Дарби ощущала это нутром весь последний час, но мысли ее бесконечно крутились вокруг другого. Описания подозреваемого и размытого полутемного фото будет недостаточно. Это достаточно для того, чтобы пресса назвала ее героиней, если они пригодятся при розыске, но никак не гарантирует спасения Джей.

И впоследствии, если копы никогда не найдут Ларса, что она скажет бедным родителям девочки? «Сожалею, ваш ребенок мертв, но я звонила в полицию, записала номер машины и запустила это всё по всем каналам. И даже нарисовала картинку».

Нет, она должна действовать.

Здесь. Сейчас. Этой ночью. На этой заснеженной маленькой стоянке. До прибытия очистителей на рассвете ей необходимо остановить Ларса самой.

Хоть как.

Зайдя так далеко, насколько потребуется.

Дарби сделала глоток кофе. Это была ее третья чашка, черный и без сахара. Она всегда любила стимуляторы – порции эспрессо, «Ред Булл», «По Горлышко», «Рокстар». Таблетки «Не дремать!». «Аддералл» своей соседки. Что угодно, придающее немного бодрости, повышающее настроение. Ракетное топливо для ее занятий живописью. Депрессанты – алкоголь, марихуана – были ее врагами. Дарби предпочитала идти по жизни с широко открытыми незадурманенными глазами, мучаясь от вечной беготни, ведь ничто не может поймать вас, если вы никогда не останавливаетесь. И спасибо Господу за то, что от кофеина нет похмелья. Потому что сегодня всю ночь ей потребуется оставаться начеку.

Выше настенной карты Дарби заметила старые аналоговые часы, оформленные в стиле мультфильма про кота Гарфилда. В их центре Гарфилд привлекал внимание другого персонажа – розовой кошечки Эрлин, – держа в лапах букетик сорванных нераспустившихся цветов. Стрелки часов показывали почти полночь, но Дарби понимала, что они спешат на час. Кто-то решил немного продлить световой день зимой.

Еще даже нет одиннадцати.

Думая об этом, она не была уверена, что больше изматывает нервы – когда время пролетает быстро или, наоборот, когда его в запасе слишком много. Когда Дарби заканчивала свой набросок (затеняя бугристый склон лба, который напоминал ей человеческий зародыш), она заметила, что Ларс, наконец, созрел для общества. Как минимум, это немного оживило компанию. Эшли показывал Ларсу и Эду карточный фокус, который он называл «мексиканским переворотом». Из того, что Дарби расслышала – «вы переворачиваете карту, держа другую в той же руке – но на самом деле вы меняете их местами. Несложно, как видите». Ларс был зачарован этим маневром, и Эшли выглядел сияющим, имея успех у публики.

– Так вот почему ты всегда выигрываешь! – сказал Эд.

– Не волнуйтесь. – Эшли сверкнул улыбкой торговца, подняв руки вверх. – Я был с вами честным и порядочным. Но да, если я позволю себе немножко похвастаться, то однажды я взял серебряный приз на соревнованиях магов.

Эд фыркнул.

– Ну да?

– Ага.

– Это правда? Я про тот случай.

– Ну конечно, правда. Тот случай.

– Второе место?

– Третье, по сути. – Эшли перемешивал карты. – Большое вам спасибо.

– Ты был во фраке?

– Так уж положено.

– Ну и как сейчас ситуация на рынке труда с работой для серебряных медалистов-магов? Есть вакансии?

– Чрезвычайно мало. – Эшли затрещал колодой, как гремучая змея. – Но я прошел курс бухгалтерского дела. И позвольте мне заметить, вот уж где кроется настоящее волшебство, так это в нем.

Эд расхохотался.

Ларс прислушивался к их разговору, его обрамленные волосками губы морщились, и он воспользовался паузой, чтобы вставить свое:

– Так… это, а… фокусы были волшебные на самом деле?

Метель усиливалась снаружи. Окно поскрипывало под напором порывистого ветра. Эшли глянул на Эда, понял ли тот момент его торжества («Это правда волшебно? Реально?»), и Дарби, наблюдая за ним, видела, что он стоит перед выбором – ответить прямо или позволить себе немного сарказма по отношению к вооруженному похитителю детей.

«Не делай этого, Эшли».

Он повернулся у Ларсу.

– Ага.

– Правда?

Улыбка Эшли расширялась.

– Абсолютно.

Она почувствовала дрожащую лужицу страха, разливающуюся в ее желудке. Словно наблюдала последние секунды перед автокатастрофой. Визг зажатых тормозов, не могущих одолеть кинетическую энергию момента.

«Остановись, Эшли. Ты понятия не имеешь, с кем ты говоришь о…»

– Так это реально? – прошептал Ларс.

«Стоп-стоп-стоп».

– О, это всё реально, – сказал Эшли, выдаивая сейчас из момента всё до последней капли. – Я могу сворачивать время и изгибать пространство, вытянув их неожиданно из рукава, и заставить людей об этом забыть. Я могу обмануть смерть. Я могу уворачиваться от пуль. Я волшебник, Ларс, о мой брат, и я могу…

– Ты знаешь, как разрезать девушку пополам? – спросил Ларс внезапно.

В комнате повисла тишина. Окно поскрипывало под натиском воющего ветра.

Дарби опустила глаза и притворилась, что снова рисует каракули своей синей ручкой, но поняла с противной дрожью – он смотрит через комнату на нее. Ларс, безподбородый похититель ребенка, в шапочке «Дедпул» и по-детски очарованный волшебными фокусами, смотрел ПРЯМО НА НЕЕ.

Эшли заколебался. Его дерьмовая машина сбросила газ.

– Я… э-э, ну…

– Ты знаешь, как разрезать девушку пополам? – спросил Ларс снова, нетерпеливо. Тем же тоном, с тем же выражением. Его глаза по-прежнему сверлили Дарби, когда он говорил. – Ты знаешь. Ты кладешь ее в большой деревянный ящик, как в гроб, и потом ты… а, ты режешь ее пилой?

Эд уставился в пол. Сэнди опустила свою книгу.

И опять:

– Можешь ты разрезать девушку пополам?

Пальцы Дарби сжимались вокруг ее ручки. Ее колени подтянулись ближе к груди. Грызун стоял в десяти футах от нее. Дарби размышляла – если он полезет за «сорок пятым» под своей курткой, сможет ли она выхватить швейцарский армейский нож из кармана, открыть лезвие и пересечь комнату достаточно быстро, чтобы успеть воткнуть ему в горло?

Она расслабила правую руку на уголке стойки. Недалеко от бедра.

Ларс повторил еще раз, громко:

– Можешь ты разрезать девушку?..

– Я могу, – ответил Эшли. – Но только ты возьмешь золотой приз, если она вдруг после этого выживет.

Молчание.

Здесь не было ничего особенно смешного, но Эд неестественно гыгыкнул.

Сэнди засмеялась тоже. Как и Эшли. Ларс наклонил голову – будто проталкивал сжатую шутку через заводной механизм в своем мозгу – и наконец протолкнул и засмеялся вместе с ними, и комната загремела от всеобщего смеха, звенящего в душном воздухе закупоренного пространства. Смеха, от которого мигрень вернулась к Дарби, и ей захотелось крепко зажмурить глаза.

– Смотри, я взял серебро, – разъяснял Эшли. – Не золото…

Выдавая новое крещендо натянутого смеха и все еще широко скалясь, Ларс хлестал себя по куртке сбоку и тянулся к чему-то на бедре. Дарби сжала нож в своем кармане, но Ларс просто поправил ремень.

«О Боже. Это было близко».

Он умеет двигаться быстро, все-таки. Дарби понимала, что если он по-настоящему полезет за пушкой, то сможет убить каждого в комнате. Ларс только представляется нескладным и вялым – до тех пор, пока не удивит вас, нанеся удар.

– Золотая медаль… – Ларс хихикал, дергая свой ремень на тощем заду, и показывал пальцем на Эшли. – Я, ах-ха, люблю его шутки. Он смешной.

– О, дай мне время, – сказал Эшли. – И ты найдешь меня всецело раздражающим.

Когда фальшивый смех увял, Дарби отметила кое-что еще. Маленькая деталь, но нечто серьезно беспокоящее в поведении похитителя во время смеха. Он выглядел слишком настороженным. Нормальный человек моргает и ослабляет свою защиту. Но не Ларс. Его лицо смеется, но его глаза следят. Он сканирует каждого, зрачки изучают комнату, бесстрастно оценивая обстановку, в то время как он демонстрирует рот, полный острых зубов.

«Это оскаленное, тупое лицо зла», – осознала Дарби.

«Это лицо человека, который украл маленькую девочку из ее дома в Калифорнии».