— Мне тоже больно, — Мира схватила ее за волосы и как следует дернула. — Еще раз меня тронешь, и я тебе нос сломаю, уяснила?

— Учитель! Учитель! — взвыла Моника. — Мира дерется! Мира дерется!

Учитель чихвостил Мирабеллу, по чем свет, но той было плевать.

— Я защищалась, — спокойно сказала она, — Моника первая меня ударила.

Это было почти правдой, и Мира смогла доказать это, показав след от тычка на плече. Моника возмутилась:

— Да это тебя твоя мамка дурная ударила! Вся семья у вас чокнутая, чокнутая! Убирайтесь вон из города!

Мирабелла поправила кофточку и пожала плечами. Она была уверена, что правда все равно всплывет.

Оказалось, что правду звали Анной.

— Я тоже это видела! — воскликнула Анна, подбежав к ним. — Моника задирала Миру, называла свиньей! И это уже не первый раз, учитель! Моника постоянно ее обижает, а вы закрываете на это глаза! В следующий раз… в следующий раз я все папе расскажу!

Отличница и красавица, Анна была на хорошем счету у учителей, и ставить под сомнение ее слова никто не смел. К тому же, услышав, на чей стороне Анна, многие ребята тоже принялись выкрикивать, что все видели, что Моника ведет себя ужасно, что она просто так обижает Миру. У Мирабеллы в горле пересохло, а к глазам подкатили слезы, но не отчаяния, а благодарности. Она взглянула на Анну, и та улыбнулась, так тепло и дружески, как прежде улыбалась только Эллен.

— Мы уже слишком взрослые, чтобы организовывать травлю, — серьезно сказала она. — Больше никто в школе тебя не тронет.

— Но все же драться нельзя, — сказал учитель и оставил Миру после уроков. Анна хотела протестовать, но Мирабелла мягко ее остановила. Учитель был прав. Мира должна быть по справедливости наказана, и не собирается сопротивляться приговору.

Из-за этого наказания она пришла в поместье герцогини лишь на следующий день, и обомлела.

Поместья больше не было. Нет, дом-то стоял, вот только дверь в него оказалась закрыта, а на пороге лежал новый коврик, который Мира прежде никогда не видела, с надписью «Добро пожаловать». Она предположила, что это Виктор решил постелить, хотя все равно заподозрила неладное, и постучала в дверь. С той стороны послышались торопливые шаги и незнакомый женский голос:

— Иду, иду!

Дверь открылась, и все опасения Миры подтвердились. Поместья больше не было. Был только старый дом, тот самый дом, куда она ходила играть до того дня, когда нашла гримуар. Захотелось расплакаться.

— Здравствуй, девочка, — сказала незнакомая женщина. — Ты кто будешь?

— Я… никто, — Мира поджала губы и спустилась на одну ступеньку порога ниже. — Я, кажется, дом перепутала. Я уже ухожу.

— Подожди, девочка. Я нашла в доме какие-то старые игрушки. Не твои случайно?

У Миры в горле встал ком, а глаза предательски заслезились. Игрушки! Опять игрушки!

— М-мои…

— Ну-ну, чего ты плачешь? — женщина переступила через порог, взяла Миру за руку и потащила в дом. — Расскажи-ка, давай-ка, это что, твой дом?

— Не мой, — жалобно потянула Мира, хлюпая носом и прижимая к лицу рукав куртки, чтобы не было видно, какое оно красное и скуксившееся. — Я сюда и-играть ход-дила…

— Вот как? Понимаю. А я купила этот дом не так давно и вот, обживаюсь. Ой, да не плачь ты! Я отдам тебе твои игрушки, и ты даже можешь играть с ними здесь! Я женщина одинокая, детей нет, а ты, кажется, хорошая девочка… на, держи платочек.

Мира взяла в руки носовой платок с вышитыми инициалами “Д.Ф.” и вытерла слезки, хотя толку в этом не было, ведь они текли настоящими ручьями. Женщина налила ей водички, отпоила, и посадила на диван в гостиной. Мирабелле было больно видеть, каким стало ее поместье. Старые стены с оборванными обоями, старые диваны с вылезшими пружинами, сломанные часы, проеденный молью половичок… о том, что в этом доме есть жизнь, говорил только камин, в котором был разведен огонь, да рыжий персидский кот, гревшийся у него. Мира забралась на диван с ногами и обняла коленки. Ее сердце было полно тоски и горя, и ей даже казалось, что она вот-вот лишится чувств, так больно ей было. Она уже невероятно тосковала по всем, по Эллен, по нежной Катрин, по фон Брауну, и прочим, прочим…

Зато последнее воспоминание о ее друзьях — это тот прекрасный бал! Самое лучшее воспоминание в жизни Миры.

— Вот, возьми, — женщина поставила на журнальный столик миску печенья. — Ну что ты, ну не плачь, на, скушай печеньку, свежайшие!

Она присела рядом с Мирой и почти заставила ее съесть кусочек печенья, успокаивая нежными поглаживаниями по волосам. Мира еще хлюпала носом, но ей стало чуть-чуть лучше, потому что печенье было очень вкусное; она благодарно улыбнулась женщине, а та улыбнулась в ответ, обрадовавшись, что это дитя больше не плачет.

— Извините, что так ворвалась, — вежливо сказала Мира. — Просто я очень любила отдыхать в этом доме. Вам тут тоже будет хорошо житься! А печенье очень вкусное. Вы чудесно готовите, мисс…

— Мисс Драгонфлай, — ответила с улыбкой женщина. — А за печенье благодарить нужно не меня. Это нежная Катрин пекла, специально для тебя.

— Что?! — вскрикнула Мирабелла, так громко, что кошка, гревшаяся у огня, повернула к ней свою голову. У кошки было человеческое лицо.