– Зачем вы так? – едва слышно спросила я. – Вы же прекрасно знаете, что я сказала те слова сгоряча. Вы ведь всегда знаете, что я на самом деле думаю и чувствую. Вы не можете не понимать, что я все равно буду вас ждать.

– Нет, я не всегда знаю, что ты на самом деле думаешь и чувствуешь, – только и ответил на это Шелтер. – Береги себя, Мира. Не делай глупостей.

Я думала – или просто надеялась – что он поцелует меня на прощание. Хотя бы легонько коснется губами губ, но он лишь снова быстро пробежал по мне взглядом, повернулся и быстро вышел. Я стояла, словно оцепенев, до тех пор, пока на улице не послышался хлопок двери и снова не взревел мотор.

Кажется, я так и не спала до самого утра, вероятно, провалилась в сон на пару часов, когда солнце уже поднялось. Проснулась от звука голосов, тарахтения повозок и хлопанья дверей, долетающих с улицы в по-прежнему открытое окно. Столь явная и необычная для тихого особняка суета заставила сердце биться быстрее и прогнала всякую сонливость, хотя голова казалась странной, как будто в нее набили ваты.

Из окна удалось увидеть только несколько солдат, прошедших по тропинкам сада, но это ничего мне не объяснило. Торопливо одевшись и умывшись, я с замиранием сердца дернула дверь. Та легко поддалась: я больше не была пленницей.

Вскоре все выяснилось. Оказывается, генерал, впечатленный дерзким проникновением в свой дом, прислал охрану: полтора десятка солдат и четырех магов. Им предстояло патрулировать периметр дома по ночам, предотвращая всякие проникновения извне. И, полагаю, заодно побеги.

Галия не очень обрадовалась необходимости готовить на такое количество человек, но я обещала ей по возможности помогать. Зато Мария демонстрировала восторг и нездоровое возбуждение в связи с появлением молодых привлекательных мужчин. Эмоции госпожи Холт и господина Морроу понять было невозможно, кажется, они вообще никак не прокомментировали событие. А вот господин Нейб прореагировал на это неожиданно благодушно. Правда, меня он теперь напрочь игнорировал.

То, что один солдат и один маг всегда находятся где-то рядом со мной, я осознала только на третий день. То ли генерал Шелтер все же отчасти поверил управляющему и велел присматривать за мной, то ли он опасался новой попытки побега, то ли особенно беспокоился о моей безопасности. Уточнить было не у кого: едва ли телохранители-надсмотрщики признаются в своих истинных приказах. Оставалось только привыкать, а сделать это оказалось не так просто.

В остальном жизнь вернулась к прежней рутине, что одновременно успокаивало и удручало. Постепенно я понимала, что ничего другого меня больше и не ждет. Работа в саду, работа на кухне, помощь в уборке… Рано или поздно все равно придется столкнуться с тем, что генерал Шелтер приведет в дом какую-то женщину. Наложницу или жену – не так важно. У мужчин свои потребности, как верно заметила неизвестная мне девушка на вечеринке у соседа генерала. И будет удачей, если мы с ним так и останемся друг для друга несбывшейся мечтой, одним солнечным совместным днем, в который смогли забыть свои роли и быть просто собой. Наверное, в глубине души я все равно боялась, что однажды у него лопнет терпение, он захочет взять свое, а потом просто выбросит меня, как использованную вещь.

Через пару недель эти переживания были полностью вытеснены известиями о том, что Варнайский Магистрат вторгся на территорию Палии: еще одного достаточно крупного государства, которое граничило с Варнаем на севере, с Сираном на западе и Красной Пустыней на востоке. Кажется, южнее у него тоже был еще один сосед, но о нем в газетах не писали.

Там писали о том, что армия генерала Шелтера вошла на территорию Палии, приняв на себя главный удар защитников страны, а несколько дней спустя генерал Форташ открыл еще один фронт, войдя в Палию с территории Сирана. Газетчики уверяли, что победа будет быстрой и легкой, но я хорошо помнила слова самого Шелтера и больше верила ему.

В день, когда последний летний месяц перевалил за половину, я вновь читала пространную и нарочито позитивную статью, которая рассказывала о продвижении армий, а заодно о том, сколько солдат, магов и единиц боевой техники отправили на Палию. От приведенных цифр стало не по себе, и я отбросила газету в сторону. Она скользнула по гладкой поверхности стола, за которым мы когда-то сидели с Шелтером и ели клубнику в шоколаде, и едва не свалилась на пол.

– Безумие, – пробормотала я, прикрывая глаза. – Какое же безумие…

Ненасытность Магистра приводила меня в ужас. Столько людей гибло – и варнайцев в том числе – просто из-за амбиций одного человека! И никто не может его остановить, даже не пытается… Лишь один раз начали ворчать, когда Магистрат проиграл в Замбире. А пока он продолжает победоносное шествие по континенту – все рады рукоплескать победам, не думая о том, какой ценой они покупаются. Цену этим победам понимали лишь люди вроде Галии: те, кто потерял в войнах своих близких.

– Не переживай так сильно, цифры в газетах обычно серьезно завышаются, – раздался надо мной спокойный голос госпожи Холт.

Я открыла глаза как раз тогда, когда она опустила на стол передо мной поднос, нагруженный вазочками с печеньем и вареньем, пузатым чайником, от которого исходило тепло и легкий аромат мяты, и двумя чашками.

Двумя. Я удивленно посмотрела на экономку, занявшую кресло напротив. Она проигнорировала мой взгляд и разлила по чашкам чай, протянула одну мне. Кажется, за все время моего пребывания в доме генерала мы ни разу не пили с ней чай вдвоем. Даже разговаривали редко, только по делу.

И вот теперь она принесла поднос и удобно устроилась рядом, явно предполагая почти дружеские посиделки вроде тех, что мы порой устраивали с Галией и Марией. В то же время ее лицо оставалось мрачным и сосредоточенным, а спина прямой, как всегда. И вся она казалась какой-то напряженной.

– Завышаются? – переспросила я, предлагая развить тему, поскольку она сама молчала.

Холт кивнула.

– Да, Оллин мне как-то объяснял, что они не имеют ничего общего с истинным положением вещей. Не потому, что газетчики не в курсе, а потому, что выдавать точные цифры им запрещено. Они их завышают, чтобы свои гордились, а чужие – боялись.

Оллин. Из всей тирады, произнесенной как всегда крайне сдержанно, я уловила только это. Кажется, экономка впервые назвала при мне генерала просто по имени. Пытается дать понять, что я вторгаюсь на ее территорию? Мол, смотри, как мы близки, я тут была раньше тебя? Не поздновато ли для подобных заявлений? К чему они теперь, когда Шелтер далеко, а мне обещано, что между нами ничего не будет?

Я подняла на Холт глаза и непроизвольно вздрогнула: она сверлила меня темным взглядом, забыв о чашке в своих руках. У нее радужка была обычного карего цвета, не такая как у Шелтера, но что-то у них все-таки было общее. Что-то неуловимое, больше в выражении, чем в чертах лица.

Неожиданно экономка улыбнулась. То ли заметила мой испуг, то ли ее развеселило что-то еще. Но улыбка, к моему удивлению, оказалась мягкой, искренней, а не издевательской.

– Ты, наверное, теряешься в догадках, чего я от тебя хочу? Зачем пришла и решила поговорить?

– Да, – призналась я, не притрагиваясь к остывающему чаю. – Раньше вы не очень-то жаловали меня.

– Поверь, я не испытываю к тебе никаких негативных чувств, – торопливо заявила Холт. – Хотя признаюсь, что поначалу злилась на тебя.

Я тяжело сглотнула, понимая, что мы подбираемся к сути и, стараясь не прятать взгляд, уточнила:

– Вы ревновали?

– Оллина к тебе? – Она вдруг рассмеялась, хотя даже это она делала тихо и сдержанно. – О, боже, нет. Скорее, наоборот. Но чтобы ты поняла, ты должна услышать нашу с ним историю. Для этого я и пришла.

Я сомневалась, что хочу слышать эту историю, но сбегать точно не собиралась.

– Я вас внимательно слушаю, госпожа Холт.

Несмотря на мое приглашение, экономка не торопилась начинать свой рассказ. В ее внезапной нерешительности мне почудилась неловкость, но я все равно не ожидала услышать того, что она сказала дальше: