Знакомство с Микеланджело состоялось в 2008 году. Не сомневаюсь, с тех дней великий Микеланьоло все прожитые годы рядом незримо как Друг. Он позаботился даже о том, чтобы в мою жизнь вошел еще один тосканец – Джузеппе. Вижу, как стремительно вбегает он на исторический мост, его взгляд сосредоточен на поиске меня среди сотни туристов. Зову его, размахивая рукой! Расслышав мой голос в гомоне толпы, Джузеппе улыбается так солнечно, широко, искренне, что и я сияю в ответ, подобно щедрому солнцу Тосканы. Спустя мгновение мой друг уже рядом.

– Как ты? Что увидела? Рассказывай, ну же, рассказывай!..

Посвящаю мой скромный труд дорогому Джузеппе: благодаря ему, я решилась на путешествие в пространстве чувств и переживаний. Я действительно хочу, чтоб это пространство открылось многим.

Вклад Джузеппе в эту работу не менее значим, чем мой: он постоянно рядом и со мной, и с теми, о ком я уже поведала или хотела бы рассказать в будущем. А еще, своим примером он укрепляет меня в мысли, что возможности человека безграничны. Герои этой книги словно родились заново и, минуя многовековые временные пласты, стали частью жизни сего дня.

Итак, время условно, смыслы надуманны, чувства и переживания реальны, осязаемы, доступны. Некто может мне скептически возразить: Думай, что пишешь! Отвечу лишь одно: Когда читаете, чувствуйте!..

Микеланджело Буонарроти. «Автопортрет в образе Никодима». Пьета Бандини, 1547–1555, мрамор, Музей Искусства Собора Санта Мария дель Фьоре (итал. La Cattedrale di Santa Maria del Fiore), Флоренция, Италия.

Никодим, – фарисей и член Синедриона, упоминаемый в «Евангелии от Иоанна», был одним из учеников Иисуса. Никодиму приписывается составление одного из апокрифических Евангелий, время создания которого не установлено – «Евангелие от Никодима».

Когда думаю о тебе, на глазах слёзы. Какой же у тебя волшебный голос, Донна! Сегодня днём после разговора с тобой, проглянуло солнце. Я смотрел ему в глаза, не отворачиваясь и не мигая. Донна… ведь уж собрался, было, умирать от обиды, но нет! Буду жить встречами с тобой. Дождусь! Очень хочу снова увидеть тебя… Вас!

Донна, не знаю покоя! Готов мчаться на край света, если он приблизит меня к тебе. У меня нет друга, с кем я могу поделиться тайной. Ничто и никто не знает! Бог! Да, лишь ему ведомо, какой силы огонь во мне, что пытает меня и днём, и ночью!

Я оставил всё – дом, работу: ибо не смог снести оскорбления. Сердце угнетено. Ты всё и так понимаешь, зачем слова. Ты успокаиваешь взглядом. Понтифик[6] одобрил мой замысел, и я отправился в горную Тоскану рубить мрамор. Семь месяцев я прожил в каменоломнях, в трудах, не покладая рук, переправляя в Рим партии великолепного мрамора. Почему, когда потребовались деньги, Его Святейшество не посчитал нужным обеспечить заказ необходимой суммой? Привратник встретил меня холодно и посоветовал запастись терпением, ибо ему приказали меня не впускать. Как человек долга, я расплатился за мрамор своими деньгами. Отчего такая папская двойственность? Новые козни завистников? Я им не соперник. Если и буду с кем-то соперничать, то лишь с собой.

Вернулся домой, приказал слугам распродать вещи и в два часа ночи на почтовых помчался во Флоренцию, оттуда за тобой, в Болонью. Если не ты, я бы умер от удара. Но ты рядом и смотришь на меня кроткими фиалковыми глазами, и я уж готов простить любое унижение. Привилегия прелата[7]сообщать о своей воле, не глядя в глаза, через тех, кому всё равно. Надо признать это и успокоиться. Очередная прихоть власть имущего! Ему ли не знать, сколь глубоки раны отверженных: ведь это его долг пред Богом врачевать раны людские. Ты, Донна, видишь чужую боль и, сострадая, исцеляешь. Как дрогнула твоя рука, сжимая мои пальцы!

Твоя поддержка внушает надежду. Жизнь мою не оборвать капризом понтифика! Я – творец, ваятель, художник и я люблю…

Уступая просьбам посыльных, я извинился пред Его Святейшеством, но возвращаться к нему не намерен. Его Святейшество появился в Болонье сам. Меня вызвали к нему. Понтифик гневался.

– Вместо того, чтобы тебе к нам прийти, ты дожидаешься, когда мы придём к тебе?

Я извинился вторично, и мы примирились. Понтифик благословил меня и заказал свою бронзовую статую.

Донна, я всё же в Риме. Мой доброжелатель Браманте уж позаботился обо мне, он надоумил понтифика поручить мне роспись плафона капеллы Сикста. Не он ли поусердничал, чтоб не был оплачен заготовленный мною мрамор? Донна, мне горько: я не живописец, я – скульптор! Пусть Рафаэль занимается фресками, а мне ближе ваяние.

Мне нечем дышать. Понтифик неумолим, он настаивает! Что мне изображать? Апостолов? Откуда этот свет? И в нём ты… Донна! Лишь в свете мы можем увидеть себя и других, познать себя и других. Там, где тьма, не разглядеть ни себя, ни других. Я вижу свет, а в нём праматерь Еву с лицом златовласой Донны. Я смогу наполнить фреску хрониками сотворения мира, и уж никто из людей более не разлучит нас, Донна! О, Боже…

Подмостки устраивает друг Браманте. Он умудрился подвесить их на канатах, издырявив весь свод.

– Кто и как будет заделывать дыры, когда роспись завершится? – Поинтересовался я.

– Будет роспись, тогда и подумаем как прикрыть дыры, – отмахнулся Браманте.

Он лишь называет себя другом. Похоже, он в малой доле мой друг, а, может, и вообще недруг? Браманте вынуждает меня обратиться к понтифику Его Святейшество внимательно выслушал и позволил соорудить подмостки по моему усмотрению.

Мысль о сотворении мира захватила меня всецело. Я решился сделать эту работу один, потому-то и заперся в капелле. Ни учеников, ни подмастерьев, никого. Работал безудержно, засыпая на лесах в полном изнеможении. В первом сюжете как виделось мне, так и стало – «Сотворение Евы». И одиночество отступило.

Потом снизошло новое видение. Всевышний коснулся моей руки своею и прошептал:

– Где ты, там я…

Очнулся. Значит, Бог… был здесь? Нет, не то! Не был… Он – здесь! Я испытывал робость, касаясь моей Евы. Сейчас я исполнен силы… Таковым будет мой Адам… Сильный и божественно совершенный! Нет в мире разделения на людей и Бога. Все – Бог, бесконечный, всесильный, совершенный. Все и всё, что есть в мире – тело его. И я – Бог, и рука моя в его власти…

Божественное вдохновение управляет кистью, наполняя сиянием краски. Я – выражение Бога! Так пусть беспрепятственно творит он, проявленный во мне! Я воплотил себя в Адаме, а рядом – Бога, дарующего первочеловеку душу на жизнь и на вечность. Всё так, как было в видении. Творец коснулся указательного пальца моей левой руки… Почему левой? Я, Микеланьоло, – левша с рождения.