– Добре! – говорит Краб. Он усаживается с Чумаком, двое других залезают в BMW, и «колонна» начинает движение в восточном направлении.

Спустя час они на трассе, ведущей к польской границе. В этом месте машины меняются местами, «Гольф» вырывается вперед и движется на максимально разрешенной скорости.

– Це вони! – указывает Краб на едущую впереди серебристую «Ауди». Чумак прибавляет газу, обгоняет и, пристроившись спереди, бьет по тормозам. «Ауди» пытается уйти влево, но ей не дают – можно только вправо. Когда машина смещается в крайний правый ряд, в дело вступают Кирилл с Остапом: прижимаются слева, и «Ауди», по сути, взята в клещи.

В зеркало заднего обзора видно, как из окна BMW показывается желто-голубое полотнище, оно лихо трепещет на ветру. Оттуда же высовывается голова Кирилла, он что-то орет и грозит кулаком. А потом яйцом – раз! Еще! По лобовому стеклу «Ауди» – слизистые потеки, но машина мчит на прежней скорости – женщина (а за рулем женщина) явно напугана. Включает дворники, те размазывают по стеклу вязкую массу, так что вообще никакого обзора. Мелькнувшую мысль: «Омывателя прысни, дура!» Чумак тут же гасит. Не жалко, потому что прическа-каре этой дуры напоминает Стеллу, и вообще: пусть знает, сучка, почем фунт лиха! Наконец «Ауди» включает аварийку, съезжает на обочину, а они на скорости, под развевающимся знаменем, уносятся вперед.

– Молодец, Мыкола!

По плечу хлопает клешня, и тут же звенит мобильник Краба. Приложив трубку к уху, тот сосредоточенно внимает приказаниям «командира» из идущей сзади машины.

– Зрозумив, а то ж!

Он прячет телефон.

– Еще шукаем москалей!

И опять Чумак топит газ, чтобы через полчаса обнаружить «Тойоту» с триколором на заднем бампере. В машине – компания молодых ребят, они не очень-то боятся криков, флагов, один даже высунул руку, чтобы показать Кириллу средний палец. Но яйца по лобовому стеклу и тут работают. Наверное, «командир» набрал самых тухлых – даже омыватель не выручил, все равно «Тойоте» пришлось тормозить.

На указателе между тем мелькает название Furstenwalde.

– Далековато отъехали… – говорит Чумак. После звонка главному Краб командует:

– Розвернися зараз!

– А дальше?

– Отдыхай – пока. Полицаев вроде нэма, но край бачить треба.

В этот день машин с российскими номерами больше не попадалось. Зато на завтра «запрессовали» полдесятка тачек, правда, с разными результатами. Одну семейку на «Форде», со стариками на заднем сиденье, перепугали до смерти, те сразу затормозили и дружно принялись очищать стекло. Молодая пара на синем «Пежо», напротив, умело увиливала от тухлых снарядов и, проскочив между машин преследователей, умчалась по автобану. А к джипу с тонированными стеклами вообще зря привязались. Во-первых, даже легкий скоростной «Гольф» не соперник многосильному мотору. Во-вторых, не всегда поймешь, кто там, за тонировкой. Но Кирилл вошел в раж (да и остальные вошли), и вот уже командует по телефону: обгоняй! А Чумак привык исполнять приказ: с трудом (джип мчал с превышением) обошел машину и начал сбавлять скорость. Сзади последовала серия вспышек фар, послышалось раздраженное пипиканье, и тут Кирилл со своим «жовто-блакитным»! Высунулся едва не по пояс, но не успел первое яйцо достать, как перед носом мелькнула бейсбольная бита. После чего из окна джипа вылез бритоголовый мордоворот, и началось фехтование. Кирилл орудовал флагштоком, мордоворот – битой, и выглядело это, по меньшей мере, нелепо.

– Во дают! – заржал Краб, обернувшись. Видевший сцену в зеркале Чумак тоже засмеялся, только вскоре стало не до смеха. Водила джипа, видно, рассвирепел и начал сам «прессовать» обидчиков. Усиленный передний бампер долбанул «Гольфа» в зад, потом еще, и Чумак понял: надо перестраиваться. А не тут-то было, джип нагоняет без усилий, не оторвешься! BMW попытался помочь, да куда там – его так шарахнули, что на другую полосу отлетел!

Короче, пришлось линять с автобана на ближайшей развязке. На обратном пути заруливают к Чумаку, на столе тут же возникает шнапс, и начинается «разбор полетов». У Кирилла прямо желваки на скулах, кажется, ткни его иголкой – злоба брызнет из-под кожи фонтаном!

– Ладно, суки… – говорит. – Будет вам кое-что другое!

– Шо другое? – интересуется Краб.

– Вот что!

Покопавшись в сумке, Кирилл выставляет на стол металлического «ежа», скрученного из гвоздей и заточенного с четырех сторон. Штучка самая простая, зато любой протектор прокалывает на раз.

– Це добре! – поднимает большой палец Остап. – Тут шо джип, шо бэтээр – кинул под колесо, и хана!

Чумак хочет поправить товарища (а Остап – боевой товарищ, натюрлих!), мол, бэтээру не страшны ни «ежи», ни сквозные пулевые пробоины, там колеса подкачиваются прямо на ходу. Но он молчит, просто плескает в рюмки. Не надо портить то, что с трудом обрел. Он стал участником общего дела, здесь – свои, а те, кого «прессуют» – чужие. И азарт был неподдельный, риском запахло, как в былые времена, и жизнь настоящей сделалась, так что, хлопцы, за нас! А то ж! Когда Краб в очередной раз бежит за шнапсом, Чумак вдруг вспоминает, что утром звонила Стелла и опять просила убраться. Но не может отнестись к этому всерьез. Какая уборка?! Какая Стелла?! У них прошла успешная (или почти успешная) боевая операция, и они, как положено, ее отмечают!

Туристов приводят в самый неподходящий момент, когда Чумак в туалете. Выходит, заправляя майку в штаны, а в прихожей Стелла и двое девиц с чемоданами на колесиках. Те прыскают, глядя на расхристанного хозяина «апарт-отеля», а Стелла прямо зеленеет.

– Ключи нужны? – спрашивает Чумак, пошатываясь. Извинившись перед туристками, Стелла отводит его в сторону.

– Я же сказала: подготовься! – шипит, – И будь человеком!

– А я, по-твоему, кто? – усмехается Чумак. – Я и есть человек!

– Люди же откажутся, ты понимаешь?! Что у тебя за дверью? Опять пьянка?! И что за урод нам открывал? Собутыльник очередной?

Он вдруг представляет, как обходит черный «Опель Zafira» (на таком ездит Стелла), тормозит, и кто-то из боевых товарищей кидает под колеса «ежа». Хлоп! «Опель» кренится влево, его заносит на скорости, и он врезается со всего маху в металлический отбойник. Так тебе и надо! Эта крашеная блондинка – чуждое, и одновременно неполноценное существо, над которым можно издеваться и даже отправить в мир иной. Поду-умаешь, хоромы нажила! Бизнес раскрутила! Все равно ты…

– Сука москальская… – тихо говорит Чумак. У него опять начинается тик, щека дрожит, и от прилива крови темнеет в глазу.

– Что ты там бормочешь?! – продолжает Стелла. – Еще один такой случай – и больше клиентов не будет!

Он толкает дверь, за ней сидят друзья, его поддержка и опора. Заходит в комнату, оборачивается и произносит то же самое, но в полный голос. Можно сказать, швыряет слова в лицо, как боевую гранату.

Выщипанные брови взлетают вверх.

– Ты что, майор?! Совсем допился?! Что ты несешь?!

А Чумак не останавливается, он ощущает локоть товарища, а тогда – вторую гранату!

– Добре! – звучно хлопает клешнями Краб. – Дай ий ще!

Третью гранату! Он и дальше бы швырял смертоносные заряды в окоп противника, однако Стелла быстро приходит в себя.

– Смотри, отставничок… – говорит со злостью, – Зубы на полку положишь со своим социалом! Шульмана-то за одно место прихватили, накрылся ваш гешефт! А с этими алкашами далеко не уедешь, нищим сдохнешь, как и они!

Видя, как из-за стола поднимается пунцовый от ярости Кирилл, она вскидывает руку.

– Сидеть, уроды! Это вам не рашка! И не хохляндия ваша долбанная! Через пять минут тут полиция будет!

После чего все-таки спешит ретироваться. А они продолжают веселье с удвоенной силой. Нах бабу поганую! Всех нах, кто не с нами! Они включают телевизор, где такие же, как они, тоже кричат что-то вроде «нах»; а может, другое кричат – неважно. Важно совместное, плечом к плечу, сидение за столом, сдвигание стаканов, пение песен, слов которых Чумак не знает (да и не знал никогда), но все равно подтягивает козлетоном. Вокруг все, будто в тумане. Он видит, как на отлив вспрыгивает Геббельс, направляется к кормушке, а там – пусто. Подсыпать, что ли, корму? Только нет сил у Чумака, он пьян. Зато силы есть у Краба: тот отрывает окно, берет кота за шею своей клешней и с силой ее сжимает. Геббельс дергается, скользит когтями по жестянке, но вскоре обмякает.