Раз, два, три, четыре, пять,

Начинаем мы считать…

Отец погиб неожиданно, нелепо, трагически. Организация похорон полностью легла на плечи Дэна. Он территориально находился ближе всех членов их не слишком многочисленного, шебутного семейства. Да и кому ж, как не ему, единственному сыну, было заниматься этой горестной процедурой?

Отец с матерью разошлись, когда Дэну едва исполнилось три года. Со свекровью же у матери Дэна отношения сложились нормальные, и внучок больше времени проводил с бабой Томой и дедом Никитой, чем с родителями, устраивающими свою дальнейшую судьбу каждый по отдельности.

Вскоре мать вышла замуж за военного, помоталась с ним по гарнизонам из конца в конец по Союзу. Сейчас они с мужем мирно проживали свою заслуженную счастливую старость в Крыму, в собственном доме. Приезжать на похороны бывшего мужа мать не собиралась.

Тетка Галина, сестра отца, жила еще дальше, во Владивостоке. Возраст, букет болячек, дальность расстояния, финансовые проблемы – все до кучи. Их единственный сын находился в очередном плаваньи, бороздил океанские просторы где-то у берегов Африки.

Дядька Григорий, младший брат, доживал век в онкологическом хосписе в Подмосковье. Вообще-то он был Георгием, но с детства терпеть не мог, когда его кликали уменьшительным «Жорик», по артюховским канонам. Он называл свое сокращенное имя собачьей кличкой и еще в детстве переделал себя в Григория. Постепенно и всех приучил к тому, что он – Гришка. Все равно ведь начинается на «г»!

Почему-то баба Тома всем своим детям давала имена на букву «г». Может, это было следствием ее дружбы с казашкой Нургалым. В казахских и татарских семьях не редкость, когда имена всех детей начинаются на одну букву. Денис учился с Айратом, брат которого был Азаматом, а три сестры – Айнагуль, Айшой и Айнур.

Дружили Тома и Нургалым много лет, с детства – из одной деревни были. Смолоду разъехались, а сразу после войны опять там встретились, хоть и не надолго. У обеих война забрала мужей. Потом Тамара вернулась в Артюховск, а Нургалым-апа так всю жизнь и прожила в родном селе, с сыновьями и многочисленными внуками, и до самой смерти бабы Томы, бывая в Артюховске, подкидывала подруге то мешок их знаменитой розовой картошки, то половину туши барана.

Приезжала сначала с сыном, а потом уже и с подросшим внуком. Сын – Степан, внук – Ханнат. Ханнат Степанович, местная экзотика. Дэн все дивился: сын и внук – прокопченные, скуластые, узкоглазые степняки, а волосы у обоих светло-русые и глаза светлые. Разительный контраст! Внучок за лето выгорал до белобрысости. Муж русский был, скупо объяснила баба Тома как-то раз.

А когда Тамара умерла, Нургалым ездить перестала. Наверно, теперь тоже уже в живых нет. Сын и внук тем более не приезжали, кто они им, Докучаевы, в гости ездить. Родня великая!

Двоюродные братья Дэна, сыновья дяди Гриши, довольно успешные московские бизнесмены средней руки, обещали прибыть ко дню похорон. А пока сказали: Дэнчик, ты уж там покрутись сам, материальную поддержку мы окажем. Дэн и не роскошествовал со своей зарплатой, но и не последний кусок доедал. Однако решил, от близких родственников почему не принять помощь?

Отца зарезали собутыльники, вследствие празднования 8 Марта. Обнаружил тело сосед – пришел утром разжиться поллитрой самогона в долг, полечиться. Геннадий Николаевич иногда являл милость, не отказывал страждущему ближнему. Но обмана не прощал, динамить себя не позволял. Долги он не выбивал, а просто закрывал проштрафившемуся клиенту кредит. Да даже и за деньги товар после инцидента не отпускал – молча закрывал перед носом калитку или форточку, смотря куда стучал покупатель с учетом времени – ночью или днем.

Дом фасадом стоял вплотную к тротуару, палисадник отсутствовал, как и у всех домов на их улице Горской. Когда, с какого перепугу ей дали такое название, никто из старожилов не ведал. Гор поблизости и в помине не было, а была река – та самая знаменитая, которая течет издалека долго.

Форточку отец устроил в створке специально, как раз такую, чтобы бутылка пролезала. Отец и в ставне выпилил кусочек дерева, как раз на уровне форточки, и посадил его на петли. То есть, для форточки обустроил персональную ставеньку. Она присутствовала в центре большой ставни неким анклавом, государством в государстве, как Ватикан в центре великого города Рима.

Отец, проникшись духом времени и модой на англоязычие, называл свою форточку алкомаркетом. Невнимательному взгляду незаметна – закрыта и закрыта ставня на ночь, как во всех остальных порядочных домах. Или в летнюю жару, когда спасу от зноя нет, термометр ползет за сорок. А люди знающие открывали замаскированную мини-ставеньку и стучали в форточку условленным стуком: «старый барабанщик – старый барабанщик – старый барабанщик крепко спал»… Когда-то дед Никита научил выстукивать эту барабанную дробь отца, а потом и Дэна. Дэн тогда еще был Дениской.

Короче, все у отца было отлажено, продумано и безопасно даже в самые трудные, репрессивные для самогонщиков времена фронтальной борьбы с самогоноварением. Участковый про всё знал, но «крышевал», человек ведь слаб от природы и использует для повышения жизненного уровня те возможности, какие ему судьба посылает.

В то время как матери повезло, она устроила свою дальнейшую судьбу почти сразу после развода, отец всю жизнь оставался в поиске. Уйдя от последней, пятой или шестой по счету гражданской жены, он решил больше не экспериментировать и вернулся в отчий дом. Баба Тома к тому времени умерла, и они с дедом Никитой холостяковали на пару. Дед был неродным отцом Геннадию Николаевичу, и тот всю жизнь считал себя нелюбимым сыном. Может, и были у него какие-то основания так думать, но на последнем отрезке жизни сосуществовали они вполне мирно. После смерти деда Никиты ни Галина, ни Григорий на дом не претендовали, не требовали продать и поделить, – и отец жил себе хозяином.

Продукция его имела немалый спрос. Геннадий Николаевич поначалу был широко известен в узком кругу выпивох только старой части Артюховска, что на правом берегу. Но со временем круг этот значительно расширился. Уже и в гордом молодом многоэтажно левобережье появились у него, как принято сейчас изъясняться, пользователи. Любил и сам употребить. И вот, индивидуально-частное предпринимательство его закончилось трагическим образом.

Полиция шерстила ближайшее окружение Николаевича и широкий круг его клиентуры. Отца не просто примитивно пырнули ножом – его, судя по количеству и характеру ран, пытали. Это отвечало версии следователей о бытовухе: пили вместе, потом собутыльники потребовали деньги. Знали наверняка, что они у хозяина водятся, и шли к нему именно с целью ограбить.

Денис не мог сказать, сколько денег пропало, и пропало ли что-то вообще. Они с отцом не были слишком близки, не то, что с дедом. Кроме того, ему был несимпатичен отцовский бизнес, и Денис в его финансовые дела не вникал. Пенсию отец получал приличную.

В кошельке денег не было. Точнее, не наблюдалось самого кошелька. Небольшую сумму – месячный прожиточный лимит, надо полагать – Дэн обнаружил в коробочке с лекарствами на прикроватной тумбочке. Там же находился и записанный на обрывке листочка пин-код от банковской карты. То ли отец не надеялся на собственную память, то ли записал на всякий случай, для сына. Сама карточка нашлась в пластиковой папке, вместе с другими документами: паспортом, пенсионным удостоверением, полисом… На карточке фигурировала довольно приличная сумма.

Все пьющие люди микрорайона отнекивались, отбрыкивались, отбояривались, ушли в несознанку. Участковый, спасая должностную шкуру, деятельно участвовал в расследовании и «стучал» на весь свой неблагополучный контингент. Про благополучный же благоразумно помалкивал, как и про свою роль, разумеется.