– Если Дрема прав, догадываешься, что это значит?

– Отряд воюет сам с собой?

Недомерок отмахнулся от моего предположения, как от докучливой, но мелкой мошки:

– Допустим, Могаба предоставил южанам коридор, хочет избавиться от нас их руками. Однако им еще надо пройти сквозь паломников.

Что это значит, я сообразил почти сразу:

– Вот мерзавец! Вынуждает их бить тенеземцев ради самозащиты! Хочет, чтобы они истребляли его врагов…

– Может, этот змей куда хитрее, чем мы думаем, – проворчал Бадья. – Здорово он изменился после Гиэ-Ксле.

– Так нельзя, – пробормотал я.

Да, так нельзя, пусть и прибавится бойцов на нашей стороне, хотят они того или нет.

Кроме нескольких стычек с заблудившимися в последних вторжениях врагами, самое худшее, что случилось с нюень бао, – это то, что путь паломничества завел их в самую гущу чужой войны. С начала осады они изо всех сил старались сохранять нейтралитет.

Конечно же, у Тенекрута в городе есть шпионы. А потому он должен знать, что нюень бао не желают ни с кем портить отношения.

– Как думаешь, что они будут делать? – спросил Гоблин. – Я про нюень бао.

Его голос звучал как-то странно. Сколько же пива выхлебал наш колдун?

– Откуда мне знать?! Смотря как они оценивают положение. Если решат, что Могаба нарочно втравил их в драку, принадлежать к Отряду будет вредно для здоровья. Возможно, Могаба увидит в этом шанс загнать нас между молотом и наковальней. Разыщу-ка я Глашатая и объясню ему, что происходит. Бадья! Собери двадцать человек и взгляни на южан. Проверим, не ошибся ли Дрема. Одноглазый, ты с ними пойдешь, прикроешь в случае чего. Ваше Сиятельство, остаешься за старшего. Станет невтерпеж, отправь за мной Дрему.

Никто не спорил. Когда приходится туго, все делаются сговорчивыми.

Я спустился со стены на улицу.

Я старался играть по правилам нюень бао. Еще мальчишкой усвоил, что опасно не уважать чужие обычаи и нравы, даже если считаешь, что право сильного – за тобой.

Это не значит, что тебе могут безнаказанно сесть на шею. Право сильного позволяет настаивать на взаимном уважении.

Переулки Дежагора тесны и зловонны, что вообще характерно для укрепленных городов. Я вышел на темный перекресток, где в обстоятельствах нормальных был бы непременно замечен часовыми нюень бао. Это осторожное племя. Всегда начеку.

– Мне нужно встретиться с Глашатаем, – объявил я. – Надвигается беда, и я хочу, чтобы он узнал известное мне.

Я никого не видел и не слышал и ничего другого не ожидал. Чужак, проникший на мою территорию, тоже ничего не увидит и не услышит, хотя смерть будет совсем рядом.

Бой шумел в нескольких кварталах от меня.

Я ждал.

В тот миг, когда мое внимание рассеялось, передо мной возник сын Кы Дама – так же беззвучно разве что мотылек подберется на цыпочках. Был парень невысок, но широк; необычайно длинный меч висел в ножнах за спиной. Нюень бао сурово уставился на меня. Я ответил таким же взглядом, что не стоило мне никаких усилий. Он что-то буркнул и дал знак следовать за ним.

Пройти нужно было не больше восьмидесяти ярдов. Он указал дверь.

– Хоть улыбнулся бы, что ли, – сказал я.

Никак не мог удержаться. Всякий раз, когда я бывал в этих кварталах, он маячил поблизости, наблюдал. И ни разу не улыбнулся.

Я толкнул дверь и вошел.

За ней, футах в двух, висели занавеси, в щель между ними проникал слабый свет. Я сообразил, что войти должен один, поэтому аккуратно притворил дверь, прежде чем раздвигать занавеси. Не нужно, чтобы свет проник на улицу.

Жилище оказалось не ахти. А впрочем, где в этом городе найдешь лучше?

Глашатай сидел на циновке, расстеленной на грязном полу, возле единственного горящего светильника. Кроме него, в комнате присутствовала еще дюжина человек – всех возрастов и обоих полов. Четверо маленьких ребятишек, шестеро взрослых – судя по возрасту, их родителей – и женщина, годящаяся детям в бабушки; она смотрела так люто, словно уже выхлопотала для меня местечко в аду, хотя прежде меня не видела. Никого подходящего ей в мужья не наблюдалось, – вероятно, это ее супруг нес дежурство снаружи. Была там и женщина в возрасте Кы Дама, наверное, в прошлом красавица, но безжалостное время оставило от нее лишь хрупкие косточки, обтянутые кожей. Правда, ее глаза светились умом и житейским опытом.

Предметами быта комната не изобиловала: несколько ветхих одеял, пара глиняных мисок да горшок – наверное, для приготовления пищи. Еще были мечи, такие же длинные, тонкой работы, как и тот, что принадлежал сыну Глашатая.

В углу, куда не доставал свет, кто-то застонал, будто в горячечном бреду.

– Садись, – разрешил Кы Дам.

При неярком освещении старик выглядел еще более хилым, чем тогда на стене.

Я сел и, хоть и не имел такой привычки и столь гибких суставов, скрестил ноги.

Теперь надо ждать. Кы Дам предложит мне говорить, когда сочтет нужным.

Я старался сосредоточиться на старике, не реагируя на устремленные со всех сторон взгляды и на запах множества тесно живущих людей и их экзотической пищи и даже на миазмы чьей-то хвори.

Женщина принесла чай. Уж не знаю, как она его приготовила, – я не заметил в помещении горящего очага. Впрочем, я мигом забыл об этом, до того был изумлен. Она была прекрасна. Невероятно прекрасна – даже среди всей этой грязи, одетая в немыслимое тряпье.

Я поспешил пригубить чашку, чтобы кипяток заставил мысли вернуться к делу.

Мне было нестерпимо жаль ее. Вот кому придется действительно плохо, если южане возьмут город.

По губам Кы Дама скользнула еле уловимая улыбка. На лице пожилой женщины тоже отразилось веселье, и тут я заметил ее сходство с красавицей. Моя первоначальная реакция их вовсе не удивила. Наверное, появление девушки из сумрака было своего рода испытанием для меня.

– Она воистину прекрасна, – едва слышно сказал старик. Затем добавил, громче: – Ты мудр не по летам, Солдат Тьмы.

Что еще за Солдат Тьмы? При каждой новой встрече он называет меня новым именем.

Я чинно склонил голову:

– Благодарю тебя за добрые слова, Глашатай.

Надеялся, что он поймет: мне нипочем не освоить все тонкости этикета нюень бао.

– Я чувствую в тебе великую тревогу, сдерживаемую лишь оковами воли.

Он спокойно прихлебывал чай, однако глаза ясно говорили, что спешка простительна, если я считаю ее необходимой.

– Великое зло крадется в ночи, Глашатай, – заговорил я. – Неведомые чудовища спущены с цепи.

– Я это заподозрил, когда ты любезно позволил подняться на твой участок стены.

– Теперь на свободе новый зверь. Тот, кого я не ожидал увидеть. – Лишь сейчас я сообразил, что мы говорим о разных вещах. – Я не знаю, как совладать с этим зверем.

Я изо всех сил старался правильно выговаривать таглиосские слова. Взгляд Глашатая сделался озадаченным.

– Не понимаю тебя.

Я огляделся. Неужели эти люди всегда так жили? У нас куда просторнее. Конечно, мы в состоянии расчистить себе пространство мечом…

– Ты ведь знаешь о Черном Отряде? Слышал о недавних событиях в его жизни?

И, не дожидаясь ответа, обрисовал наше близкое прошлое. Кы Дам оказался представителем редчайшей породы людей, умеющих внимать каждой унцией своего существа. Когда я закончил, старик сказал:

– Возможно, время сделало вас слабыми тенями, Солдат Тьмы. Вы шли так долго и зашли так далеко, что совершенно сбились со своего Пути. И последователи князя-воина Могабы ничуть не ближе к истинному направлению.

Я никогда не умел как следует скрывать мысли. Кы Дам и его женщина снова заметили мое замешательство.

– Но я не один из вас, знаменосец. Мое знание также блуждает вдали от истины. Быть может, в наши дни вовсе нет настоящей истины, ибо не осталось тех, кому она ведома.

О чем он толкует, черт бы его побрал?

– Дорога твоя, знаменосец, была долгой и завела тебя далеко. И все же ты еще можешь вернуться домой. – Его лицо вмиг помрачнело. – Хоть и не желаешь возвращаться. Где твое знамя, знаменосец?