марк никогда не любил меня, даже в самом начале. Он просто хотел меня соблазнить, думая, что я самая красивая девушка в его жизни. Вот что он на самом деле сказал в тот вечер. А я вычитала из его слов больше, чем было нужно.
Сморгнув пару слезинок, я открыла страницу, датированную 2 июня 1995 года.
22:05. Кончили ужинать. Фуа-гра – это что-то невероятное, икра белуги еще лучше. Слова Марка меня ослепляют. Можно развить вкус к таким вещам. Три бокала шампанского звенели в голове, когда мы выходили из летнего домика, двадцать четыре розы, белые и розовые, оттягивали руки. Он стал звать меня к себе в Тринити еще чуть-чуть выпить, сказав, что потом проводит. Я не решалась. Тогда он опять улыбнулся мне этой своей улыбкой. И я сказала «да». Провести меня мимо дежурного оказалось не так просто, но Марк вскоре нашел незапертую боковую дверь. Он втолкнул меня в комнату с огромным камином и окнами, выходящими на темный четырехугольник газона. Протянул полный бокал портвейна, от которого голова закружилась еще сильнее.
Следующее, что я помню: он начал целовать меня в губы. Он уже целовал меня вчера вечером, когда мы прощались, но тот поцелуй был целомудренным, хотя и долгим. Этот другой. Требовательный, почти насильный. Марк стал расстегивать молнию у меня на платье. Я пыталась протестовать и отталкивать его руками, но руки были вялыми после шампанского и портвейна. Очень скоро платье и лифчик куда-то делись, и он занялся моими сосками. Почувствовала, как меня окатывает тревожной волной. Но это было так приятно. Так правильно. В конце концов, Марк – джентльмен. Он не из тех мужланов, что болтаются по району, в котором я выросла. Руки его двинулись вниз, и через секунду с моего тела свалилась последняя часть одежды. Мне стало страшно, я от кого-то слышала, что в первый раз это больно. Попробовала его оттолкнуть, но руки не убеждали даже меня саму.
Потом это произошло. Острая разрывающая боль, затем просто неприятные ощущения. Но он действовал мягко, и все закончилось через несколько минут. Не могу сказать, что мне очень понравилось, но в следующий раз должно быть лучше. Он застонал, скатился с моего тела, забился под одеяло и начал сопеть. Не зная, что делать, я несколько минут с тоской и недоумением изучала его профиль. В конце концов сползла с кровати, натянула платье и в 23:35 выскользнула из комнаты, оставив там розы. Слава богу, когда я бежала через прямоугольный двор к боковой двери, дежурного на месте не было. Свежий ночной воздух и энергичная прогулка к дому на Милл-роуд прочистили мне голову. Когда в 23:55 я пробиралась внутрь, было слышно, как возится миссис Перкинс, но больше я никого не побеспокоила.
Что же я наделала? Господи, ведь Марк – дуо. У союзов моно и дуо нет будущего. Но папа с мамой растают от одного его вида, когда познакомятся. В любом случае он должен завтра позвонить. Он сказал за ужином, что в выходные хочет прокатить меня на своем «ягуаре» до Норфолка: мы устроим пикник в прибрежных дюнах с большой бутылкой винтажного «Боленже» из погреба его отца.
Слезы текут как из крана, – теперь я понимаю, что происходило в следующие дни. Я листаю до записи за 3 июня.
04:22. Проснулась с потными ладонями и несущимся пульсом. Ужасный сон про Дженкинса с багровым лицом. Орет из-за стойки, что я – бесполезное ничтожество. Запись от 29 мая говорит, что мне снилось что-то похожее. Ужасно.
[…]
22:45. Марк сегодня так и не позвонил. Но он наверняка позвонит завтра насчет Норфолка. На воскресенье отличный прогноз – 28 градусов и солнце. Представляю, как мы будем гулять рука об руку по галечному берегу, с плетеной корзинкой для пикника.
Запись за 4 июня гласит:
21:15. Телефон так и не звонил. Надежды на пикник в Норфолке под синим небом и ясным солнцем давно испарились. Все же беспокоюсь, не случилось ли чего с Марком. [Вним.: надо завтра позвонить самой. Вдруг с ним действительно что-нибудь не то.]
Только теперь я понимаю, почему Марк повел себя именно так, когда пятого июня я ему все-таки позвонила.
18:04. Перед тем как сесть на велосипед и поехать в УБ, позвонила Марку с телефона миссис Перкинс. Он извинился, что не позвонил на выходных сам, сказал, что были срочные семейные дела. Голос отрешенный, как будто чем-то занят. Сказал, что ему нужно уходить. Я в замешательстве повесила трубку. Наверное, надо радоваться, что с ним ничего не случилось…
Я листаю страницы, просматривая их на ходу. Они подтверждают мое все растущее подозрение насчет первых дней наших отношений: Марк преследовал меня со всей страстью до той самой ночи и секса в Тринити, а после нее полностью потерял интерес. Он не позвонил, чтобы пригласить меня на пикник. Или на ужин, если на то пошло. На самом деле он не позвонил вообще.
Правда, которую я не видела: Марк просто хотел секса со мной – в то время симпатичной девятнадцатилетней невинной девочкой.
И ничего больше.
Неудивительно, что неделю спустя я наткнулась на него с другой девушкой. Так говорит мой дневник – простыми фактами. Наверное, стоит вновь изучить события того вечера – теперь, когда до меня наконец-то дошла правда о его тогдашнем поведении.
Мазнув рукавом по глазам, я открываю тетрадь на записи за 12 июня 1995 года.
18:30. Первые два часа в УБ прошли тихо. Эмили сказала: это потому, что в Тринити, Джизас и Клэр сегодня майские балы.
21:32. Пришли посетители, сели у окна. К своему ужасу, я увидела в окно Марка – он шел по противоположному тротуару, при белом галстуке-бабочке, под руку с девушкой в потрясающем персиковом платье и белых перчатках. Они явно шли на бал: наверное, в Тринити. Несколько секунд я глотала воздух, потом бросилась к Эмили и упросила ее прикрыть меня (Дженкинс, слава богу, был занят с клиентом). Выскочила из УБ, но Марк с девушкой уже скрылись из виду. Решив высказать Марку все, что я о нем думаю, побежала туда, куда они направлялись. На Честертон-роуд их не было, и я помчалась обратно, сообразив, что они могли пойти через пешеходный мост над шлюзом Джизас-Лок.
В конце концов обнаружила их на дорожке у самой реки. Побежала в ту сторону, очень хотелось закричать на Марка, но я молчала. И тут девушка шагнула вперед и сделала в точности то, что хотела сделать я, – стянула с руки перчатку и хлестнула Марка по лицу. Замахнулась, чтобы врезать еще раз, но потеряла равновесие. Высокие каблуки подвернулись, она ударилась головой о фонарный столб и рухнула на землю клубком рук, ног и ткани. Поднялась, встала на колени, попыталась стукнуть Марка еще раз, но теперь это вышло гораздо слабее.
Я подумала, что стоило бы, пожалуй, присоединиться к девушке и отлупить Марка вместе с ней. Но потом сказала себе, что он и так получил по заслугам, а Дженкинс высосет всю мою кровь, если меня не будет на месте слишком долго. Повернулась, пошла к УБ, однако вскоре меня захлестнула новая волна гнева. Выкинув Дженкинса из головы, развернулась посреди Честертон-роуд на сто восемьдесят градусов и вновь побежала по мосту на другую сторону. К тому времени Марка и девушки около Джизас-Грин уже не было. Я решила, что они где-то впереди, и побежала по дорожке дальше. В конце концов нашла Марка на Магдалин-стрит. Он был один. Девушка в персиковом платье пропала.
Я переворачиваю страницу и замираю. Следующие листы исчезли. У самого корешка от них остались тонкие полоски бумаги. Остальное аккуратно отсечено, скорее всего бритвой или перочинным ножом.
