Но вот Смерть снова зашевелилась, она подняла одну руку и положила её на голову этого мужчины. Он не двигался, как будто смиренно принимая свою участь, какой бы она не была. Неожиданно для Николая всё погасло, полный мрак окутал всё вокруг, но это продолжалось лишь секунду, и когда свет заново зажёгся, то мужчины уже не было. Лишь только Смерть мелькнула ещё на пару секунд и уплыла вглубь коридора.

– Интересное зрелище, не правда ли? – произнёс кто-то недалеко. – Простите, я забыл представиться. Антон.

– Коля, – произнёс ещё не пришедший в себя Николай.

Перед ним стоял молодой человек, с виду ровесник самого Николая. Был он чуть полноват. Особенно выделялись его пухлые щёки. Антон улыбался, и улыбка его придавала ему доброжелательный вид.

– Я уже давно слежу за ним, – сказал Антон. – Ну, точнее следил. Вот всё и закончилось, и я думаю, закончилось хорошо. В любом случае, отсюда только два пути, и оба хорошие. Я смотрю, вы как-то совсем стушевались? Я вам вот как скажу, здесь нельзя ничему удивляться, потому что всё тут какое-то непонятное, странное. Если обо всём об этом думать, так можно и с ума сойти. Тут многие с ума и сошли, я тут хоть и недолго, но заметил это. Вы, как я понял, сами здесь недавно. Вы, случаем, не встречали здесь старика? Такой сумасбродный старикашка, но очень и очень добрый, как мне удалось понять. Он всё никак не мог вспомнить своё имя.

– Да, я встречал его, – начал приходить в себя Николай.

– Вот и я его первым встретил, он, видимо, здесь очень давно, и многих здесь вводит в курс дела, от скуки, так сказать. Жалко его, я уж, как только не думал ему помочь. Тут вот на дверях таблички висят, какая комната чья, но видит её только хозяин. Я ему говорю: «Вы, дескать, на табличке-то прочитайте, как вас зовут». Он обещается, но не читает. Как будто и специально знать не хочет.

Антон говорил ровно и чётко, не сбиваясь, но промежутками постоянно смотрел на свои ноги и топтался на месте. Заметив эту странность, Николай скользнул по ногам Антона осторожным и оценивающим взглядом, но ничего удивительного не увидел.

– Вы не удивляйтесь, что я постоянно на ноги свои смотрю, – сказал Антон, будто бы прочитав мысли Николая. – Я там… ну, в жизни, я инвалид. У меня ног нет, понимаете? Вот я как-то и не привык, что они у меня на месте. И ведь приятно это, а знаете, всё равно не то. Да, не то. Тут ноги есть, а толку от них нет. Понимаете? Ходить я могу, а зачем мне ходить? Куда ходить? Не то! А там… там в жизни… их нет, зато там свобода, люди, там… ну, я не знаю, что вам сказать. Там жизнь! – наверно лучше и не скажешь. Понимаете?

– Понимаю.

– Вы не думайте, я здесь не останусь. Я же не умер, я забыл вам сказать-то, я в коме нахожусь, правда совершенно не помню что произошло, но мне кажется я сам виноват. Ну… ладно, не об этом. Я вот подумал, походил, ну и понял, что уж лучше там без ног, чем тут с ногами. Можно ещё и дальше уйти, хотя никто и не знает, что там дальше. Но дальше мы всегда успеем, а хочется жить. Жить-то как хочется! – воскликнул он вдруг чуть громче обычного. – Ой, извините, сорвалось, эмоции!

– Так… а как… как же вы собираетесь доказать Смерти, что жить вам хочется и что вам вернуться надо? – засуетился Николай.

– Доказать? Право, я не знаю, – чуть даже удивился Антон. – Просто хочу и всё тут. Мне ещё старик сказал, что тут не держат никого. Я прямо подойду и скажу, что хочу вернуться. Душа просится наружу! А почему вы это спросили?

– Я тоже в коме, – ответил Николай. – Она мне сказала, что я должен доказать, что жить хочу, чтобы вернуться.

– А вы хотите?

– А кто не хочет? – удивился вопросу Николай. – Все хотят, кроме может совсем отчаявшихся людей.

– Я вас обидеть не хотел, – извинился Антон. – Я просто сказать хотел, что не все жизнь понимают. Некоторым ещё время нужно, чтобы её почувствовать. Многие живут потому лишь, что делать больше нечего, но жизнь для них уже не загадка, не святая тайна, какой она непременно является. Согласитесь со мной, что жизнь величайшая штука! Я не говорю сейчас ни о Боге, ни о ком-либо ещё. Не в этом дело! Право… я не знаю, как вам это сказать. Это понять нужно, почувствовать. Понимаете меня? Впрочем, я вижу, что я вам уже надоел, а вы, наверное, одни хотите побыть, это по вам видно было, когда вы проходили. Мимо меня прошли, даже не заметили. Но вы подумайте, что я вам сказал. Я уверен, вы и сами это понимаете, да просто не задумывались никогда, а по сему и забыли. Удачи вам!

С этими словами Антон скрылся в ближайшей двери. Николай постоял с минуту, обдумывая что-то в своей голове, и пошёл дальше. На этот раз до своей комнаты он дошёл без приключений. Он сел на стул, облокотившись на руку, и задумался. Унылая обстановка комнаты не давала ему сосредоточиться. Он встал и начал ходить кругами. У себя дома в моменты, когда нужно было о чём-то поразмыслить, он вставал у окна и мог долго наблюдать за тем, как движутся облака. А особенно его влекли тучи, когда сквозь тёмную непроглядную пелену беспрерывно сверкали молнии. Он и сейчас по привычке искал окно глазами, но вовремя сообразил, что его здесь нет и быть не может. «Тесные комнаты душу и ум теснят», – вспомнил он цитату из «Преступление и наказание». И за неимением ничего лучшего начал смотреть в стену.

3

Несмотря на всю свою ветреность в любовных вопросах, Николай был очень задумчив, и даже слишком. Тому были свои причины. Отчасти в этом был виноват отшельнический образ жизни, который изредка разбавлялся любовными отношениями, отчасти пессимистические взгляды на жизнь. «Живут, потому что делать больше нечего», – вспомнил он слова Антона. Он и сам ни раз задумывался об этом, ни раз просиживал ночные часы перед окном, но никогда не оставался удовлетворённым от своих мыслей. Чем больше думаешь – тем больше хлопот.

– Тяжко жить, – думал он вслух.

– Почему? – спрашивал его безымянный голос.

– Бессмысленно.

– Почему?

– Так уж выходит от чего-то. Какой может быть смысл у человека, если он всего лишь песчинка в бесконечной вселенной? – спрашивал он и усмехался. – Маленькая-маленькая песчинка среди миллиарда миллиардов километров. А мы ещё плачем, переживаем! – тут он уже переходил на откровенный смех. – А для жизни, в общем её понимание, – мы никто. Все эти праздники, отпуска, поездки – всё это мнимая радость. Пыль в глаза.

После этих слов он переставал улыбаться, стоял объятый печалью и грустный ложился спать. Только сейчас спать не хотелось, потому что здесь нет времени для сна. Какой тут может быть сон? Тут всё существование и есть сон. Он отвернулся от стены и неожиданно увидел в другой части комнаты Смерть. Она стояла неподвижно. Николай опустил взгляд на стол и увидел шахматную доску.

– А я как раз думал, чем бы мне заняться! И почему-то вспомнил именно шахматы, – улыбнулся он. Даже настроение его улучшилось в считанные секунды.

Он подошёл к столу и присел. Смерть продолжала ровно стоять недалеко от стола.

– Извольте, я сыграю за чёрных, – сказал он с некоторой усмешкой и повернул доску чёрными к себе.

Ему нравилась эта лёгкость общения, которая вдруг снизошла на него в присутствие самой Смерти. Он не знал, почему ему стало весело, почему он стал таким оживлённым, но это было приятно.

–Ваш хо.., – не успев окончить фразу, Николай запнулся, потому что белая пешка, сама, без какой либо помощи скользнула по доске через одну клетку и остановилась. Смерть сделала свой ход.

– Как это символично – играть в шахматы со Смертью, – взволнованно произнёс Николай. – Однако, это честь для меня!

Смерть молчала.

Её фигуры продолжали двигаться сами, словно по указке. Николай долго просчитывал комбинации, Смерть же ходила быстро, словно зная все ходы наперёд.

– Что там, дальше? – неожиданно для себя спросил Николай. – Ну… там, если уйти?

Смерть не отвечала. Впрочем, Николай и не рассчитывал на ответ. Он хотел знать и не хотел одновременно. «В самом деле, – подумал он. – Ведь должна быть хоть какая-то тайна».