Конечно, не без намерения автор «Германии» выводит в своей книге такие разительные контрасты. Очевидно, что, описывая у народов, подлежащих его наблюдению, вышеназванные хорошие черты, он необходимо должен был обращаться взором назад, к своему отечеству, и с прискорбием видеть там обычаи и нравы, далеко уступающие по чистоте и нравам варварам. Таким образом, мы должны признать несомненное существование обличительного сатирического элемента в «Германии», но, тем не менее, мы не должны рассматривать это сочинение как исключительно сатирическое. Цель Тацита была не только назидательная, он имел в виду не только представить картину римского общества, только переодетого, травестированного, как говорят некоторые ученые, но задался также целью описать точно и правильно быт германцев и с этой точки зрения сочинение его имеет научное значение: этнографическому и географическому описанию Германии, очень обстоятельному и подробному, посвящена вся вторая половина его сочинения (девятнадцать последних глав). С большой достоверностью можно предположить, что Тацит имел намерение совершенно объективно представить картину германского быта, но, будучи вместе с тем проникнут чувством глубокого патриотизма, он не мог равнодушно отнестись к пороку и упадку современного ему общества, и невольно иногда тон его описания звучит горькой иронией и искренней скорбью.
Наконец, есть еще ученые, которые держатся третьего, несколько отличного от второго, мнения о содержании и значении «Германии». Они говорят, что это сочинение не что иное, как романтическая утопия, риторическое описание, сентиментальная картина идеального, несуществующего общества – первобытного и неиспорченного, с простыми обычаями и добродетелями в противоположность римскому упадку нравов. В германцах Тацита мы не должны видеть будто бы именно германцев, но варваров вообще, которых не коснулась еще «растлевающая рука цивилизации» и которых Тацит выставлял как идеальный народ, а быт их – как идеальный быт. Таким образом, Тациту приписывается тенденция очень распространенная между романтическими писателями XVIII и XIX веков, например у Руссо и Жорж Санд: как Тацит выставлял в розовом свете германцев, которые, несмотря на некоторую суровость и дикость, энергией, прямотой ума, простотой сердца стоят гораздо выше римлян, так эти последние выставляли краснокожих индейцев как идеал нравственного совершенства. Согласно этому взгляду мы не должны считать действительными и реальными отдельные черты, очевидно назначенные для более резкого показа контраста во всей картине. Взгляд этот, в общем, односторонен, хотя действительно нужно заметить, что не только Тацит, но и другие римские писатели были проникнуты убеждением, что золотой век лежит далеко позади, в глубокой древности, в отдаленных младенческих годах народной жизни, и сообразно этим взглядам выставляли первобытные племена и варварский быт за образец для печального настоящего. Выражение такого взгляда мы также встречаем и в одном отрывке из «Анналов». Первобытные люди, говорит там Тацит, еще свободные от беспорядочных страстей, вели жизнь чистую, невинную, не имевшую нужды в принуждении и наказании; награды также не были им необходимы, так как они были добродетельны, сами того не сознавая; и так как они ничего не делали против обычая, то ничто не запрещалось им под страхом наказания. Но после того, как равенство исчезло, вместо уверенности и честности воцарились властолюбие и сила, образовались монархии. Точно так же, в тех же выражениях последней главы «Германии», которыми заключается описание бедного и грязного быта феннов, Тацит говорит об их грубой жизни, недостаточном земледелии, полной беспечности относительно будущего, равнодушия к лишениям всякого рода, даже к недостатку в пище и одежде и прибавляет, что они достигли того, что всего труднее достичь, а именно того, что не имеют нужды даже в желаниях.[20]
Но все же мы не можем сказать, что подобного рода взгляды и выражения выступают в труде Тацита на первый план, составляют его главный характер. Цель сочинения все-таки остается научная, а вышеприведенные особенности представляют только окраску, необходимо вытекающую из его личных воззрений как мыслителя-стоика, как гражданина и человека.
Таким образом, нужно признать в «Германии» и сатирический элемент, направленный к обличению римских нравов, и связанную с этим некоторую цивилизацию черт жизни первобытного племени, объяснение простых и весьма естественных в варварском быту явлений высшими идеями и целями; например, описывая брачные обычаи германцев, он находит в них глубокий нравственный смысл, который едва ли могли осознавать и понимать сами германцы. Все это, конечно, нужно иметь в виду, пользуясь данными из «Германии», но доходить до отрицания этой маленькой, но великолепной книжки было бы излишней и несправедливой крайностью, и немцы основательно гордятся тем, что им выпало на долю найти в такой древности замечательного писателя, который так толково, талантливо и подробно описал их первобытный строй. Если бы не было Тацита, замечает Вайтц (Waitz), пришлось бы начинать историю германцев на 500 лет позже, только с тех пор, как появились сочинения Григория Турского и других и как написан был в первый раз свод обычного права у франков Салических. По мнению немецких ученых, известия Тацита настолько определенно и точно указывают на истинные свойства германского народа, обличают такое близкое знакомство автора со страной и ее жителями, что один из комментаторов даже утверждает, что Тацит сам должен был путешествовать по Германии, чтобы знать те многие технические выражения, те частности и тонкости быта, которые он приводит. Последнее мнение преувеличено, но, тем не менее, ясно, что Тацит получал сведения о Германии очень точные, из первых рук.
Перейдем теперь к изложению главных черт германского быта по Тациту. Подробное ознакомление с этим вопросом очень важно и само по себе, и, в особенности, для сравнительного изучения первоначального быта других европейских народов.
Тут нужно обратиться, как к первоначальному пособию, к замечательному сочинению Вайтца (Waitz) «Deutsche Verfassungsgeschiche», которое признают классическим во всей Европе.2 В 1880 году вышло третье издание, значительно дополненное и измененное на основании новых трудов по вопросу об исследовании первобытного германского права, авторы которых часто находятся в оппозиции со взглядами Вайтца. Этим последним изданием и нужно пользоваться.
Из других сочинений, содержащих разбор Тацита и изучение древнегерманского быта, укажем на следующие.
1. Ehrhard. Aelteste Germanische Staatenbildung. Leipzig, 1872.
2. Sickel. Geschichte der deutschen Staatverfassung. Halle, 1879.
Последнее сочинение во многом противоречит взглядам Вайтца, но вряд ли можно сказать, что исследование Зиккеля представляет прогресс в науке. Он считает возможным конструировать древнегерманский быт на основании соображений, по аналогии с бытом позднейшим и в этой области дает слишком много свободы своей фантазии, и уже теперь должен был отказаться от многих ранее высказанных им взглядов.
3. По Вайтцу написана глава о быте древних германцев в сочинении Кауфмана: «Deutsche Geschichte bis auf Karl den Grossen», 1880.
4. Кроме того, интересен труд Зибеля (Sybel) «Die Entstehung des deutschen Königthums», появившийся в 1881 году вторым изданием в переработанном виде. Зибель доказывает существование родового быта у древних германцев и сильным движущим началом признает влияние римского права; доказывает, что королевская власть образовалась и развилась не внутри германского народа, а вследствие внешнего римского воздействия.
Взгляды Зибеля во многом противоположны со взглядами Вайтца, и еще в 40-х годах между ними возникла горячая и резкая полемика по вопросу о степени культуры древних германцев, причем Зибель, как сторонник родовой теории, доказывал, что предки немцев во времена Тацита стояли на очень низкой ступени развития. Вайтц же утверждал, что они достигли уже довольно высокого государственного и общественного развития и дошел в пылу ученого спора до того, что стал обвинять Зибеля в отсутствии патриотизма. Но потом ученые примирились, о чем сам Вайтц заявляет в первом томе своего труда (издание 1880 года). Родовая теория Зибеля отличается некоторой искусственностью в построении. В русской литературе она отразилась в известной статье Т. Грановского «О родовом быте у древних германцев», помещенной в первом томе его сочинений, а применена была к русской истории в труде профессора Варшавского университета А. И. Никитского «Очерк внутренней истории Пскова» (С.-Петербург, 1873 г.).
