– Томка, ты дома? – вопросила Надя, привлеченная тишиной ванной комнаты.
– Сейчас, сейчас. – Тамара сорвала с головы пластиковую шапочку.
– Да купайся ты, ради бога. Я только руки ополосну.
Тамара откинула щеколду.
– Какой-то гад плеснул маслом в дверь подъезда, я и приложилась с ходу… А может, это моча? Весь подъезд зассали, писуны. – Надя вошла в ванную комнату и понюхала пальцы. – Нет, вроде постное масло, вот гады.
Надя приблизилась к раковине с каким-то суровым выражением лица. Неурочный приход с работы объяснила сумбурно, явно не желая ничего уточнять…
Тамара одной рукой прижала к телу полотенце, а второй потянулась к халату, висящему в отдалении. Стеснительность квартирантки поначалу забавляла Надю, потом стала раздражать. В общении Тамара проявляла себя не такой мимозой, а натурой раскованной, предприимчивой…
– Да оставь ты свое полотенце, упадешь же. – Надя перетирала над раковиной кисти рук. – Не видали мы голых.
Тамара, улыбаясь, продолжала тянуться к халату.
Упрямство взбесило Надю. Она ухватила край полотенца и рванула в сторону. Тамара потеряла равновесие и едва не упала, не подхвати ее Надя за плечи…
– Ну и тело у тебя, Томка, – восхищенно воскликнула Надя, прижимая к себе квартирантку. – Крем-брюле! Что для мужиков, что для баб…
Тамара вывернулась и коротко, кулаками отпихнула от себя хозяйку. Та не удержалась и боком повалилась на унитаз.
– Ты что?! Балда! Я не в том смысле, – ошарашенно выкрикнула Надя.
Тамара наконец сорвала с крючка халат, продела ноги в шлепанцы.
– Извини. Не люблю, когда лапают… после бани. Еще и руки в масле. – Она переступила порог.
Быть в контрах Тамара не могла. Ей даже воздуха не хватало в таких случаях… Она вышла из своей комнаты в синем шерстяном костюмчике. Приталенный пиджачок с глубоким вырезом подчеркивал обольстительность груди. Подарок вологодского ухажера, хозяина автозаправки. Привез костюмчик из Египта, куда ездил туристом со своей семейкой, хотел задобрить зазнобу. Еще привез кальян с пластмассовым мундштуком. И бахвалился, мудак, показывал, как пользоваться. На кой ляд ей кальян, когда она вообще не курит. Мать Тамары сбагрила кальян бухгалтеру молокозавода, на котором работала учетчицей. Ухажер жутко обиделся, устроил скандал, чем и облегчил совестливой Тамаре побег в Питер…
Костюмчик и Наде нравился, его цвет особо подчеркивал синеву глаз владелицы. Эта синева обворожила Надю при случайном знакомстве в очереди на Главпочтамте. Разговорились. В результате Надя предложила Тамаре поселиться у нее, пока та не обустроится. До этого Тамара месяц ютилась у Нинки, вологодской подруги, служившей в Питере дворником. Житье у подруги было ненадежное и бранчливое: Нинкины ухажеры, молдавские строители, проходу Тамаре не давали. Долго так продолжаться не могло, а тут подвернулась Надя… Теперь вот опять повторение пройденного – явился Надин Николай, сын какой-то важной шишки из прокуратуры. И сам работал где-то, закончив Институт военных переводчиков. Здоровенный детина, прослуживший в Афганистане. Наде он не очень нравился – груб, выпивает – не пара он врачу-стоматологу. Они и познакомились в зубной поликлинике.
Только куда деться, все же мужик! Не очень будешь привередничать, когда тебе за сорок. Однако Надя решила расстаться с Николаем, потому как положила глаз на одного своего пациента. Она и Тамару впустила к себе квартиранткой… для укрепления духа. Но когда заметила, как Николай пялится на квартирантку, расстроилась, и даже очень. Странные формы принимает ревность, порой весьма алогичные…
– Куда это ты вырядилась? – Надя оглядела квартирантку и добавила со значением: – К десяти его выпровожу.
– Поняла, – кивнула Тамара и засмеялась.
И Надя засмеялась. Но как-то натужно, принужденно. Но вскоре махнула рукой – пропади все пропадом – и присоединилась к Тамаре. Они посмеялись понимающим печальным смехом двух не очень удачливых в жизни женщин…
– И любимый мой костюм надела, – продолжала смеяться Надя.
– Ага, специально, – не успокаивалась Тамара. – У нас одна любовь на двоих.
– Тогда и сумку мою возьми, ту самую, – предложила Надя и вынесла из своей комнаты сумку. – Фасонь!
– Фасонить так фасонить, – обрадовалась Тамара.
Сумка и впрямь была хороша. Подарок Наде от загадочного пациента. Мягкая серая кожа с узорным тиснением и латунными уголками на плетеном ремешке очень подходила к синеве костюмчика…
– И плащ надень, к вечеру похолодает. – И в ответ на согласный кивок Тамары добавила: – Будешь возвращаться, купи хлеб и батон, деньги в сумке…
– Так я ж купила. – Тамара приложила сумку к костюмчику, мельком глянула в зеркало.
– Купила… Придет мой козел и все слопает, прежде чем завалит в койку, – неулыбчиво проговорила Надя. – Кстати, ты была в конторе у Таврического? Ну и что?
– Ничего, – ответила Тамара, снимая с крючка плащ. – Работа не для белого человека.
На улице она вновь вспомнила о визите в контору по продаже зеленых насаждений у Таврического сада. И лысого товароведа, не очень довольного ее появлением. Конечно, мотаться по области, закупать саженцы, торговаться с заготовителями, заключать договора, возить товар в город – дело мужское. Но мог бы и повежливей себя вести, лысый грубиян… тем более с привлекательной молодой женщиной. Вообще в Питере люди стали какие-то суровые, неулыбчивые. Не то что в Вологде, где, казалось, все друг друга знают. Еще каких-нибудь четырнадцать лет назад эти тогда еще ленинградцы были куда приятней, она помнила. Приезжала к тетке, маминой старшей сестре. Мать хотела, чтобы Тамара поменяла обстановку, развеялась, подзабыла Виктора и его смерть от дедовщины в Заполярье…
За три недели того гостевания у тети Тамара обошла весь Питер, музеи, улицы, правда, по театрам не ходила, печалилась по Виктору. В Софийском соборе, что в Пушкине, поминальную свечку поставила… Да и время было неподходящее для праздного гулянья – 1989 год смутное время: пустые магазины, митинги, демонстрации, на которых вовсю ругали и демократов, и коммунистов. Особенно запомнилась сходка в Румянцевском сквере, на Васильевском. Там собрались люди из «Памяти». Черные и красные флаги, злые лица. Поносили евреев. И матом, и так. Ей это очень не понравилось. Во-первых, Виктор был евреем и некоторые друзья тоже. А во-вторых, просто все казалось диким. Помнится, она озиралась, думала, сейчас всех арестуют – невдалеке стояли три милиционера… и тоже слушали. Когда вернулась домой, поведала тете. То ли еще будет, сказала тетя и посоветовала вернуться домой. В Вологде подобными делами и не пахло… А вскоре тетя, не дожидаясь в Ленинграде настоящего голода, продала свою комнату в коммуналке и вернулась в Вологду, к своим, где и померла пять лет назад…
Так что теперь Тамара бродила по Питеру с каждым днем все уверенней и уверенней, знакомые места. Она перешла Мойку и, минуя Лебяжью канавку, вышла к Неве. Город готовился к празднованию своего 300-летия. В связи с чем разворотили часть набережной, чтобы кое-где заменить старые гранитные плиты. Новые плиты, с виду ничуть не лучше старых, тяжело лежали вдоль балюстрады, мешая к ней подойти. Желтый грейдер мирно стоял у тротуара, в его кабине копошилась фигура моториста. Поодаль от грейдера Тамара и нашла лазейку. Она приблизилась к балюстраде, положила ладони на холодный гранит и медленным круговым обзором справа налево последовательно повязала Троицкий мост, Петропавловскую крепость, стрелку Васильевского острова и Дворцовый мост…
Утомленные льдинки лениво плыли по течению от Троицкого моста, покрывая спокойные воды Невы белесыми морщинками. Несколько крупных чаек кружили в сизом воздухе, планируя на спины льдинок. А две чайки, осмелев, сели на балюстраду вблизи от Тамары. Забавно поджимая тонкие черные лапки, они поглядывали на нее бусинками озорных глаз. Жаль, что еще не купила булку, подумала Тамара. Она стянула с рукава плаща сумку и поставила на балюстраду. Чайки, чтобы не испытывать судьбу, взлетели, обдав лицо Тамары слабым дыханием воздуха. После минут восторга от всего этого вида мысли вновь вернулись к уже привычному и тягостному… К чему это она надела свой единственный выходной костюмчик, если и похвастать им не перед кем? Или перед теми, кто праздно гуляет по городу? Так ведь под плащом все равно не видно. Ах да, вспомнила… Поначалу хотела показать Наде, что не сердится на нее из-за той размолвки в ванной, Наде нравился костюмчик. Глупо? Может, и глупо. Только очень уж надоело смываться из дому перед приходом Николая. Конечно, могла бы и не смываться, но вряд ли Надя это будет долго терпеть.
