Через две недели, когда вырученных за раздачу листовок денег накопилось достаточно для оплаты аренды и спокойной жизни в течение хотя бы недели, Андрей выдохнул, решив дать себе небольшой перерыв. В конце концов, он может себе позволить новые джинсы и футболку, а еще сходить в приличный ресторан. Хотелось чего-то привычного, чтобы не чувствовать себя гастарбайтером, приехавшим на заработки в чужую страну. В первый же день он купил одежду в самом дешевом магазине, однако, подобрал все так, чтобы выглядеть опрятно и презентабельно. К тому же, он обнаружил плюс нового тела: ему теперь шла абсолютно любая одежда, все смотрелось на нем как на модели. Хоть иди и рекламируй. Да и первое впечатление от внешности паренька, в теле которого он оказался, теперь сменилось с удивленно-негативного на удовлетворенное. Стало очевидно, что да, он красив. Это чувствовалось по тому, что незнакомые люди оказывали ему большее расположение, нежели он привык. Особенно женщины, и это было приятно.

Первый день законного отдыха он посвятил наслаждению жизнью, покупкам, походу в ресторан и к вечеру, довольный и счастливый, прогуливаясь по вечерней Москве, глядя на исчезающее за домами солнце, вдруг задумался о том, что его тело, наверно, уже дней десять как в могиле. И от этой мысли, четкой и понятной, стало как-то жутко. Он же умер! Умер! Но нет, он ходит, вон, гуляет себе по Тверской, и ничего, будто бы так и надо. Не выдержав, парень остановился и вытащил телефон. Снова набрал в поисковике «Андрей Якушев». И узнал из новостей, что его тело предали земле, как раз пока он в ростовой кукле зайчика раздавал листовки возле метро. Так себе ирония, конечно. Пропустить собственные похороны. Однако, тут же появилось странноватое желание посетить свою могилу. В конце концов, хоть посмотреть, как оно… Может, застать кого-нибудь рыдающего. Эта мысль вызвала некоторое садистское удовольствие. Остро захотелось ощутить хоть призрачную связь с теми, кто остался там, в прошлой жизни. Посмотреть, как они по нему скучают. И Андрей отправился на кладбище.

Не спеша прогуливаясь среди свежих могил, он, наконец, нашел то, что искал — холм из цветов. И свой портрет, довольно удачный. Он там сидел полубоком, едва заметно улыбаясь. Бизнесмен смотрел на фото как завороженный. Не сводил глаз со сваленных друг на друга венков с черными лентами, с подвявших алых гвоздик, с бордовых роз. В какой-то момент даже показалось, что это не настоящая могила, а какая-то бутафория. Он же не умер! Не умер… Но фото с похорон, гроб… Да и сам он, в другом теле, а то, что было до этого, теперь гниет в земле.

Андрей стоял опустошенный и смотрел на свой портрет. И не сразу сообразил, что кроме него никто не явился почтить память. Хотя, может, дело в том, что это вторая половина дня? Внезапно Якушева посетила мысль, что он очень хочет увидеть хоть кого-нибудь у своей могилы, чтобы убедиться в том, что он сделал правильный выбор своего окружения. Да, пусть через пять, десять лет никто не вспомнит… Но сейчас, пока боль от потери должна быть острой, хоть кто-то обязан придти и поплакать… Горевать о самом себе, о своей жизни, было как-то совсем невыносимо.

Андрей вернулся домой, по пути купив бутылку дешевого коньяка. Ему было так плохо, что хотелось пить и рыдать, как ребенку. От обиды. Обиды даже не за свою раннюю смерть, а за то, что все его распрекрасные некрологи оказались ложью. Все эти проплаченные статьи, все эти полупостановочные фотографии. Конечно, никто не пришел на кладбище! Потому что окружению не до того: они делят деньги. Стервятники. А он остыл, сгнил, да и плевать. Неожиданно вспомнилась шутка: «клад хорош когда его откопают, а богач — когда зароют». В детстве он смеялся над этой остротой. Теперь она больно резанула. Вдруг стало понятно, что дело-то и не только в богатстве, хотя его жизнь ему нравилась. Это было похоже на отрезвление. У него же были друзья. Хотя… Они же посетили похороны. Вот и все. А что дальше? У всех дела.

Вспомнилась гибель акционера из совета директоров. Нелепое ДТП. Ну был Андрей на похоронах… А дальше? Ведь после ни разу не посетил могилу коллеги, да и вряд ли уже найдет. Парень сидел за столом своей комнаты, разложив на тарелке куски хлеба и колбасу и пил. Он небрежно плескал коньяк на дно треснутой кружки, морщась, заливал в глотку и смотрел перед собой, в темное стекло окна, где мутным пятном отражалось его новое лицо.

— Не угостишь? — раздался голос Адама. Тот вернулся с работы и, зайдя, тут же сел на свою аккуратно заправленную кровать. Андрей не пошевелился.

— Хочешь, пей. Но разговаривать я не собираюсь.

— Что-то произошло?

— Поминаю свою память, — буркнул бывший директор.

— Извини, не буду мешать. Я спать лягу, завтра подъем в семь.

Андрей не ответил. Только опустил лицо, глядя в кружку, где на дне застыла янтарная жидкость. На его лице блуждала горькая презрительная улыбка. Состояние шока проходило, и теперь он в полный рост чувствовал, что настало время страдать. Он ненавидел страдать. Однако, кроме как смириться, ничего больше не оставалось. Андрей вдруг понял, что ему нужно принять тот факт, что он умер для своих родных, для друзей. А это значит, что они умерли для него. И ничего не сделаешь. Надо начинать новую жизнь, стать другим человеком, не пытаясь повторить тот путь, который проделал в прошлой жизни. И дело не в том, хотел ли он снова стать богатым.

Глядя на свою жизнь со стороны, он вдруг понял, что слишком много сил тратил на внешнее, материальное. Он не цеплялся за семью и друзей, считая, что ему никто не нужен. И, казалось, он был прав. Вот только почему сейчас он так страдает от того, что никто не горюет о его безвременной гибели?

Да, пусть все было сделано пристойно — и гроб из дорогого дерева, и куча венков, и место на кладбище. Да и памятник забабахают хороший, чего уж. Но вот только это не ради него лично, это не признак любви. Это признак уважения. Горюющих к самим себе.

Андрей вспомнил историю, которая произошла с его знакомым: у успешного бизнесмена, владельца сети магазинов, погиб единственный восемнадцатилетный сын. Вроде как самоубийство. Якушев плохо помнил подробности — чужое горе никогда не вызывало в нем болезненного любопытства. Однако именно этот случай воскрес в памяти особенно ярко. Но не из-за постоянных сплетен вокруг разразившейся драмы и не сорванным договором и крупной неустойкой, которую должна была получить компания Андрея.

Если мать парня относительно быстро оправилась от потери, то отец мало того, что плюнул на весь бизнес и просто перестал ходить на работу, передав дело в руки какого-то слабо соображающего зама. Также для могилы сына он заказал за бешеные деньги целую скульптурную группу из гранита, состоящую из дивана, телевизора, стола… То есть это было похоже на комнату, самую обыкновенную небольшую комнату. Сам памятник представлял собой просто доску — хоть не скульптура в полный рост.

Но самый кошмар состоял в том, что бизнесмен проводил на этой могиле, в таком странном убранстве дни и ночи. Он спал на этом каменном диване.

Андрей не стал требовать неустойку за сорванный договор. Это, было, наверно, единственный случай за всю карьеру, когда он простил кому-либо крупную сумму. Но тут он просто не мог потребовать денег — не хотел чувствовать себя стервятником.

После того, как несчастный директор, за пару месяцев ставший напоминать бомжа, отморозил себе пальцы — лето в средней полосе не вечно — его отправили лечиться в психиатрическую клинику. Что было дальше, Андрей не знал.

Он смотрел, не отрываясь на свое отражение. Завидовал ли он сейчас сыну этого человека? И да, и нет. Безусловно, хотелось, чтобы и его так любили. Но и заставлять так страдать близких… Хотелось какого-нибудь усредненного варианта.