– Имеется ли в разделе о выведении драконов из яиц что-либо наподобие дневника? – спросила я, рассудив, что о втором проекте Том, без сомнения, что-либо да выяснит во время экскурсии к драконам.
Мартон кивнул.
– Вот его-то мне и принесите, – решила я. – Все тома, сколько бы их ни было.
Томов оказалось не так устрашающе много, как можно было ожидать. В конце концов, развитие любого наугад взятого яйца – довольно долгий промежуток времени, в течение коего со стороны не наблюдается ровным счетом ничего. Посему я быстро пролистывала аккуратные ежедневные пометки «без перемен», сделанные рукой лорда Тавенора, останавливаясь только на записях о более примечательных событиях.
Но даже при сем обстоятельстве я не успела покончить с дневниками до того, как в кабинет вошел Эндрю с огромным подносом.
– Шейх накрыл нам изрядный стол, – с опаской сказал он, – но здесь мужчины и женщины друг при друге не едят – по крайней мере, так мне сказали. Ну, я на правах члена семьи и вызвался отнести тебе твою долю.
С подобной практикой мне уже довелось столкнуться во время нашего «кеонгского сидения», однако там со мной была Эбби Кэрью и сын, по младости лет к кругу мужчин не причисленный. Более того: благодаря своему необычайно удобному, так сказать, двойственному гендерному статусу я могла садиться за стол хоть с женщинами, хоть с мужчинами – с кем только пожелаю. Здесь же все обстояло иначе: как единственной в Доме Драконов даме, мне предстояло каждый день принимать пищу в одиночестве, если только рядом не окажется Эндрю.
– На сегодня сойдет и так, – сказала я. – Шейх ведь не станет приезжать сюда каждый день, верно? Я думаю, да. Пусть ахиаты держатся своих обычаев, а я впредь не намерена отделяться от ширландских коллег. Любая возможность обсудить ход работы слишком ценна, чтоб упускать ее.
По крайней мере, в еде меня никто не ограничивал. Я убедила лейтенанта Мартона присоединиться к нам, но справиться с угощением не удалось даже объединенными усилиями.
– Этого от вас и не ожидают, кавалерственная дама Изабелла, – пояснил лейтенант. – Это просто знак гостеприимства. Что останется – пойдет слугам. Обычно, когда все не настолько формально, мы просто посылаем за едой на базар.
После еды я уделила несколько минут составлению списка необходимого. Не хватало, нужно заметить, буквально всего: лорд Тавенор не оставил после себя даже подставки для письма. Конечно, я захватила в Ахию настольный письменный прибор, но предпочла бы держать его в доме, чтобы при надобности работать по вечерам. Покончив со списком, я вновь с головой погрузилась в изучение рабочих дневников, чем и занималась до самого появления Тома.
Судя по вежливому покашливанию, предназначавшемуся явно для того, чтоб обратить на себя мое внимание, какое-то время он простоял в дверях незамеченным.
– Ох! – воскликнула я, заложив очередной дневник карандашом и закрывая его. – Мне так неловко… боже милостивый, неужели уже так поздно?
В кабинете заметно стемнело, но я, увлеченная работой, и не замечала этого – только все сильнее и сильнее наклоняла страницы в сторону окна.
– Пришлось продираться сквозь уйму формальностей, – с чувством сказал Том, – но время потрачено не совсем уж впустую. Я так понимаю, предыдущая, проходная комната предназначена для секретаря?
– Да, для лейтенанта Мартона, если мы не заменим его кем-либо другим. Он спрашивал, не потребуется ли нам второй кабинет где-нибудь в другой части здания. Для меня, конечно же, хотя вслух он этого не говорил, – сообщила я, потирая переносицу и гадая, не означает ли начинающаяся головная боль, что мне пора обзавестись очками. – Я… э-э… возможно, мне следовало ответить, что он может понадобиться вам? Понимаете, люди привыкли приходить сюда, и мне не хотелось бы, чтоб меня отодвинули в какой-нибудь пыльный закуток, с глаз долой.
– Совершенно верно, – сказал Том, войдя и присев на край стола (кроме кресла, занятого мной, сесть было некуда). – Этого кабинета хватит для нас обоих: ведь ни я, ни вы не станем загромождать его слоновьими бивнями и эриганскими масками. Начнем с того, что поделим его на двоих, а станет тесно – я перееду куда-нибудь.
Я взглянула на него с безмолвной благодарностью. Стремление положить конец снисходительности Мартона толкнуло меня к разглашению того факта, что мое положение в свете выше положения Тома, чего я обычно старалась всячески избегать. Кроме этого, действительным членом Коллоквиума был он, а не я, следовательно, и главный кабинет по праву должен был занять он.
– Что вам удалось выяснить? – спросил Том, указав на заваленные грудами книг полки за моей спиной.
– Многое, – ответила я, – и все это либо обескураживает, либо просто злит. Если бы не платок, половину волос я бы себе уже повырывала.
Тут я должна ненадолго прервать повествование: прежде чем продолжать, мне следует принести извинения. Сохранить личность нашего предшественника в тайне никак невозможно: кто занимал эту должность до нас – факт общеизвестный, и имя его помнят многие. Боюсь, сказанное мной далее будет граничить с пасквилем, однако и изложить своей повести без явной критики в адрес работы лорда Тавенора я не могу. Остается лишь надеяться смягчить ее, упомянув о том, что я весьма уважаю этого человека, чей труд – при всех недостатках оного – послужил прочным фундаментом, на коем зиждутся наши с Томом достижения. Даже не знаю, чего бы нам удалось добиться, если бы не он. Как бы там ни было, приношу ему самые искренние извинения.
Том молча ждал.
– Яйца, – заговорила я, открыв блокнот и отыскав нужные страницы, – доставляют в Куррат аритаты, народ шейха. Но системы в этом нет никакой: они попросту отыскивают кладку и забирают яйца, невзирая на стадию их развития. Выходит, лорд Тавенор получал все, что угодно, от только что отложенных яиц до тех, из коих вот-вот выведутся детеныши.
Согласно записям, однажды детеныш появился на свет из яйца прямо в пути, чем немало напугал кочевников.
Услышав все это, Том страдальчески поморщился.
– М-да, это объясняет плачевное состояние одного из детенышей, которых мне показали. Здоровьем он, мягко говоря, не блещет.
– Скорее всего, это объясняет плачевное состояние многих особей, хотя их нездоровье, возможно, не столь очевидно.
В те дни наши познания о развитии драконов были еще крайне скудны, однако всякий, обладающий хотя бы зачатками осведомленности о предмете, знал, что драконьи яйца требуют весьма осторожного обращения. Во время доставки из пустыни в Дар аль-Таннанин многие спонтанно прекратили развитие, из остальных же часто рождались неполноценные особи. При этом прослеживалась явная зависимость: чем раньше яйца изымались из кладки, тем меньше оставалось надежд на полноценное потомство.
Будь дело только в том, чтоб получить новорожденных детенышей, мы могли бы попросить аритатов как-либо помечать найденные кладки и возвращаться за яйцами незадолго до того, как детеныши будут готовы покинуть скорлупу. Однако текущей задачи это, конечно же, не решило бы: сумев побудить драконов к размножению в неволе, мы тут же столкнемся с проблемой выведения из их яиц здорового потомства в искусственных условиях.
Если лежавший передо мной дневник на что и годился, то только в качестве подставки подо что-либо более полезное. Я подняла его, но лишь с тем, чтоб тут же презрительно отшвырнуть в сторону.
– Он ни единого раза не выезжал в поле. О да, Тавенор прилежно собирал данные и сделал все возможное для воссоздания здесь естественных условий, но все его данные – либо из вторых рук, либо догадки. О необходимых для инкубации условиях он не узнал практически ничего. Того, что имеется, далеко не достаточно.
Таков был стиль работы джентльмена-ученого, некогда распространенный весьма широко. В некоторых кругах он сохранялся и до сих пор, хотя сия практика – или, точнее, уважение к оной – доживала последние дни. Когда-то наши предшественники во всех областях науки вместо эмпирических данных довольствовались обработкой разрозненных наблюдений, сделанных неспециалистами, и ни на чем не основанных утверждений древних писателей. Как же обидно было сознавать, сколько столетий даже величайшие умы своего времени без малейших тому доказательств верили, будто паук не может пересечь дорожку из соли – и это только одно из множества самых вопиющих заблуждений! Точные науки отринули этот стиль работы первыми, однако в науках естественных, наподобие естественной истории или этнографии, он продержался дольше и в те времена еще не был окончательно изжит.
