После автокатастрофы, в которой погибли ее родители, единственным близкими людьми для нее была бабушка, ее младшая сестра Николь и Тео, ее старший брат, разница в возрасте, с которым у нее была всего один год, и она была старше Николь на пять лет.

Нина очень любила приезжать в Сонома, в город, где прошло ее детство, она каждый раз как бы возвращалась домой, недаром он назывался «Лунная долина», домики были одноэтажными или двухэтажными, улицы все в зелени, люди приветливыми, селившиеся еще с давних времен коммунами, которые напоминали игрушечный городок своим разноцветием двухэтажных, пристроенных друг к другу, домов, клумбами с морем цветов. Наверное, от этого постоянно витал неповторимый аромат в воздухе. Здесь чувствовалось столько солнца, свободы, красоты, любви, что количество туристов, приезжающих каждый год, увеличивалось. Более обеспеченные предпочитали покупать здесь коттеджи, поговаривали, что это место было особенным еще со времен индейцев, воздух и сама атмосфера, царившая вокруг была способна излечить нервное расстройство и другие болезни.

И сейчас, находясь за рулем своего серебристого шевроле, она вздохнула полной грудью и подумала о бабушке, как та справляется со смертью Дэна.

Мона, сколько она ее помнила, была уникальной, несгибаемой женщиной, похоронившая еще в молодости свою сестру и брата, затем дочь и ее мужа – родителей Нины, Николь и Тео, затем через пару лет умер дедушка, муж Моны, из всех, с кем она была очень близка, его уже давно считали родственником и членом семьи, оставался только Дэн, друг ее детства. Они вместе росли Дэн, дедушка и Мона и стали закадычными друзьями, так и прошли всю жизнь.

Бабушка не все время жила в Сонома, она много ездила со своим мужем Дэвидом в командировки по стране и Европе. Она знала пять языков, прекрасно разбиралась в политике, искусстве, музыке и литературе, следила за новостями современного мира. Ее любили и уважали жители города, члены городского совета всегда раскланивались, она входила в женский совет общины. Но несмотря на всю ее современность, она любила карты… любила гадать… Некоторые пользовались ее услугами, хотя гадала она, как любила говорить: «Только, если карты позволят и будут разговаривать». Но карты почему-то с ней разговаривали всегда, наверное, потому что это были цифры, ведь она также обладала тем же даром, что и Нина. Она закуривала сигарету и смотрела, казалось бы, на обычные, ничего не выражающие картинки валетов, шестерок и тузов и начинала рассказывать историю. Наверное, Мону даже немного побаивались, потому что карты ей сообщали все, самые потаенные страхи и желания, какие были у людей. В гадании у бабушки точно был дар, но ее дар распространялся и на азартные игры. Больше всего она любила играть в покер и, ставшим таким популярным «Техасский холдем», а также в блэкджек. Когда открылись казино в близлежащих городах, она объездила их все, выигрывая не маленькие суммы, в какой-то момент управляющий «Гратона», крупнейшего отеля и казино в Петаламе, всего в получасе езды, взмолился, попросив бабушку навещать их не так часто, при этом он добавил, что они всегда рады ее видеть. А поскольку Мона прекрасно знала его жену, они вместе были одно время в женсовете Саномы, бабушка сдалась, встречаясь с ним теперь исключительно на семейных или городских праздниках.

Нина припарковала машину, выйдя потянулась, достала две сумки из багажника, и направилась к двери, зажатого среди других таких же разноцветных домов, голубого с красными ставнями и крышей двухэтажного домика. Не успела она подойти, как дверь распахнулась. Мона в разноцветной, темных тонов пестрой кофте и ярко-красной с зелеными и бирюзовыми птицами длинной юбке, появилась на пороге. На голове у нее был повязан блестящий желтый платок с концами, соединенными сзади, в ушах длинные серьги с зелеными камнями, а на груди множество различных цепей разных размеров и толщины. Она звякнула браслетами, когда протянула к своей внучке руки.

– Санни, дорогая. Наконец-то.

– Бабушка, – она поцеловала ее в загорелую морщинистую щеку и вошла в дом.

Здесь всегда пахло как-то по-особенному – высушенными травами, которые любила собирать Мона, над кухонным островком на палке, свисающей на тросах с потолка, висели пучки лаванды, вербены и еще каких-то трав, названия которых Нина не знала. Ее дом был небольшим, всего две спальни и гостиная. После смерти мужа она продала тот большой дом, в котором выросли ее дети, можно сказать, и внуки.

Нина отнесла вещи в комнату с обоями ситцевого рисунка, двуспальной кроватью, креслом у окна и телевизором.

Потом вернулась на кухню, чтобы помочь накрыть на стол, спросила:

– Ба, что случилось с Дэном?

– Ему стало плохо, вызвали скорую, остановилось сердце, он умер в машине на пути в больницу. Мне позвонил его управляющий, – она глубоко вздохнула. – Я только вчера приехала от него с виноградников, да он все время потирал грудь последнее время, я сказала ему показаться врачу, он пообещал на следующей неделе сходить… Он был веселым, как всегда, но последнее время с ним явно что-то происходило… его что-то очень сильно беспокоило.

– Ты думаешь, у него что-то болело?

– Нет, я не про здоровье, я про жизнь, – ответила бабушка, раскладывая стейк на тарелки, – про его винодельню, виноградники, склад… модернизацию которую он затеял. Каждый раз, когда я заводила разговор на эту тему, он как всегда говорил: «Не беспокойся, Мона, все идет хорошо». Что хорошо? Этот безумный кредит?! Я узнала об этом безумном кредите от его управляющего.

– Кредит?! Он взял кредит? – спросила Нина, как только они сели за стол, и она стала раскладывать салат. Мона тем временем разливала в бокалы красное вино.

– Конечно, чтобы модернизировать склад и винодельню, его уговорил его бухгалтер, насколько я поняла. Если бы я до сих пор вела его бухгалтерию, я бы ни за что не согласилась, мало того, даже думаю, смогла бы его отговорить.

– Я не знала об этом, он мне ничего не говорил.

– Он никому последнее время ничего не говорил. Хотела бы я заглянуть в его финансовые отчеты, что там нагородил этот идиот бухгалтер.

– Ты же как год перестала заниматься его бухгалтерией, да? – Спросила Нина, отламывая кусочек хлеба.

– Точно. И уверяю тебя у меня все было в порядке… а сейчас я уже не уверена в этом. Сегодня утром мне позвонил менеджер и сказал, что ходят усиленные слухи, что винодельня Дэна будет выставлена на торги. Ты ничего не слышала?

И Нина вкратце пересказала бабушке разговор с мистером Марчиони, который очень хотел приобрести «Сонома Ярд Вэллей».

– Но пока поверенный Дэна не огласит завещание, никто не сможет получить финансовую отчетность о его винодельне. Никто, даже этот настырный мистер Марчиони, – добавила Нина.

– Интересно! – как бы задумавшись, произнесла Мона, потягивая вино. – Марчиони значит… опять взялся за свое.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Нина.

– А! Да так ничего, ешь, уже все остыло, ты, наверное, проголодалась, – и бабушка занялась едой, но каждый раз, когда Нина бросала на нее взгляд, замечала, что Мона о чем-то очень сильно думала, судя по ее отстраненному взгляду.

Остальная часть ужина прошла в тишине.

Нина тоже задавалась вопросом, почему мистер Марчиони так хотел заполучить виноградники Дэна, и чутье ей подсказывало, что это было не совсем связано с бизнесом, скорее с чем-то личным. Но что могло быть личного у Дэна с этой известной семьей, она даже не могла себе вообразить.

Они сидели в гостиной в креслах, фоном работал телевизор, попивая шардоне, когда раздался телефонный звонок. Бабушка с трудом поднялась и подошла к комоду, где лежал телефон.

– Да, – произнесла она, – о, мистер Рендорф рада вас слышать, хотя и жалко, что по такому поводу. – Мистер Рендорф был поверенным Дэна, его личным адвокатом всю жизнь. Бабушка внимательно слушала, потом сказала: – В три часа, конечно, мы придем. – Опять наступила пауза. – Приехала Нина, я хочу прийти с ней. – Видно, поверенный что-то сказал. – Договорились, завтра увидимся, Том, передавай привет жене. – И она повесила трубку.