По крайней мере, три двуглавых орла его уже навещали. Орел в моем обличье попытался отобрать у него бутылку, - и он стукнул его по одной из голов кулаком. Я никому и никогда не позволяла с собой так обращаться, даже человеку, которого до сих пор любила, даже если он был не в себе. Уйти мне было некуда, - и я решила, что каждый должен умирать в одиночку. Для меня Адриан умер.

Адриан серьезно занедюжил после своей очередной схватки с зеленым змием. Он меня измучил вовсе: выходил босиком на улицу за бутылкой, бросался в окно, травился таблетками, забывал выключить газ. Впрочем, для меня Адриан умер и все это делал совсем другой, чужой мне человек. Я дошла до такого предела, что была готова совершить преступление, только не мнимое, а самое реальное, и уже стала терзать себя рассуждениями, как Родион Раскольников, а имею ли я на это право.

Мои раскольничьи действия ограничились тем, что я отправила Адриана в больницу, когда он в очередной раз стал накидывать на себя петлю. Всем знакомым "по секрету" он рассказывал о том, как убил человека на Николиной горе. Даже врач засомневался, случилось это или нет.

От стресса меня свалила сильная простуда. В деревнях Беловодья простуду лечат просто. В трескучий мороз абсолютно голого человека выводят на перекресток дорог. Здесь он читает заклятье, начинающееся словами: "На Море-Окияне, на острове Буяне..." Кончив заклятье, он бегом бросается домой, не оборачиваясь. Я бы повторила верный способ, да был май, хоть и холодный, с ливнями.

Тринадцатое мая, пятница

Я попила трав по рецептам бабки-Сонихи и отправилась долечивать простуду в один из центров народной медицины, каких в Москве много. Мне выписали курс массажа и сауну.

- Что вы?! Тринадцатого! Да еще в черную пятницу! Да еще май!.. Я тринадцатого из дому-то не выхожу, а вы предлагаете мне на массаж... Да еще в пятницу... Да еще май... Нет-нет, дайте мне талон на любое число, только не в этот день! - говорила женщина, стоявшая впереди меня в очереди в регистратуру.

- Дайте, пожалуйста, этот талон мне. Тринадцатого и впрямь ничего серьезного нельзя делать, самое оно расслабляться на массаже, - решила я.

- Возьмите. Последний.

Тринадцатое число все-таки дало о себе знать, потому что я опоздала на процедуру на целых двадцать минут.

Впрочем, я опаздываю всегда. Это моя давняя и неизлечимая болезнь. Меня понимают только те, кто сам имеет эту пагубную привычку. "Хорошо еще, что ты промахиваешься только во времени, а если бы и в пространстве промахивалась, тогда бы вообще!" - говорили друзья, которые всегда страдали из-за моих опозданий. В свое оправдание я им твержу, что я правополушарный тип, в отличие от левополушарного, пунктуального и правильного. Еще, как выяснилось, в моем гороскопе Сатурн затмевает Солнце и описывает квадратуру на протяжении всей моей жизни. Астрологи, которых я слушаю только в удобных для меня случаях, говорят, что Сатурн как раз и дает опоздания. Старый анекдот.

- Не знаешь, почему колеса стучат?

- А чему равна площадь круга?

- Пи эр квадрат.

- Вот квадрат и стучит.

Вот квадрат Сатурна и стучит, колеса моей кареты жизни все время опаздывают.

- Спросите, примет ли вас массажист, - пробурчала регистраторша, - у нас не опаздывают. Да еще на столько. Из-за вас вся очередь сдвинется.

Я открыла дверь кабинета.

Большой плечистый парень интеллигентной наружности в очках сидел, развернув газету. Наверное, несостоявшийся инженер. Я по-другому представляла себе массажистов. Его звали Саша. Мас-Сашист оказался добрым и снисходительным и простил мое наглое опоздание.

Да, но в какие мужские руки я попала! О-о-ох...

Массаж закончен, а я лежу, не могу встать.

- Все-е-о, - сказал Саша.

Вот так вот и все? Этого не может быть. Не хотелось уходить. Вот бы прильнуть к его теплой широкой груди, снова отдаться этим сильным большим рукам - делай со мной, что хочешь!

Еле взяла себя в свои руки.

- А когда вы еще работаете?

- Завтра.

Очередь, в самом деле, меня уже проклинала.

- Массажер-то будет принимать или нет?! - скандалила перед окошком регистратуры бабуля.

- Не массажер, а массажист, - вежливо поправил вышедший в коридор проводить меня Саша. - Входите, пожалуйста.

На следующий день я опоздала только на две минуты. Это было для меня рекордом. А потом я попала к другому Саше, который общипал мне, заигрывая, ноги и ягодицы. И к другому Роме, который набивался проводить.

Кажется, у меня появился любимый массажист. Куда же он провалился? Я достала ему через знакомых билет на премьеру спектакля, надо же благодарить хороших массажистов. Осмелилась позвонить ему домой.

- Он уехал на дачу. Позвоните, пожалуйста, после десяти вечера. Раньше не следует, - строго сказала мама.

Спектакль сегодня. После десяти звонить бессмысленно. А жаль.

На следующий день я попала на массаж к нему.

- Вчера вы мне звонили? - неуверенно спросил он.

Я, я, я! Кто же еще?!

В этот вечер я была у него последней клиенткой. Мы пошли в метро вместе.

- Вы мне почему-то напоминаете булгаковскую Маргариту.

- Прекрасно. У меня и Мастер есть. Мой муж. Сейчас он в больнице. Угораздило выйти замуж.

- А я не женат.

- И не надо жениться. Иначе научитесь ненавидеть. Это не будет сочетаться с вашим добрым лицом.

Завтра мы снова вышли вместе после массажа. Он достал букет сирени из дипломата.

- Это вам, - протянул он мне слегка помятый букет, посмотрел на него, отметил взглядом, что цветы помятые, смутился и покраснел.

Прелесть! Эта залившая лицо краска и широкие плечи... Как же мне хочется его расцеловать! И я сделала это.

А потом мы напропалую каждый вечер целовались в Филевском парке, на берегу, я приходила домой ночью. Как по расписанию, вечерами шли дожди, даже ливни. Дождевой ливень и ливень поцелуев. Целоваться под ливнем стало самым счастливым в моей жизни занятием.

Придя домой, я заметила, что потеряла сережку. Сережки дарил мне Адриан на Новый год, в тот год Змеи, когда я к нему окончательно переехала. Они были неким символом нашего брака. Стала вспоминать, где я могла обронить сережку. Утром, чуть свет, отправилась к лавочке, где мы с Сашей весь вечер целовались. Всю ночь хлестал дождь. Я загадала: если найду сережку, то ничего в моей жизни не изменится и с Сашенькой нет ничего серьезного, так, легкое увлечение, пройдет.

Я едва разглядела втоптанную в грязь сережку. Змея, как всегда, бесконечно кусала себя за хвост. Нужно успокоиться и не кружить себе голову. Но не я кружила себе голову в этот раз.

Обыкновенно так происходило, когда мой идеальный образ совершенно не соответствовал образу, который имел место быть. В этот раз мне вскружил голову Саша. Реальный. Живой. Настоящий. И сильно.

Настолько, что я бросила все и уехала с ним на юг.

Адриан вдруг прекратил запои. То ли его отрезвило мое неучастие в его потустороннем существовании? Он ушел в работу. Молодец. Только вот чувств моих к нему уже не вернешь.

Я приехала с юга в полной уверенности, что он валяется пьяный и кошки голодные. Нет, на столе розы, моя холодная телеграмма, о том, что я еду, и его записка, как он меня любит и что мне поесть, пока он в редакции. Трезвый и ласковый Адриан, каким он был давно-давно. Эх, поздно, батенька, слишком поздно.

***

Листья на деревьях рыжели, превращаясь во множество Наташиных знамен. Пришла осень.

- Нам не нужно больше встречаться, - сказал Саша.

Этого я и ожидала. Сашины родители узнали об отношениях их сына с замужней женщиной. Что ж, родители есть родители... Тем лучше, успокоюсь.

Отвлекусь, чтобы потом успокоиться. Назначила свидание первому встречному, клюнувшему на улице на мои подрумяненные на юге ножки. Как всегда опоздала. В этот раз на полчаса.

- Еще бы минуту - и я бы ушел.

На этом месте "голубые" собираются. Ко мне подходили, интересовались.