– Я не ожидала, что это будет столь масштабное мероприятие, – заметила я. – Надеюсь, мы вам не помешали?

– Ну что вы! – искренне возразила она. – Сэр Фредерик любит устраивать подобные приемы несколько раз в месяц. Это хорошая возможность для художников и артистов продемонстрировать свои способности в неформальной обстановке, познакомиться с потенциальными покровителями или моделями. Здесь всем рады. Праздник продолжится до глубокой ночи и, боюсь, позже станет гораздо более буйным, – добавила она с некоторым осуждением в голосе.

– Вам неинтересны эти представления? – спросила я.

Она покачала головой, и маленькие черные шарики в ее ушах зазвенели, будто танцуя.

– Не совсем так, – возразила она. – Подобные мероприятия совершенно необходимы для такого дела, как то, чем занимается мой зять. Он оказывает большую услугу своим протеже, находит для них выгодные заказы. Просто время и тематика сегодняшнего вечера кажутся мне не очень уместными.

Посмотрев на задрапированные крепом зеркала и профессиональную плакальщицу, я готова была с ней согласиться. Очень сомнительная идея, учитывая, что Майлза Рамсфорта должны были через неделю повесить. Я заметила также, что плакальщица подвинулась к нам ближе, явно прислушиваясь к нашему разговору.

– Может быть, мы можем найти более укромное место для беседы? – спросила я.

На ее лице отразилось облегчение.

– Да, так будет лучше. Давайте поднимемся ко мне в комнаты.

Мы последовали за миссис Рамсфорт, пробиравшейся через толпу гостей. На середине лестницы она остановилась и указала на статую Эхо.

– Встав на любой ступеньке лестницы, можно услышать все, что говорится в холле, – сказала она нам. – Это странное свойство здания, фокус сэра Фредерика.

Я окинула взглядом толпу внизу, размышляя, может ли кто-то из них быть нашим ночным гостем.

– Скажите, миссис Рамсфорт, – спросила я обыденным тоном, – вчерашний ужин с принцессой Луизой был приватным?

Изящная рука замерла на перилах.

– Нет, что вы. Сэр Фредерик устроил ужин не менее многолюдный, чем сегодняшний прием.

Она повернулась и продолжила подниматься по лестнице, а мы со Стокером обменялись многозначительными взглядами у нее за спиной. Если кто-то подслушал беседу принцессы Луизы с сэром Фредериком, что казалось вполне возможным в суете Хэвлок-хауса, любой из гостей, присутствовавших вчера на ужине, мог спокойно ускользнуть и доставить нам записку с угрозой.

Миссис Рамсфорт повела нас в крыло дома, расписанное генуэзским зеленым; мы прошли в небольшие двери под стрельчатой аркой.

– Еще одно талантливое решение моего зятя, – сказала она, впустив нас внутрь и мягко закрыв за нами дверь. Мы оказались в небольшой гостиной, непримечательной по размеру, но совершенно не похожей ни на одну гостиную, в которых мне довелось побывать. Это вполне могло быть жилищем Титании: стены окрашены в градации зеленого, а потолок сине-голубой, задрапированный парящими облаками. Мебель причудливых форм из позолоченного дерева, с готическими арками в качестве рефрена, а все подушки сделаны из зеленого бархата, расшитого золотыми нитками.

– Как необычно, – выдохнула я.

Миссис Рамсфорт улыбнулась.

– Сэр Фредерик эксцентричен, но гениален. И он очень добр ко мне.

Не спросив, она налила каждому из нас понемногу прозрачной жидкости в изящные хрустальные стаканы.

– Пейте осторожно, – предупредила она.

Стокер сделал глоток, и по его лицу расползлась довольная улыбка.

– Ципуро![6] – сказал он.

Ее бледное лицо немного оживилось.

– Вы его знаете?

– Я несколько лет служил во флоте ее величества, – ответил он. – Мы возвращались домой через Грецию после операции в Египте.

Я осторожно сделала глоток. Этот напиток оказался похож на тот жидкий огонь, что я открыла для себя в Южной Америке, – агуардиенте, почти безвкусный и невероятно крепкий.

– А вы как узнали об этом напитке? – спросила я ее.

Себе она не взяла стакан и сидела, спокойно сложив руки на коленях, мраморно-белая кожа казалась еще бледнее на черном бомбазине платья.

– Мы с мужем часто путешествовали по тем краям из-за его интереса к древнегреческому искусству. Во время последней поездки купили там виллу, и я собираюсь уехать туда жить, когда… когда… – Она не смогла продолжить, чувства захлестнули ее.

Через минуту она собралась с силами.

– Простите меня. Мне сейчас очень тяжело.

– Невозможно и вообразить такое, – честно сказала я ей. – Но мы хотели бы вам помочь.

Она сжала руки.

– Да, так сказала принцесса. Простите меня, мисс Спидвелл, но мне кажется, это совершенно невозможно.

Ее голос звучал глухо, а весь ее облик говорил о волнении, о том, что она вот-вот сорвется. Я посмотрела на Стокера, и он еле заметно повел подбородком, показывая мне, что нужно применить другую тактику. Из нас двоих у Стокера было гораздо больше опыта в обращении с женщинами, поэтому я подчинилась.

– Действительно, очень великодушно со стороны сэра Фредерика пригласить вас пожить в этом доме, а какую доброту он проявляет, когда позволяет обитать здесь своим протеже!

От смены темы она заметно повеселела, и я заметила, что ее руки сразу расслабились.

– Он, несомненно, самый гостеприимный джентльмен из всех, кого только можно себе представить, – сказала она с твердостью, которую я прежде в ней не замечала.

– И именно здесь жила та несчастная молодая женщина, Артемизия, если не ошибаюсь?

– Да.

– Расскажите мне о ней, – попросила я.

Она немного помолчала, а потом медленно покачала головой.

– Даже не знаю, как ее описать. Я бы не сказала, что она была красивой. Но она была яркой. Очень высокая, статная, – добавила она. – Копна волос. Они были рыжими, говорят, это к несчастью, но она носила их распущенными, и ей очень шло. Жизнь всегда так и била из нее ключом, она ко многому проявляла живейший интерес.

Ее взгляд затуманился.

– Она была очень талантливым художником, мисс Спидвелл, очень талантливым. Особенно хорошо ей удавались фрески. Она как раз завершила одну для нас в Литтлдауне, когда ее… – ее голос сорвался, но вскоре она собралась с силами и заговорила решительнее: – У нее было множество талантов, и ее смерть шокировала всех.

– Наверное, сэр Фредерик особенно огорчился, – заметила я с подчеркнутой вежливостью.

Она поняла мой намек и строго на меня взглянула.

– Не думайте, что между ними было что-то дурное. Фредерик всегда питал слабость к молодым женщинам, но ограничивался простым флиртом с натурщицами. Он бы никогда не связался с художницей. Он считает, что сердечные дела могут помешать творчеству, прогнать музу, как он сам выражается.

– И ему никогда не хотелось немного отогнать музу Артемизии, эффектной молодой женщины, жившей с ним под одной крышей? – надавила я.

Она замотала головой так, что гагатовые шарики яростно зазвенели.

– Нет, не хотелось. К тому же здоровье не позволяет ему… как бы это сказать, – запнулась она и, покраснев, покосилась на Стокера: – Его натура теперь несколько ограничивает его желания. После смерти Артемизии он практически прикован к батскому креслу[7]. Иногда я думаю…

Ее голос дрогнул, и Стокер подался вперед, с сочувствием глядя на нее.

– Да? – спросил он гораздо более ласковым голосом, чем обычно обращался ко мне. – О чем вы думаете, миссис Рамсфорт?

– Артемизия была немного похожа на мою сестру Августу. Знаю, это звучит странно, но иногда я думаю, может быть, интерес к ней сэра Фредерика был связан с тем, что она напоминала ему любимую женщину.

– Когда умерла ваша сестра? – спросила я. Кажется, мой вопрос ее немного расстроил. Она потянулась к Стокеру, как цветок к солнцу, но от звука моего голоса снова вся будто сжалась.

– Десять лет назад. В родах, – ответила она, вновь заметно нервничая.