Ровно через десять минут Маша стояла в студии перед Борисом Размаховым, освещенная лучами софитов. На столе, рядом с невысоким подиумом, были разложены бриллиантовые украшения. Сам Размахов стоял, скрестив руки на груди, и разглядывал Машу.

— Да ты руки опусти… Здесь все свои, — хохотнул он, — так, приступим. Сядь вот сюда… Начнем с колец…

Размахов поправил драпировку на столе и кресле, в котором сидела Маша, несколько минут ходил вокруг, выбирая удачный ракурс, потом поставил свет…

Примерно через час, когда съемка была в самом разгаре, в студию вошла девушка. В руках она держала довольно объемистую сумку.

— А-а, Марина! — закричал Борис Размахов, увидев ее. — Жду не дождусь… А тут, видишь, срочная съемка… Немного осталось, подожди…

Та, которую Размахов назвал Мариной, уселась в кресло в углу и стала наблюдать за его манипуляциями. Это была длинноволосая блондинка, которую обязательно назвали бы ослепительной, доведись ей участвовать в каком-нибудь шоу. Впрочем, скорее всего, ей уже доводилось, и не раз. Высокого роста, длинноногая, большеглазая, она так и просилась на какой-нибудь подиум или презентацию. Маша, едва увидев Марину, как-то сникла — от ее едва появившейся уверенности после комплиментов Размахова не осталось и следа.

Но фотограф не позволял ей расслабляться, отдавая короткие команды:

— Пальцы вытяни… Подбородок чуть вниз… Плечи распрями…

Марина курила, держа сигарету длинными красивыми пальцами.

Минут через двадцать все закончилось.

— Ну все, девочка, — улыбнулся Размахов, — можешь идти.

— А… Как же… Что же дальше? — спросила Маша.

— Дальше? — непонимающе поинтересовался Борис. — Что ты имеешь в виду? Деньги тебе выплатит Лена. Не бойся, не обидим. Получишь по высоким расценкам.

— Нет, а дальше? Что мне делать?

Размахов вопросительно и непонимающе смотрел на нее, потом обернулся к Марине:

— Может, я чего-то не понимаю? Что она от меня хочет?

Марина ослепительно улыбнулась:

— Ну какой же ты, Боря… Девочка интересуется перспективами дальнейшей работы. Неужели непонятно?

— А-а… — протянул Размахов. — Ну вот что, Маша, ты, говоришь, откуда приехала?

— Из Воронежа, — в третий раз за сегодняшний день со вздохом ответила Маша.

— Билет мы тебе оплатим. За счет фирмы. А потом вызовем, когда надобность возникнет. Идет?

Маша грустно кивнула:

— А портфолио?

— Нет, ты его возьми с собой… Пригодится. А адрес твой и данные остались после кастинга… Не волнуйся, ты хорошо поработала, и я тебя запомню, — улыбнулся Размахов, почти отечески потрепав ее по щеке.

Маша взяла со стола свою папку и скрылась за боковой дверью.

— Ничего девочка, — прокомментировала Марина, — шарму бы немного, ухода. Получилась бы куколка…

— А то ты не знаешь, что таких у нас полным-полно… А шарм с уходом в дефиците. Вот и пропадают на просторах родной страны такие вот бриллиантики, — ответил Размахов, щелкая замками чемодана, в который он аккуратно уложил бриллиантовые украшения.

— Я сейчас. Тут камешков на полмиллиона. — Небрежно помахав чемоданом, он вышел.

Через минуту Размахов снова вернулся в студию, подошел к небольшому пульту и выключил яркие осветительные приборы.

Студия погрузилась в полутьму, он подошел к Марине, внезапно обнял и припал к ее губам. Та в ответ обвила шею короля рекламы своими длинными загорелыми руками.

— Эх, — сказал Размахов через пару минут, отрываясь от Марины, — пахнет морем от тебя. Завидую.

— А кто тебе мешает тоже съездить?

— Хм! А то ты не знаешь! Работать кто будет? — недовольно ответил Борис.

— Ну с твоими финансами вполне мог бы устроить отпуск. Хотя бы сейчас, летом, не сидеть в пыльной Москве.

— Нет… Не время. Я бы и тебя не отпустил, если бы не дело. Хорошо, что удалось совместить приятное с полезным. Загорела, отдохнула.

Размахов взял ее лицо в свои ладони и внимательно посмотрел в глаза.

— Не скучала там небось? Кого-нибудь обязательно подцепила?

Та отвела глаза:

— Ну что ты… Я же работала.

— Знаю я тебя. Но я не против. Если это не в ущерб делу.

— Не в ущерб, — ответила Марина, но как-то неуверенно.

Он взял ее под локоть и повел в угол студии, где находились небольшой холодильник, низкий журнальный столик, два кресла и диван.

— Джин?

— Да, и побольше льда. Умираю от жажды. Только с самолета.

— А что не позвонила перед вылетом?

Марина чуть нахмурилась:

— Времени не было. Все так внезапно получилось.

— Ну ладно, — сказал Борис, ставя перед ней полный стакан, с бултыхающимися кусочками льда, — рассказывай, как все прошло. Успешно?

Марина кивнула:

— В общем и целом — да. То, что задумывалось, сделала.

— Как клиент, — в глазах Размахова появилось нечто похожее на волнение, — не догадался? То есть не догадалась?

Марина поставила стакан на столик и опустила глаза:

— Знаешь, небольшая неприятность все-таки возникла…

Размахов буквально посерел, вскочил и схватился за голову:

— Я так и думал! Так и знал! Что-то серьезное?

— Да нет… Просто она меня засекла.

Размахов непечатно выругался.

— Но ты не волнуйся. Я все уладила… Почти…

— Что значит — почти? Ты знаешь, что если она хоть краем уха услышит мое имя…

Марина отрицательно покачала головой:

— Не услышит и не узнает. Я придумала легенду…

— Ну ладно, — чуть успокоился Размахов, — показывай.

Марина встала и подошла к столу, за которым ожидала окончания съемки. Взяла папку и положила перед Размаховым.

— Ничего не понимаю, — сказал он, взяв папку в руки, — почему здесь написано «Кузнецова Маша»?

— Какая Кузнецова?

— Ну вот, — показал Размахов.

Марина вырвала папку у него из рук и распахнула. На стол посыпались фотографии Маши в разных видах…

— Эта дура перепутала папки! — закричала Марина. — Унесла мою с собой!

Размахов встал и, ни слова не говоря, дал Марине увесистую оплеуху.

— Это ты дура и идиотка! Нечего раскидывать папки где попало!

Они выбежали из студии.

— Где она? — крикнул Размахов, подбегая к Лене, которая спокойно сидела за своим столом.

— Кто?

— Ну эта… Кузнецова Маша.

— Ушла. Я ей деньги заплатила, она и ушла. Очень довольная.

— Где она живет?

— В Воронеже.

— Да нет. Здесь, в Москве, где живет?

— Не знаю, — пожала плечами Лена, — я не интересовалась.

— Папка была с ней?

— Да. Она хотела ее оставить, но я запретила. У нас от этих портфолио уже не продохнуть…

Размахов произнес длинную тираду, почти сплошь состоящую из ругательств.

— Если не найдется папка, всех уволю! Под забором спать будете!

Лена и Марина испуганно переглянулись. Затем Марина взяла себя в руки, помассировала виски и произнесла одно слово:

— Билет.

Размахов глянул на нее:

— Точно! Когда она летит? Или едет?

— Я заказала билет на завтра… Она подойдет в кассу.

— Ничего не поделаешь, — заключил Размахов, — придется послать людей к кассам. Ты, — он ткнул пальцем в сторону Марины, — будешь вместе с ними дежурить. И чтобы Маша эта была доставлена сюда. Вместе с папкой.

Два часа в грохочущей металлической трубе — и вот за прямоугольными иллюминаторами «Боинга-737» уже не пожелтевшая от жары, чахлая травка аэропорта Симферополя, а вполне зеленый московский газон.

В салоне первого класса было почти пусто. Большие красные кресла, обитые натуральной кожей, более вежливые и предупредительные, чем в экономическом, стюардессы, приглушенный шум двигателей, море бесплатной выпивки — одним словом, авиакомпания «Аэротранс» вовсю старалась для пассажиров первого класса.

Самолет мягко коснулся резиновыми шинами ровного покрытия взлетно-посадочной полосы и, постепенно замедляя ход, покатил к белым, навевающим ностальгические воспоминания о шестидесятых годах шереметьевским терминалам. Пассажиры в широченном салоне смотрели в иллюминаторы на рябь поднимающегося от земли раскаленного воздуха, разомлевших от жары служителей аэропорта, и не верили, что через пять минут и им предстоит покинуть прохладный салон самолета и окунуться в одуряющее московское пекло.