Ласкательную форму можно подобрать даже к самому распространенному имени весьма оригинальную. Например, бабушку мою звали Тала - очень похоже на свежесть и голубизну тающего весеннего льда.

Мне эта форма не прижилась. В детстве родители называли меня почему-то Кото, при этом имечко сочеталось с мужским местоимением "он", видимо потому, что родители ждали мальчика, а родилась я. Потом это имело свои роковые последствия. Даже в детстве такое обращение вызывало у меня протест.

Однажды моя сестра пришла забирать меня из детского садика и привычно обратилась - Кото. Я долго дулась и не отвечала на ее вопросы, а потом гордо заявила: "Я не Кото, а ЧЕЙЕК (человек)!".

У нас был сосед Юпаич, что в переводе с моего детского языка означало Юрий Павлович. Мать Юрия Павловича была русской эмигранткой, и жили они после революции в Китае. Эта женщина была заядлой картежницей и проиграла своего сына в карты. Его оскопили. Поэтому сосед наш Юпаич всю жизнь терпеть не мог высоких блондинок, которые напоминали ему мать, а голос имел писклявый, женский, но был он чрезвычайно умным и образованным человеком. И своим писклявым голосом Юпаич пояснил моим родителям, что так проявляется нормальный кризис трех лет, когда ребенок начинает ощущать свою уникальность, свою самость.

Я еще не умела как следует произносить слова, но читать уже научилась. Гордо читала надпись на этикетке флакончика с духами: "Духи "Гвоздика", ударяя на первые слоги каждого слова, отчего парфюмерное изделие превращалось у меня в каких-то мистических духов какого-то мистического существа Гвоздика. На телевизионной антенне было написано "Москабель" и должно читаться с ударением на второй слог, а я ударяла на французский манер, на слог последний, отчего московский кабель шустренько перерождался в моих устах в собаку ли мужского пола или в мужчину, гуляющего налево и направо.

Когда мне исполнилось четыре года, свой день рождения я провела в слезах, объясняя, что жить мне осталось на целых четыре года меньше. Позже я уже не торопила время, не стремилась к взрослению, видимо, подсознательно чувствуя скучный мир взрослых. И когда мне, уже давно взрослой, хочется тепла, я на какое-то время хочу забыть, что я "чейек" со всеми его сложностями и возвращаюсь к теплому прозвищу Кото, хожу, как кошка, иногда выгибая спинку, чтобы меня погладили. Теперь, слава Создателю, есть, где это делать: на своей, Наташиной планете.

Так и для Кларисы, и для любого редкоименца можно ласкательную и теплую форму найти. И главное не в форме, а в отношении к ней. Кларисситта. Кло. Клэр. Самой ей нравится Клариче. Сейчас модно сокращать имена на американский манер: Владимир - Влад, Клариса - Клад.

Женщина-Клад. Женщина-вещь в себе.

***

Окна роддома, где я родилась, выходили на кладбище. Старое, заброшенное кладбище, где уже никого никогда не хоронили. Вечность и скоротечность, рождение и смерть ходили рядом. Это я шкуркой ощутила сразу, как только открыла на свет глаза. Может, потому и занялась проблемой имени, ведь имя - это то, что сопровождает нас от колыбели до последнего вздоха?

А может, природой мне было предначертано быть бунтарем. Я была вторым ребенком в семье, поздним ребенком.

Сестра старше меня на тринадцать лет. Старшие дети часто берут часть родительских функций в заботе о младших, им поручаются наиболее ответственные дела, они сохраняют семейные традиции. Младшие же с детства вынуждены бунтовать, если хотят чего-нибудь добиться.

- Лариса, ты чертенежишь (чертишь)? Я тоже хочу, - усаживалась я к Ларисе, которая училась на архитектора.

- Мама, Наташка мне мешает!

- Вот нарисую калябушку - будешь знать.

Мне тоже очень хотелось проекты чертить.

Переворачивают привычные представления с детства, хотя бы вверх тормашками копируя чертеж, который чертит твоя старшая сестра или упражняясь в подборе прозвищ, например.

- А сестра моя Лариса - замечательная крыса!

- Мама, Наташка снова обзывается!

- Лариса, ты - не крыса, ты - ондатрочка, - ласкала я сестру.

Ондатра - водяная крыса, поэтому хрен редьки не слаще. Сцена заканчивалась потасовкой.

Эйнштейна из меня не получилось, поэтому я создавала революционные ситуации в своей жизни: смену профессий, мест работы, борьбу с собой и окружающим миром. Физика этому не способствовала, поэтому-то я и обратилась к другим областям: имени, сновидениям, а также магии, психологии. Сновидения - это наше бессознательное, выплывающее в виде образов, имя - по большей части осознанное наше "Я". А что может быть занимательнее изучения самого себя? Бунтарские начала младшего ребенка в семье были усилены моим распространенным именем: ведь надо самоутвердиться, выделиться, чтобы не затеряться в людском море!

Как "уйти в камень"

Всякий раз, когда я занималась самоизучением, я меняла работу.

Однажды проходила мимо музея и решила заглянуть туда. Это был этнографический музей на Алтае. В Усть-Каменогорске, в Восточном Казахстане. Я зашла в старинный купеческий особняк, на меня пахнуло старыми вещами. Прялки, приспособления для охоты, старинные украшения, горшки, сундуки с одеждой - все предметы еще хранили тепло чьих-то заботливых рук. Около макета старинной избы-пятистенки что-то записывала в тетрадку женщина.

- Вам работники не нужны? Только не смотрители, ни уборщицы, ни кассиры и не экспонаты.

- Нужны! Как раз такие, как вы! Экскурсоводы. Пойдемте к директору!

Кто я, что я, куда я еду, была ли судимость, сколько детей по лавкам и какое отношение я имею к этнографии - меня даже не спросили, как ни о чем толком не спросила я. Мы шли по тропе музейного сада, извилистой и дикой. Вдруг она раздвоилась у Камня Преткновения.

Образы живого леса неожиданно воплотились в художественные образы шести гномиков. У одного из них лопнула резинка в штанах, и они упали, оголив попку.

Вся компания гномиков рассмеялась: рассмеялся гномик с кошельком, рассмеялся гномик-злюка и даже гномик-соня рассмеялся. Я не заметила, как раздвоенная тропа снова слилась и снова манила в заколдованную даль.

Вдруг я нутром почувствовала, что на меня кто-то недобро смотрит.

Это был "критик" с камнем за пазухой. Стало немного не по себе. Но тропа ограждалась живой изгородью из причудливых ползучих и вьющихся растений, - это рассеяло чувство неловкости. Потом и вовсе сменилось броской песенной лирикой:

дуб и рябина по обе стороны тропы, ивушка, склоненная над водой пруда, клен кудрявый - не сад, а звучащий концерт! Фигурки были вырезаны из корня, капа, дерева, а все вместе называлось Садом корней. Кажется, что каждая молекула воздуха превратилась в крохотный музыкальный инструмент.

Над сиренью-черемухой у плетня собралось столько ворон, что мне в голову пришла мысль: недаром сад называется с-адом. Крик стоял невыносимый. Только потом я заметила, что с дерева спускается человек. Вся лысина мужчины была исклевана в кровь. Он что-то бережно укрывал у себя на груди. Это оказался маленький рыженький котеночек.

- Котенок залез на дерево, и на него налетели вороны, потому что наверху было воронье гнездо. Пришлось его спасать, - пояснил нам мужчина.

Это и был директор музея. Вороны продолжали пикировать над его лысиной.

- Алексей Никифорович! Где он шляется?! - это смотрительница искала котенка, который считался тезкой директора музея.

- Клавдия Николаевна, вы бы повежливее, ко мне тут люди пришли! отозвался директор, промокая лысину носовым платком. - И вообще я просил не называть больше Мурзика моим именем.

- Ах, простите, Алексей Никифорович, я не подумала, что вы здесь!

Мы прошли к нему в кабинет. Окна кабинета выходили в сад, на то дерево, откуда он слез с котеночком. Вороны по-прежнему не могли угомониться. Котенок сидел в его кресле и довольно мурлыкал, вылизывая себя.

- Это моя племянница. Ищет работу.

- А что вы умеете?

- По деревьям лазать вряд ли. А вот лекцию на любую тему прочитать, экскурсию провести - это пожалуйста.