Введение

Не знаю книга это или нет. Повесть, роман или что-то другое. Я писал это 15 лет.

Данный, ниже представленный текст, записывался мною в разных состояниях,

на разных носителях, на бумажках, телефонах, прямо в комп. По-разному.

Попросту говоря, здесь зафиксировано, всё что мне жаль забыть.

Аккуратно подобранно и искусно сведено. Высочайшее качество.

Записки юных людей изучающих, постигающих науку.

В ожидании или в процессе любви.

В период юности и обучения. В самом начале профессии. Может быть в центре.

Романтическая пора, когда всё это важно и интересно. Студенчество и ранние годы. Молодость, дерзость, радость познания. Наука и любовь.

Невероятное наслаждение. Свежая классика не иначе. Всамделишно ясный путь.

Позже я зажгу свет, и все еще раз станет по-другому.

В который раз, начиная утро с кофе, а сон с вертолета, думаю, как же снять кеды и идти по росе через поляну, чтобы, выйдя на дорогу услышать, как страшно движется машина, и лучше бы не терять цветок, собирая красные стекла. Просто уйти во двор, где висят скрипящие качели, где железо шелестит с крыш от жаркого ветра, а ты залезешь на чердак, и будешь смотреть вниз лестницы, каньон и вечный роллинг-стоунз. Еще в те времена, когда я купил свою первую гитару, я знал, что за котельной есть тропа, помнишь, как пыль в стеклянном колпаке, как листья, как водосточные трубы. Троллейбус номер 75, подобно кубу из театра драм машин, упал и в спешке возвеличил время, и люди видели весну. Хроники уходящего лета, видимо навсегда останутся фактом нелепого и дерзкого вторжения. Дышите глубже, вы взволнованы. Знойная женщина-мечта поэта. Цветет урюк под грохот дней, идет гулять ищак. А мы башетунмай поем, пьем чай и сушим папиросы. Анатолий Колпаченко Нимерович-Данченко пьет кофе из стаканчика.

Божия коровка, улети на Небо,

Улети на небо, принеси нам хлеба,

Черного и Белого, только не горелого

Божия коровка улети на Небо.

Вам нужен тоталитаризм, публичные дома и биотуалеты, вы трутни и гороховые зерна. Бежим отсюда… для одинокой деревянной куклы мир огромен и страшен.

Где мама-бля и булавки, ведь я проснулся вечером и на дворе идет снег. Два шага за край …мы стоим под фонарем, над нами кружиться снег…Я смотрю на машины, я вижу машины, мы стоим под фонарем над нами кружится снег… Зачем же так много людей гладит волосы трупам, их ноги ходят по цветам. Вот я зашел и вижу, она зашла и плачет, мы вышли, а осень кончилась. Мы Make Love, а я хотел, чтобы она ушла, но это было утром. Теперь я ничего не хочу, смотрю на мир как в телевизор. Будем следовать мудрому совету первооткрывателей для тех, кто играет в самолетики под кроватью, как и сейчас, носите зонтики и шляпы, весной здесь ходит ледокол.

Весна-время жечь лианы и мерить лужи. Пить водку и слушать прогноз погоды. Бабы в ярких сарафанах, воздушные шары и пряники. Оставьте это… ведь ни для кого не секрет: ''гордиться тем, что ты русский все равно, что рождением во вторник''. Незачем и стыдиться. Все было: и ангелы в сторожевых тулупах, и плуг и молот. Не хочу быть модным и интеллектуальным тоже не хочу. Колпаченко, он все знает. Ходи теперь в пижаме по улицам, заглядывай в глаза и стреляй сигареты. Читаешь про войну грибов с ягодами – подозреваешь… Мы все же в баночки сложить хотим, в пробирочки. В микроскопики глядеть, строчить диссертации и книжечки, получать призы и медали, – считать, что ты оправдан. Быть добродушным и степенным, давать советы и рекомендации. Но что это за кисельные барышни и не подмытые матрешки? Дженис Джоплины с целлюлитными жопами; словно фикусы в кадках с камушками,

стоящие в стоматологических. Кругом одни скоты, клопы и манекены и все это друг друга ест. Каждая пьяная рожа – революция.

Мы уйдем под руки в степь и станем мантрой, звучащей в ночной тишине. Но все это потом… Будет еще времечко; будут еще люди, добрые и чистые как травы луговые как цветы полевые, а пока будешь песни петь, в колодце сидеть, сказку продолжать.

Включили свет, пьем чай, закрыли занавески. От пластилинового кактуса разит шизофренией. Сколько можно заглядывать за этот забор? Сдается мне, джентльмены, что это была комедия.

Осень – время стирать носовые платки

Годы – это разнообразие мышлений

Трип – начинается в четверг

Она – не любит незнакомых женщин

Ванна – это емкость для тела, и как любая емкость, бывает грязной. Она моется замызганным мочалом и наполняется хлорированной водой. Тело погружается. Фрагменты картин завешаны бардовой материей, скрываются под непромокаемым тентом. Вязкое спиралеподобное время не выпускает из своих объятий. Я превращаюсь в кубик льда и падаю в оркестровую яму полузабытых спектаклей, выбираю страницы, где, заведомо зная пустоту брошенных взглядов, бегущих в буфет или тамбур, ты чувствуешь себя прозрачным, не имея ярлыков, как нечто устоявшееся в быту. Бессмысленный эпизод, достойный восхищения как часть. Часть неизбежности.

Такая вот потешная бирюлька. Листочек выпавший из старой папки. И волосы становятся дыбом… Да я могу все сжечь и изорвать. Могу напиться, посадить дерево… В конце концов попытаться уехать из этой страны. 11 лет.. а, может быть, все эти годы, мы изучали реальность. Искали направление, пытались не сойти с ума.

Вштавай., Штрана Огромная. Все будет хорошо.

Заплясал от страха.

Земля похожа на человека, который ест абрикосы. Распался на составные части, как конструктор. Толстый кучер в голубом цилиндре с бантиком.

плащ, расшитый звездами..

в разговор вмешался нищий

развевались как огненные бороды

затылки как сырые колбасы

в ночных колпаках

прыгало как яйцо в кипятке

клумба

Забрало, упало, поднял и почесал. Потряс лумумбой трижды лумумбович. Крути в обратную. О-хуелле, хлеб похож на стекловату, бабы в голых кроватях и платьях, в салатьях и оладьях. Она опухнет, гипс начнет трескаться и она вытечет. Вытекай, матрос-железняк, с железякой в руке. Я по курям не хочу. Бух бочину сухарем. Прищемило мозги каблучками. Ушной каблук два штука. Богдан пьет Агдам. Одну в карман, другую внутрь. Пьяной рожей улыбась. Пойдем в мечеть, мы там тюбетеечку пиздонули.

ложечкой тяп-тяп

тормозентус не работает

кондафлентус

нямнямтус

бульк

К великому сожалению, не довелось мне подозревать о природно-растительном происхождении В.И.Ленина. Даже и не длинноволосый я в темных очках. Возьми меня в охапку или я прилипну к их подошвам. В те дни я был похож на упаковку от таблеток.

Собираю всякое говно и слушаю его, и читаю его; так далее. Заебался пытаться общаться. Не интересно по моему, интересно по твоему. Деревня без тяги к столице – это та же столица без тяги к деревне.

Хроническая нефотогеничность. Стою с похмелья на вокзале, звоню. Сколько я их видел, этих дураков, пытающихся резать правдой глаза, в чем ещё их фишка? Старые осмеянные вещи. Прыщи покорили твою задницу как землю, кто–то насрал на лужайку. Обошлось.

Чего уж совсем не хочется, так это пиздить. Ты меня не целуй, моя морда намазана кремом. Большой позитив – не любить хлеб, залазить друг другу под халатики. Пипетка. Суп с частями придуманного прошлого. Тыквенный сок.

Перестань свисать пузом. Человек из молекул. Общество из человека. Что там ещё из обществ? Попугайчика сожрали в зале под креслом. Заебись жить хочется. Спекулянты, спекуляции – все мы такие. Словечки-то какие придумали. Чуднее и краше. Распушились. Толи с недоеба, толи…Я о тебе тоже думаю. О чем-то меньше…думаю. Бельё болтается на ветхой, ветхой верёвке, пахнет деревьями, у машины дяденьки бубнят. Не улетело бы бельё.