Лорд Тавенор держался традиции, гласившей, что джентльмену не пристало пачкать рук, собирая данные лично. Его сведения были получены от путешественников, от шелухим, от купцов, торгующих в разных местностях. В данном случае он полагался на свидетельства аритатов – несомненно, внимательных наблюдателей и лучших знатоков собственной среды обитания, однако проводить точные измерения, необходимые для научной работы, им самим даже в голову не пришло бы, а лорд Тавенор, похоже, об этом и не просил.

– Вижу, вам хочется выехать в поле, – сказал Том. – Что ж, можно попробовать, как мы и планировали с самого начала, но у меня такое впечатление, что шейху это придется не по вкусу. Вполне возможно, лорд Тавенор испрашивал его позволения и получил отказ.

– Если и так, здесь он об этом ничего не пишет, – проворчала я, но тут же смягчилась. – Однако, может быть, вы и правы. Эти дневники полностью посвящены яйцам, но не переговорам, которые он о них вел.

Том взял со стола дневник, полистал его (позаботившись, чтоб мой карандаш остался на своем месте) и отложил в сторону.

– Во всяком случае, прежде чем о чем-то просить, нужно полностью ознакомиться с рабочей базой.

На практике это, скорее всего, означало, что послать к шейху с просьбой следует Тома, хотя сия перспектива уязвляла меня до глубины души.

– А что со взрослыми драконами? – спросила я, чтобы отвлечься от обид.

– Думаю, все то же самое, – со вздохом ответил Том. – Естественно, ни у шейха, ни у Пенсита достаточно подробного описания брачных игр драконов нет. Однако… сказать по чести, я очень сомневаюсь, что лорду Тавенору удалось бы воссоздать необходимые для размножения драконов условия, даже зная их от и до.

Да, этого не удалось бы и нам, невзирая на всю научность нашей методики. У драконов, способных к полету, немаловажной деталью брачных игр является воздушный танец; позволив же им взлететь, мы мигом лишились бы всех изловленных особей.

– Так что же он тогда пробовал? – спросила я, так как до дневников, касавшихся размножения драконов в неволе, еще не добралась.

Избавлю читателей от подробного пересказа всего того, что поведал мне Том: лица заинтересованные могут найти все подробности в «Драконах Ахии», где нашей работе в Дар аль-Таннанине посвящена целая глава. Здесь же довольно будет сказать, что лорд Тавенор был превосходным коннозаводчиком (одна из причин, в силу коих он и получил назначение в Ахию) и в поисках способа свести вместе пару пустынных драконов так, чтоб животные не пострадали сами и не ранили друг друга либо смотрителей, применил к решению проблемы все свои познания и всю свою изобретательность. Он разработал великое множество разнообразных случных шлеек, а в какой-то момент даже прибег к способу, каковой я, не вдаваясь в детали, назову просто: «при посредстве человека».

– Шейх уже уехал? – спросила я, дослушав рассказ Тома.

Том кивнул, и я поднялась на ноги – с такой поспешностью, что едва не опрокинула кресло, зацепившееся ножкой за трещину в плиточном полу.

– Тогда мне ничто не мешает взглянуть на драконов собственными глазами.

Том тоже встал, но без малейшего энтузиазма.

– Изабелла… – тут он запнулся и нервно забарабанил пальцами по столу. – Я кое о чем не упомянул. Много лет назад вы видели тех драконов, что содержались в королевском зверинце. То были карлики, с которыми совладать несложно. Здесь же большая часть молодняка неполноценна, но далеко не все, и уж тем более – не взрослые особи, изловленные на развод. Лорду Тавенору пришлось искать способ удержания их в неволе. И он… он вас сильно расстроит.

Я замерла, крепко прижав ладони к бедрам.

– Что вы хотите сказать?

– Он пробовал цепи и намордники, – неохотно сказал Том, – но они оставляли потертости на шкуре, потертости загноились, и это стоило ему трех экземпляров. Затем два человека погибли, снимая с дракона намордник перед кормежкой – умерли от ожогов. Пришлось ему перейти к другим методам.

– Том… – сглотнув, я почувствовала, что в горле совсем пересохло. – Задержки не сделают дурные новости приятнее.

– Сухожилия супракоракоидальных мускулов, – пояснил Том. – Он их подрезал, чтобы драконы не смогли улететь. А еще, испытав метод на одном из трупов, выжег раскаленным ножом органы, порождающие их экстраординарное дуновение.

Запустив руку за спину, я нащупала подлокотник кресла и только после этого, с великой осторожностью, рискнула сесть.

– Если вам не хочется наблюдать их лично, – предложил Том, – я возьму это на себя.

– Нет.

Это слово слетело с языка само по себе, рефлекторно, естественно, неудержимо, словно дыхание.

– Нет, я на них взгляну.

Слова сии были продиктованы отнюдь не профессиональными амбициями. Да, без мыслей о том, что, отказавшись от какой-либо части работы и взвалив ее на Тома, я только укреплю те самые суждения, против которых мы оба боремся изо всех сил, дело не обошлось. Но я настаивала на своем не поэтому.

Я отказалась от всяких поблажек, так как была слишком неравнодушна к драконам, чтоб отворачиваться от их страданий.

Обычно мужчины порицают женщин, в особенности женщин-ученых, за избыток сентиментальности. Рассуждения их таковы: мы, женщины, слишком глубоко, слишком остро чувствуем, и эти чувства, будучи ненаучными, вредят подобающей ученому беспристрастности. Таким образом, согласно логике сего силлогизма, женщины для научной работы не годятся. На это я в разные годы дала ряд ответов, порой простых и коротких, порой более пространных и затейливо выстроенных, однако данная книга – воспоминания (то есть по определению нечто личное), и потому я скажу коротко: все это – полный вздор.

Да, при одной мысли о том, что проделано с драконами, мне сделалось дурно. Ведь я действительно к ним неравнодушна и в сих воспоминаниях данного факта не скрываю, хотя на протяжении своей научной карьеры изо всех сил старалась его не афишировать, дабы завоевать доверие в кругу коллег. Понимала я и практическую необходимость, лежавшую в основе действий лорда Тавенора: держать в неволе здоровых взрослых драконов, не приняв хоть каких-то мер к ограничению их возможностей, попросту неразумно. Однако я отнюдь не считаю, что признание данной необходимости подразумевает отречение от всех человеческих чувств касательно наших методов и их последствий. Более того: с наукой, не заботящейся о подобных вопросах, мне не хотелось бы иметь ничего общего.

Таким образом, смотреть пойманных драконов я отправилась с великой тяжестью на сердце (сейчас я уже не стесняюсь в этом признаться). Увиденное нимало не утешило меня.

Драконов держали в больших открытых ямах за оградой, пристроенной к старой стене поместья. Дно ям находилось на такой глубине, что выпрыгнуть наружу драконы не могли, а сами ямы слегка расширялись книзу, чтобы животные не смогли вскарабкаться наверх. Каждая из ям была снабжена небольшим отнорком – пещеркой, где драконы могли по мере надобности укрываться от солнца, изнутри облицованной камнем для имитации естественных каменных укрытий, в коих драконы нередко устраивают жилье, и приятно прохладной в сравнении с раскаленным на солнце песком.

Однако драконов все это не радовало. Они, хоть и являются животными, отнюдь не лишены чувств, и это ясно было видно по их позам и поведению. Драконы наши выглядели вяло, глаза их потускнели, неухоженную чешую покрывала пыль. Искалеченные крылья волочились по песку; на кончике левого крыла одной из самок виднелась повязка, оберегавшая потертое место от новых повреждений.

Короче говоря, они оказались ничуть не похожи на сказочных драконов, великолепных золотых змеев, парящих в небе над своими пустынными владениями. Настолько, что сердце защемило в груди.

– Неудивительно, что они не желают размножаться, – сказала я Тому. – Как известно, чем сильнее лошадь расстроена, тем меньше она склонна к спариванию. Думаю, то же самое верно и для драконов.

– Значит, мы должны найти способ улучшить их расположение духа, – откликнулся он. – Хотя каким образом… понятия не имею.