– «Полиньяк»! Бывали напитки и покучерявей, но в суровые годы кризиса и это роскошь.
Поставил на стол две рюмки.
– Омлет подождём или?..
– Или, – решительно заявил Игнат. – Я сегодня с водителем, так что могу не сдерживать свои саморазрушительные порывы. Наливай!
Тонкий звон стекла. Горлышко бутылки касается края рюмки. Булькание. Пузыри в тёмной жидкости, запах дубовой бочки.
– Но я всё-таки поджарить его успею… Пока ты там по коридору гулял, я готовку начал. И шипит уже, и шкворчит! И едоков к себе требует!
Ноздри щекочет.
Невидимый пар спиртовой.
– Но выпить-то успеем? – спросил Игнат.
– Хороший подход, – подбодрил издателя Искандеров, протягивая ему рюмку. – Как сказал? Порывов разрушительных не сдерживать? Это хорошо, это очень хорошо.
Отчего-то рюмка показалась Игнату тёплой. Едва ли не горячей.
«Бывают тактильные галлюцинации?» подумал Игнат, втягивая втягивая подрагивающими ноздрями терпкий коньячный дух. «А обонятельные бывают? Мне вот кажется, здесь ещё и цветочный запах…»
– А вот и омлет поспел-успел! Шустрый парень этот омлет!
Искандеров, забирая сковороду с плиты, задел локтем занавеску и послышался издателю звон падающих…
– Пузырьки, флаконы, – с виноватой улыбкой сказал Михаил, раскладывая бело-жёлтые, дымящиеся куски омлета по тарелкам.
– Что? – недоумённо переспросил Игнат.
Искандеров положил сковороду в мойку и включил воду.
Наклонился и поднял с пола флакон синего стекла с золотистой декоративной каймой, пущеной по краю узкого горлышка.
– От Светы память, – прошептал Михаил, меланхолически покручивая пальцами стекляшку. – Духи… Я ей часто духи дарил. Вот, видишь, ушла. А флаконы остались. Пустые… Я не разрешал ей выбрасывать. Коллекционировал. Так вот – пригодились теперь. Дышу, вспоминаю… Будто рядом. Как собака, правда? Собака тапочек у хозяина унесёт, чтоб запах его рядом был. Будто и он рядом. Глупая собака! Я, правда, не умней её. У хозяйки запах украл. Она со мной, со мной…
Поднёс к лицу. Вдохнул, зажмурившись.
Открыл глаза. Они – будто блеснули на миг.
«Слёзы, что ли?» с тревогой подумал Игнат. «Так и знал! Поплыл, расклеился лучший автор! Зараза!»
– Роза… и ещё какой-то аромат… свежая трава…
– Всё, хватит! – решительно заявил Игнат и поднял рюмку. – Давай уж, для аппетита. Сам, между прочим, предложил!
Михаил замер на мгоновение.
– Верно, верно…
Вернул флакон на подоконник.
– Верно, Игнат, самое время выпить. Поднимаю…
И поднял.
– …бокал… Или как её? Рюмашечку эту…
– Без тостов! – заявил издатель.
И опрокинул, зажмурившись.
Стало огненно в желудке и хорошо на душе. И появился аппетит.
Листья табака, табачная коричнево-зелёная крошка.
Медленно пересыпает измельчённые листья в бумажный серый кулёк.
Тяжело дышать, давит полдень.
«Быстрее! Быстрее!»
Шелест шин. Шуршание. Стихло.
Только шум двигателя и еле слышные голоса.
Белая «Тойота» остановилась прямо посреди дороги, согнав с привычного места разомлевшую было на солнце тощую однорогую козу.
Коза посмотрела недоумённо на блиставшую золотистыми тонированными стёклами, сыто урчащую японским дизелем машину, заблеяла жалобно и медленно поковыляла прочь.
– Кто это к нам забрался? – удивлённо спросил продавец, встряхивая кулёк.
– Быстрее, быстрее!
«Хорошо мне, хорошо!»
Свяжи меня. Завяжи глаза.
Дать будет лучше. Мне нельзя сопротивляться. Запрещено.
– Наказание? – спросила она.
– Вилку дай! – развязным тоном потребовал Игнат.
– Ложкой обойдёшься, – ответил лучший автор, протягивая столовый прибор. – У меня, знаешь ли, с ложками-вилками беда. Они же, сволочи, пачкаются… Приятного аппетита!
– Угу, – кивнул издатель, старатель набивая рот.
– Да, – продолжил Михаил, подвигая ближе тарелку. – Пачкаются. И надо их мыть. А посудомоечную машину купить в своё время… То есть, в то время, когда сделать это доходы позволяли – я не догадался. Теперь и машины нет, и доходы уж те, и мыть лень. Вот – обхожусь пластиковыми заменителями. Но для гостей, редких и дорогих, держу кое-что. Ложки, в основном.
– А вилки с ножами чем не нравятся? – прожевав обрезок ветчины, спросил Игнат.
– Тем, что острые, – пояснил Михаил. – Колят и режут… Не люблю острые предметы, не люблю… Ещё по одной?
– Не возражаю!
Они выпили ещё. Покончив с омлетом и салатом – ещё пару раз.
Говорили о пустяках. Разговор слишком уж хорошо клеился. Игната бы больше устроило напряжённое молчание.
Тогда ему легче было бы приступить к главной теме. А лёгкость беседы свидетельствовала (быть может, обманчиво) о слишком уж высоком жизненном тонусе автора, а тонус – о готовности сопротивляться давлению Игната.
«Радуется, каламбурит – и не пишет» удивлялся Игнат. «Ладно бы, запой или депрессия. Но в таком вот, вполне удовлетворительном состоянии – и не пишет? Не понятно… И как же его к столу подвинуть, за компьютер усадить? Или всё-таки…»
Слёза в глазах автора внушали некоторый оптимизм.
«Из-за Светланы он такой, только из-за неё!» убеждал себя Игнат. «Но это пустяки, пустяки… Нынче не эпоха романтизма, чтобы из-за бабы с ума сходить. Пора, Миша, отрывать тебя от флакончиков этих, от воспоминаний и от самоедства дурацкого! Пора конвейер запускать. Три романа с тебя до следующего лета. Как минимум! Три!»
– Так по поводу доходов, – улучив момент, как бы между прочим заметил Игнат. – У нас тут не Америка, не гнилой Запад, чтобы автор, пусть даже и очень успешный, до конца дней своих на ройялти жил. Издавался ты, Миша, в своё время неплохо. Были времена, когда замечательно, шикарно даже издавался. Таку серию у меня в издательстве выдержал – пятнадцать романов! Пятнадцать – и безо всякий «негров». Сам! Собственноручно и собственномысленно! У меня ведь мало таких авторов, Миша, мало.
Игнат вздохнул тяжело.
– Беда прямо! Измельчал народишко, скурвился. Иного и автором не назовёшь. Честолюбия полно, аж из ушей лезет. Гордыни столько, что сам Люцифер от зависти мохнатые локти грызёт. Гламура – хоть вилами грузи. Полный воз этого гламура! Ей-богу, все углы в архиве гламуром завалены, крысы читать не поспевают. Одна радость – макулатурой обеспечены основательно, лет на десять вперёд. А вот идей – нет.
Игнат налил рюмку до краёв и одним махом осушил.
– Омлет кончился, салат – опять же… С закусью проблемы, – предупредил Искандеров.
Игнат помотал головой и сложил пальцы кукишем.
Выдохнул.
– Нету, Миша! Авторов много, бумаги много, типография заказами завалены. Идей – хрен!
Игнат с удивлением посмотрел на кукиш и распрямил пальцы.
«Один, два… Четыре, что ли?»
Он фыркнул недовольно.
«Пять, конечно. Развезло, блин…»
– Лепят муть какую-то, Миша… Но народом!..
Игнат показал пальцем на потолочный светильник.
– Народом муть востребована!
Игнат покачнулся и, схватившись за край стола, спросил жалобно:
– Что я могу с народом поделать?
Он стукнул кулаком по краю стола.
– Что я с этой сволочью могу поделать?! Он же по-тре-би-тель!
Последнее слово Игнат произнёс нараспев. И застонал.
– Он деньги платит! Деньги!
Игнат наполнил рюмки.
– За народ, Миша! За читателей! За потре… треби…
Язык у Игната явно начал заплетаться.
– Потребителей изящной словесности! Особенно – высокопос… Тьфу! Высокопоста… вленн… нны… Ных! И платёжеспо… собны… Ных!
Встал. И потянул Искандерова за рукав.
– Стоя, Миша, стоя! Только стоя! За народ – стоя!
– Шутовство это, Игнат, – ответил Михаил.
И выпил, не вставая.
– Не любишь народ? – с кривой усмешкой спросил Игнат.
Опрокинул. Выпил свою порцию. Опять – одним глотком.
И рухнул на опасно заскрипевший стул.
