- Завьялов, Прохоров, чё самые умные? Ночью тренироваться будете в упоре лёжа…
Третий взвод пятой роты первого курса военного училища, под управлением сержанта Андрея Якубовского, в миру известного под именем Куба идёт в расположение с ужина.
- Стой раз два! - Сапоги отбили финальную чечётку. Строй в серых шинелях замирает перед высокими двойными дверями подъезда. Некоторое время Куба стоит молча, тянет время в предвкушении любимой забавы, а потом зычно орёт:
” Кто последний, тот ЧМО!”
В миг, ровный строй превращается в бесформенную кучу. Курсанты рвутся к заветным дверям, расталкивая друг друга локтями. Здесь нельзя облажаться. Никто не хочет быть последним. Ради этого можно засветить локтём в челюсть, за шкибару отдёрнуть назад бегущего впереди тебя, или лучше сорвать с него шапку и выбросить в конец строя. Самое сложное для тех, кто оказался впереди открыть двери, которые открываются наружу. Напирающая сзади толпа прижимает первых к дверям и те вынуждены упираться в стену ногами, чтобы хоть на секунду удержать мощное давление и попытаться приоткрыть дверь. После того, когда хоть одна узкая створка оказывается открытой, напирающая сзади толпа продавливает передних в подъезд, словно пропускает их через мясорубку. Эти передние, прекрасно зная, что их в который раз ожидают оторванные пуговицы, содранные об двери руки, носы, щёки, разбитые на лестнице колени всё равно в десятый и сотый раз оказываются всё на той же позиции и с треском вваливаются в подъезд. Когда давление стихает, можно открыть вторую дверь и в подъезд уже без отчаянного рвения заползает продуманная середина. Этим уже некуда спешить. Они тоже проходят эту процедуру в сотый раз и вальяжно поднимаются по лестнице, полностью перекрывая проход пытающимся прорваться задним. Задним, как обычно приходится хуже всего. Они мечутся из стороны в сторону, пытаясь найти заветную брешь между телами впереди идущих. Последние несколько человек, оставшиеся сзади уже перестают быть толпой. Теперь каждый из них становится отдельным бойцом, который должен следить, чтобы за его спиной оставался ещё хоть кто-нибудь.
Но все они: и первые, и вторые и третьи прекрасно знают, чем закончится этот аттракцион. Последним зайдёт Сява. Сява в очередной раз будет ЧМОм.
Этот с виду крупный парень, который при желании может передавить половину роты, как медведь щенят, в очередной раз дождётся, пока в подъезд забегут последние, и уже потом пойдёт вслед за ними. Вечно грустный, вечно спокойный Серёжа Савостин, зайдёт в располагу под дружный хохот и шиканья “смотри, пацаны, ЧМО”. В очередной раз, провожаемый презрительными, непонимающими взглядами спокойно повесит бушлат в шкаф, спокойно зайдёт в сушилку, где долго и грустно будет снимать сапоги и разматывать портянки. Кругом он будет слышать голоса: “Вечное ЧМО…”, “Не понимаю, как ему не стрёмно, каждый раз оказываться последним!”.
Сява тоже кое-чего не понимает. Не понимает, зачем вся эта толпа, каждый раз ведёт себя одинаково, прекрасно зная, чем это закончится. Не понимает что такого страшного в этом слове ЧМО, если оно ничем не подкрепляется. От этого слова ему не хуже и не лучше. У него не вырастают рога, не появляется на лбу третье ухо, он остаётся таким же, как и был. И вокруг ничего не меняется, он так же продолжает делать то, что и делал здесь. А здесь он учится, занимается физподготовкой и читает книги. В конце концов, если это слово и должно обладать мистической силой, то к нему оно не имеет отношения. Ведь последним в казарму всегда заходит сам Куба.
Куба не спеша поднимается по лестнице. Ему тоже интересно, почему все эти парни, по крайней мере большинство из них с охотой принимают правила очередной глупой игры, которую им навязывают. Игра, в которой никто ничего не выиграет. Игра, в которой есть только один проигравший и тот всем известен. Даже если бы этот амбал прикидывающийся валенком, не приходил раз от разу последним, всё равно это последнее место не подразумевает под собой каких-нибудь наказаний. Вывод напрашивается только один. Они просто любят играть. Только в игре они могут доказать себе и другим, что они не хуже всех. Он остановился в пролёте и смотрит в большое во весь рост окно. Сейчас уже не так темно как зимой, и сумерки только сгущаются, выкрашивая плац в голубоватый оттенок. Снег уже сошёл, но Куба вспоминает тот день, когда он густым двойным слоем побелил плац. Тогда с Мироном, его земляком из Тагила они придумали эту игру. Выстроили роту повзводно и заставили лечь на плац. Потом, покатываясь от хохота, отдавали команды “Смирно”, “Направо”, “Налево”. Лежащие серые тела смотрелись нелепо посреди плаца, посреди огромного военного училища, которое находилось в центре огромного города. Тогда он вспомнил картинку из школьного учебника, где какой-то полководец после боя, стоит над поверженным войском. Здесь было всё точно так же, только полководец сам собственноручно поверг свое войско, заставил его лежать в тонких шинельках в мороз на снегу.
Он заходит в казарму. Вальяжно, стуча каблуками, вышагивает по до блеска вычищенному паркету взлётки, взглядом царя джунглей окидывает большое помещение, заставленное двухъярусными кроватями. Сейчас свободное время перед отбоем. Кто-то старательно пришивает подшиву, кто-то гладится, набирая в рот воды и пшикая ею на гимнастёрку, кто-то развешивает портянки в сушилке. Кубе нравится наблюдать за этой оживлённой суетой.
Всё таки не каждому дано, быть лидером, управлять людьми. Далеко не у многих есть врождённые задатки командира, как у него. Но ведь все они учатся здесь на офицеров. Зачем?
Вот, например он. Куба с усмешкой смотрит на пухлого Пончика, который матерится себе под нос, больно уколовшись иголкой, пришивая пуговицу.
Или они. Мика и Сёма два длинных сухопарых чудика, похожие друг на друга как родные братья снова притихли в углу, и рассматривают порнографические карточки.
Или он.
Васютин, высунув набок язык, начищает бляху пастой Гое.
Основная масса парней курит в подъезде и оттуда тянет едким душком “Примы”.
- Эй, я же сказал, чтобы в десять труб не дымили. Щас всю располагу провоняете, Гнус опять верещать будет, - орёт он, высунув бритую голову в пролёт. - Окно пошире откройте!
Снова заходит в казарму, походя, не поворачивая головы, обращается к худющему как японский пинчер дневальному:
- Рэмбо, если чё, я в Ленинской.
В Ленинской комнате есть то, чему завидует вся учёха. Японский видеомагнитофон расположился на крышке большого тоже японского телевизора. Это подарок сделанный роте одним из родителей. Папашка таким образом позаботился, чтобы его избалованное чадо не притесняли. Схема сработала, только с небольшим перекосом. Теперь мажорика не трогали и даже называли по имени, но ненавязчиво и с нажимом просили еженедельно приносить в роту новые видеокассеты. Из-за этого видика, рота превратилась в проходной двор. В выходные, когда старших офицеров не было, здесь в Ленинской комнате стали собираться целые толпы служивых, чтобы посмотреть очередной голливудский шедевр. Благодаря этим киносеансам, у Кубы появился большой круг знакомых из курсантов других рот, солдат срочников и даже офицеров. Умело воспользовавшись новыми знакомствами Куба наладил торговлю анашой, и кроме хорошего навара имел большое уважение среди учащихся. Здесь в Ленинской комнате, Куба организовал свой офис. Именно здесь он проводил встречи с клиентами и совершал сделки, поэтому вечерами в эту комнату запрещён вход простым смертным.
Куба открывает дверь. Телик включен, а на одном из стульев, закинув ногу на ногу, сидит коренастый грузин Кацо, взводный из третьей роты.
- Какие люди! - Куба размахивается, чтобы отбить пять. Кацо вальяжно вытягивает огромную короткопалую кисть ладонью вверх. Кацо спортсмен, борец, очень жесткий и правильный парень является заметной фигурой в училище. Его визит стал неожиданностью для Кубы, ведь Кацо как раз не только не употребляет шмаль, а является её ярым противником. Впрочем, на их с Кубой тёплые отношения это никак не влияет и Кацо закрывает глаза на его маленький бизнес. Сейчас он в расстёгнутом кителе под которым чёрная атласная косоворотка расшитая золотыми узорами. Здесь только он может одеваться не по уставу. Вместо сапог на босых ногах тапки с широкими белыми перемычками. Такие тапки здесь тоже только у него. Кацо сидит, по-хозяйски раскидав обе руки за спинки соседних стульев, словно отгребая себе часть соседней территории. Поздоровавшись с Кубой, он тут же переводит огромные чёрные глаза на телевизор, где Влад Листьев объявляет значение очередного загаданного слова. Один уголок рта Кацо приподнят в довольной ухмылке, такое ощущение, что он пришёл сюда, чтобы посмотреть “Поле чудес”.
