— Ну, добилась же, если из будущих княгинь меня понизили до свихнувшейся служанки. Очевидно, были какие-то планы на тебя. Кого она планировала выдать замуж за князя? — слабо улыбнулась я, натягивая повыше простынь.

— Она… Я разберусь во всем.

— Тогда тебе придется выбирать между нами. Мне это… не нужно, в общем, а тебе будет тяжело, и исправить все равно ничего нельзя. Пусть так все и останется, только сейчас убери ее от меня подальше, пожалуйста. Я же все равно здесь не останусь. Рано или поздно за мной придут. Я домой хочу, жить здесь я не смогу, мне здесь плохо.

И… извини, конечно, но полюбить тебя у меня не было ни времени, ни причины. В первую встречу мы с тобой почти не общались, я тебя совсем не знаю, а время, проведенное у тебя в гостях, мне хочется забыть, как страшный сон. Как ни крути, а и твоя вина есть в том, как тут со мной обращались. Получается, что я вела себя откровенно странно, а тебе это даже не показалось требующим уточнения? Ты настолько доверяешь этой женщине?

А еще я думаю, что твоя няня, скорее всего, не хотела тебе зла. Наверное, она считает мою кандидатуру не годной на роль княгини. И тут я с ней согласна целиком и полностью. Я тут чужая, мне здесь не нравится, я хочу домой, — пыталась я убедить, уговорить его, чтобы до него точно дошло, чтобы он понял меня, а потом и помог с возвращением.

— Она лишила меня возможности добиться твоего расположения, понравиться тебе. Кто знает, может ради любимого мужчины ты и осталась бы. Я не теряю надежды на это, у тебя будет время и возможность меня узнать, — говорил он, все так же задумчиво глядя на меня, — я поговорю с ней, но в любом случае — она уедет отсюда. Это немыслимо, что она пошла против моей воли, не сделала того, что я ей поручил. Обманывала меня… Я, кажется, понял, что именно ей не нужно было поручать заботиться о тебе и обучать. У нее были причины, но я и подумать не мог… Ей теперь нет веры и она может навредить тебе.

— Не она, так кто-то другой… Ведь понятно же, что это не мое место. Зачем я тебе? Я же не люблю тебя. А за что меня любить, когда ты успел? За то, что я тут капризничала и тянула с тебя подарки? Ты готов был жениться на стервозной корыстной бабе? Я скорее поверю, что брак с Хранительницей престижен, признайся уже? По крайней мере, это будет честно, — отбивалась я, не зная какие еще аргументы ему привести.

— За что тебя любить? А за что вообще любят? За спасенную жизнь? За готовность помочь? За светлый ум? За независимый характер? За немыслимую красоту, на которую тянет смотреть и смотреть, не отрываясь? Я думал — ты не в себе пока, после почти смерти и боишься встречи с человеком, которого плохо знаешь, что ты не хочешь, чтобы я видел тебя больной и подурневшей… Мне так и сказали…

— Ну зачем это? — почти простонала я, — не нужно мне льстить, нахваливать, я же ничего не требую, ничего не прошу. Какая красота, что ты несешь?

— За полоумную служанку Димир предлагал мне сегодня свой гарем — семь восточных красавиц, ласковых и умелых… Ты что — не видела себя в зеркале?

— Ви-идела… — протянула я удивленно, постепенно начиная понимать, что чего-то не знаю, — а-а, ты имеешь в виду, что… что-то… там у меня не было зеркала, и здесь нет, как видишь.

— Здесь у тебя есть все. Пошли… — Он решительно откинул простынь. Наклонившись, приобнял меня за плечи и легко поднял, подтолкнув в угол комнаты и захватив по дороге горящую свечу. Ковер сдвигался, открывая проход в соседнее помещение. Я видела, как туда заходили и выходили оттуда женщины. Думала, что там что-то вроде кладовки.

И да — там было все. Основательная кровать стояла изголовьем к большому окну. С резным подобием деревянного балдахина и застеленная пушистым меховым покрывалом.

Стол с массивным резным подстольем, уставленный флаконами и шкатулками, сундуки, на которых лежали ткани и меха. Уже сшитые наряды висели на кованых крюках вдоль стены. Окна закрывали необыкновенно красивые огромные веера, закрепленные над ними, на полу стояло несколько высоких подсвечников художественной ковки со свечами. Кресло на гнутых резных ножках обосновалось у второго окна, а около него — низкая скамеечка для ног, вырезанная из полупрозрачного желтого камня. Ступни тонули в пестрых пушистых коврах, и все это великолепие отражалось в большом зеркале, прислоненном недалеко от входа к деревянной стене цвета янтаря.

— Смотри, — сказал князь, запалив на подсвечниках многие свечи, и подвел меня к зеркалу, встав за спиной и осторожно положив руки на плечи.

Это была не я… Не совсем я. Черты лица как будто и мои, но доведенные до совершенства неизвестным мастером. Темно-каштановые блестящие кудри обрамляли исхудавшее узкое лицо с нежно и четко очерченным подбородком. Большие серые глаза с голубоватыми белками казались серебристыми из-за тяжелых темных и пушистых ресниц, отбрасывающих густые тени, от чего глаза казались еще больше. Тонкие, с изломом, брови темнели на высоком гладком лбу. Небольшой нос выглядел аккуратно, а губы были нежными и свежими, как у ребенка. Но главное — кожа… Она слепила совершенной чистотой и свежестью сливок, как будто светясь в полумраке комнаты.

Полутона, тени, контраст между темными волосами и светлой перламутровой кожей… Общее впечатление было ошеломляющим. Царевна-лебедь, блин… Девочке, смотревшей на меня из зеркала, на вид можно было дать лет семнадцать-восемнадцать.

— Это не я…

— Ты, — прошептал князь, пожирая глазами мое отражение.

— Нет, ты не понял — это действительно не совсем моя внешность. Мне двадцать восемь лет, я старше. Я всегда была симпатичной и даже больше, но не настолько же. Это… временная красота, наверное, данная мне на время пребывания в должности Хранителя. Я не знаю, как достигается такой эффект, но я не так ослепительна. Я нормальный, обычный человек, все это временно и не мое. Ты пойми — это все исчезнет, и останусь я такая, какой была всегда, а ты будешь чувствовать себя обманутым. Это яблоки, больше некому, — бормотала я, не в силах оторваться от созерцания совершенной себя.

— Да мне все равно. Мне почти тридцать пять и да — это яблоки. Потому что и я выгляжу и чувствую себя сейчас лет на десять моложе. Если это временно, то и постареем вместе, испугаем друг друга, — шутил князь.

— Да ты и так пугаешь своей бородой, — ляпнула я.

— А что не так с моей бородой? — флиртовал мужчина.

— У нас мужики не носят длинные волосы и бороды. Я понимаю, что здесь в этом есть необходимость, но для меня это дико и непривычно. Мне никогда не нравились бородатые мужчины.

Я не рискнула сказать, что их бороды смотрятся нелепо, а иногда, когда челюсть двигается при разговоре — то и смешно. И сейчас я отвернулась, чтобы не среагировать неправильно, глядя на это.

— Посмотрим, — отрезал князь и сменил тему разговора: — Гости еще не уехали. Не выходи завтра никуда, побудь здесь еще совсем немного. У тебя наверняка есть ко мне вопросы. Нам нужно о многом поговорить. Мы не с того начали. Не беспокойся, я не буду ни к чему принуждать тебя и настаивать. Забудем пока об этом разговоре, может все решится само собой… Я уйду сейчас. Возле двери стоят мои люди, их не бойся. Завтра пришлю новую прислугу, тебя не обидит больше никто. Спи спокойно, отдыхай.

Он вышел, а я снова смотрела в зеркало и размышляла. Если ЭТО навсегда, то у меня большущие проблемы, как в данный момент, так и в будущем — дома. Нет, в принципе, красота — это круто и здорово, но не ЭТО же… не настолько же…

Задвинула дверной засов и решительно разделась догола. С ума сойти… Где втянуто, где вытянуто, где вздернуто, все приглажено и просто ослепительно. Идеальное юное тело почти светилось в отблесках живого свечного огня. Не-ет, ребята, это не просто абсолютное здоровье… Что же еще вы мне уготовили, если авансом дали такое? Это уже не просто красота, а ее откровенные, бесстыдные излишки.

Но сейчас не было сил даже думать об этом, слишком сильными были сегодняшние потрясения. Нужно отдохнуть — день был трудным. А завтра я получу новые, необходимые мне сведения о происходящем и на свежую голову решу, как быть дальше.