– Смысл?! У вот этого?!

– Шеф просто так ничего не делает.

– Может, его жене захотелось, чтобы, как в анекдоте про солдат в противогазах, слоники побегали?

– Сразу видно новичка. Шеф не женат.

– Тогда… вожжа под хвост попала. Или этого малого кому-то в карты продул. Или какой-нибудь друг попросил прищучить, у которого этот недоумок девку увел.

– Здесь что-то другое. Руководство само операцию ведет. От начала до конца. Во все тонкости лезет, даже темы разговоров отслеживает, чтобы все – как прописано, без отступлений и отсебятины.

– А я люблю, когда простор для рук и фантазии.

– Еще наешься этим простором.

– Раньше за инициативу хвалили.

– Не в данном случае. А жаль. Сколько хороших идей пропало…

– Стоп. Ты сказал – разговоры? Не здесь ли собака зарылась?

– В смысле – зарыта?

– Кто?

– Собака. Так обычно говорят.

– У нас демократия, говорить можно как угодно.

– Вернись к тому, что хотел сказать.

– Я уже все сказал. А-а, про разговоры? Мне показалось, что если они имеют такое значение, то существует некая важная информация, которой владеет наш подопытный кролик. И которая дорогого стоит, если ради нее такие события заверчены.

– Или информация, которую в определенных условиях тот может получить. Привычными путями из него никто ничего не выбивает, значит, либо ее еще нет…

– Либо еще нет в его распоряжении.

– Либо нельзя показать, что этими фактами кто-то интересуется.

– Точно. Или…

– Неужели есть еще вариант?

– Например, существует неизвестная нам бесценная вещь, которая очень нужна кому-то, и узнать ее местонахождение можно исключительно через устроенные передряги.

– Бывало и такое. Драгоценная вещь…

– Или секретный документ…

– Или спрятавшийся человек…

– Или вся эта катавасия – отвлекающий маневр от другой операции, ведущейся параллельно в другом месте, чтобы нужные органы отвлеклись на нашего кролика.

– Или чтобы нужные люди занимались его приключениями вместо прямых обязанностей, а в это время у них под носом что-то произойдет. Скажем, какой-то важный документ или свидетель исчезнет. Или новый как бы случайно появится.

– По поводу последнего интересная мысль появилась.

Пауза.

– Ну?

– Что, если это нас отвлекают?

– Доразмышлялись. Зачем и от чего нас можно отвлечь?

– Не знаю. Будто в других случаях тебе докладывают, что мы делаем и для чего. Конечный результат известен лишь заказчику. В лучшем случае еще шефу. Исполнителям часто не понятен даже мотив. Даже тому, кто берется спланировать операцию, сообщают другую версию событий, похожую на правду как прыщавая толстуха на свою аватарку.

– А если нас проверяют?

– Экзамен на профпригодность? Разрешили бы инициативу. И не просто разрешили, а приветствовали.

– Тогда – проверка дисциплины. Чтобы выяснить, как умеем выполнять задания без лишних вопросов.

– Зачем нас проверять так сложно? Могу придумать сотню ситуаций с гораздо большим эффектом и меньшими затратами. Думаю, что шеф тоже.

– А если… кто-то проверяет шефа?

Повисла очередная пауза.

– Да уж, наговорили. Мозговой штурм провели. Шеф был бы рад.

– Но что-то из этого – правда.

– Не спорю.

Дискуссия утихла, погрузившись в дебри самокопания до полного самозакапывания. Но ненадолго. Родилось новое предположение:

– Ты не думал, что чехарда событий имеет более простое объяснение? Вариант «Золушка».

– Не проходил такого, поясни.

– Объекту «фея» хочется без свидетелей побыть с объектом «отец», для этого объекты «мачеха» и «дочери» привычно сплавлены на подходящее общественное мероприятие, а для одной дочери, которую те не взяли, приходится всякие чудеса выдумывать, лишь бы тоже спровадить с глаз долой хотя бы до полуночи, дольше не надо, поскольку фея к тому времени уже уйдет.

– Хочешь сказать, что все подстроенное – повод кому-то нужному без проблем остаться наедине с супругой нашего алконавта?!

Один из давно спавших мониторов показал движение.

– Тихо! Шеф идет!

Быстрое шуршание сменилось тишиной. Затем раздались шаги.

– Как поживает объект?

– Еще денек, и нашему соколику крышка. Все по плану. Скоро выход палочника.

– Чудненько. Продолжайте.

Едва шаги затихли, приглушенная беседа возобновилась.

– Брось. До участия палочника еще как до Сочи на дрезине.

– Но показать готовность надо. Начальство это любит.

Оба разговаривавших на минуту отвлеклись, выслушав сообщение полевого координатора о происходящем с объектом, потом первый вздохнул:

– Честно говоря, жалко мужика.

– На работе про эмоции забудь. Опасно для жизни.

– Я не о том.

– О чем же? Жалко – оно либо чувство, либо у пчелки, в любом случае жалит больно. Иногда смертельно.

– Не могу вообразить себя на его месте. Разве тебе не интересно, что он думает обо всем этом, какие версии строит?

– Ничего не думает. Ему бы выжить.

– Тоже верно.

Ох, как болит ухо. И челюсть. И тело ломит, словно оно было полигоном при обкатке нового танка.

С огромным трудом Михаил разлепил глаза. Ночь. Опять. Полная темень, хоть глаз выколи. Впрочем… Это потому, что перед лицом что-то большое и темное, а дальше брезжит рассеянный свет. Свет походил на лунный, но шел не сверху, а очень странно – с боков, одновременно с разных сторон.

Попытка перевернуться не удалась. Пошевелить рукой или ногой тоже не получилось. Вот почему все болит: он связан. По рукам и ногам. И в постепенно становящемся привычным голом виде лежит скрюченным на заднем сиденье автомобиля.

Судя по ощущениям, машина никуда не ехала. Снаружи доносилась чья-то глухая брань под нос. Звуки копания. Вот лопата втыкается в сопротивляющуюся среду… Вот со смачным «кхыком» хозяин инструмента посылает быстро падающий комок в сторону… И все по новой.

– Миш? – Тихий шепот вызвал ощущение молота по макушке и приступ паники. – Ты очнулся?

Он постарался повернуть голову. Немного, но удалось.

– Жанна?

Одежда на девушке как при первой встрече: юбочка, кофточка. Значит, дали возможность одеться, пусть и в первое попавшееся. Михаила подобной чести не удостоили.

Жанну тоже связали, но по-иному, она сидела на месте переднего пассажира, за спинкой сиденья запястья стягивал скотч. Вновь потек шепот:

– Сможешь развязаться?

Михаил пошевелил не пошевелившимися мышцами.

– Нет.

– Плохо. Яма, которую он копает, для тебя. – Красивый силуэт указал за тонированное окно автомобиля. – Может, и для меня тоже.

– Где мы?

– В лесу за городом.

– Он один?

– Да.

– Подожди.

Затекший организм напрягся, Михаил пересилил боль и, извиваясь червем, в несколько приемов добрался головой до заломленных вниз рук девушки.

Рвать слои скотча зубами – дело непростое. Собственные запястья стянуты сзади, а настолько согнуться, чтобы проскользнуть в кольце рук и вывести их вперед, не позволял разладившийся ноющий корпус. К тому же, Михаил не знал, способен ли на такой фокус, стандартный для кинобоевиков. Если ты не Джеки Чан, а запястья перематывал человек, сведущий в деле…

– Ура, – шепнула Жанна, – расходится!

Не отвечая, Михаил продолжал грызть противную ленту. Задыхаясь – рвал, впивался, отплевывал и снова вгрызался, как бультерьер в обидчика. И через минуту…

– Есть!

Девичьи руки исчезли впереди. За стекло метнулся озабоченный взгляд, скрипнул открываемый бардачок, блеснул металлом вынутый револьвер. Кружочки гильз, видимые даже Михаилу, показали, что барабан полон.