Публикация переписки А.М. Горького и Ромена Роллана, частично известная западным исследователям благодаря работе Жана Перюса «Cahiers Romain Rolland. Correspondance Romain Rolland – Maxime Gor’kij» (Cahier 28),[18] позволила сделать большой шаг вперед в вопросе понимания принятых М. Горьким решений. Переписка, дополненная неизданными письмами, увидела свет в 1996 г. в XV томе серии «Архив А.М. Горького». Русское издание книги «Максим Горький – Ромен Роллан. Переписка (1916–1936)», в отличие от французского, более полное и знакомит читателя с неизвестными письмами Горького, а также включает варианты и черновики[19].
Анализ переписки двух писателей и «Московского дневника» Ромена Роллана, опубликованного в России в 1989 году, послужил импульсом ко многим размышлениям. Двадцатилетняя дружба писателей, находившихся в постоянном контакте вплоть до личной встречи в Москве в 1935 г., позволяла им затрагивать самые разные темы, от чисто литературных до откровенно политических. Прочтение их переписки в полном виде дает возможность проследить развитие мысли Горького и его реакцию на наиболее трагические события истории XX века (первая мировая война, Октябрьская революция, фашизм, массовые репрессии), а также углубить понимание личности писателя и его психологии.
Анализу этих свидетельств отводит много места В.С. Барахов, автор монографии, подготовленной на основе богатейшей документации, в которой особенно подробно рассматриваются годы с 1917 и до самой смерти писателя. Исследователь, бывший Директор Архива А.М. Горького, прослеживает развитие мировоззрения А.М. Горького в широком контексте событий эпохи. В главе «От автора» он пишет, что в центре его внимания «оказывается драма Горького как мировоззренческая проблема, которая раскрывается в решающих, критических моментах послеоктябрьской биографии писателя (1917–1936). Фиксируя внимание на этом главном для себя аспекте, он [автор – П.Ч.] в тоже время полностью отдаёт себе отчёт в том, что масштабы темы открывают возможности для самых разных интерпретаций драмы Горького […] Свою цель автор видит в том чтобы на материале последних лет жизни Горького рассмотреть далеко не во всем познанную личность другим взглядом, показать его судьбу как символическое выражение драмы творческой интеллигенции нашей эпохи»[20].
В своем исследовании Барахов достигает этой цели и разворачивает перед читателем богатейший и убедительный материал, касающийся трагедии Горького последних лет его жизни. Автор обозначает границы своего исследования, мотивируя это невозможностью показать все аспекты сложнейшей личности интеллигента, что стало бы реально лишь “при условии обращения к ней многих исследователей»[21]. В монографии видна попытка прочитать в трагичности судьбы М. Горького отражение противоречий его времени, но также на историческом отрезке, позволяющем с новой точки зрения вписать русского писателя в ряд наиболее значительных личностей XX века.
Примером удачной интерпретации ученого может служить прочтение переписки Горького с Ролланом, в которой автор подчеркивает человеческие и психологические аспекты эпистолярного диалога писателей, объединенных общими идеалами и «несокрушимой верой в прекрасное будущее, которое представлялось им в годы испытаний и потери душевной устойчивости более реальным, чем окружающая жизнь с её социальным хаосом, войнами и кризисами»[22].
Другая проблема, затронутая автором монографии, заключается в «двойственности» Горького в его отношении к революции. По мнению исследователя, эта «двойственность», или «двусмысленность», как ее называет Н. Берберова[23], характерна для всей биографии писателя постреволюционного периода. Барахов приводит диаметрально противоположные мнения на эту тему, которые позволяют понять различные грани такого поведения и найти объяснение мотивациям, подвигнувшим Горького к возвращению на родину после долгих лет изгнания и к приятию сталинской политики. Ходасевич, например, считает, что причины долгих колебаний Горького в отношении к революции заключались «в самом Горьком». Поэт, как он сам признается, много раз пытался убедить друга писателя перейти в лагерь эмиграции и порвать все отношения с советской властью, но всегда получал отказ, и его настойчивость привела к разрыву их дружбы, в основе которого Ходасевич увидел все ту же «двойственность его (Горького – П.Ч.) отношения ко всему, что связано было с советской властью […][24]».
Е.Д. Кускова, напротив, утверждает: «Теоретически […]. октябрьскую революцию он (М. Горький. – П.Ч.) должен был принять полностью. Однако полностью он ее не принял. Это можно доказать многими фактами. В чем же дело? В том ли, что сильны были пережитки эпохи прошлого или же сама революция дала такие скачки, такие пируэты, которые никак не гармонировали с романтизмом Горького? Задача, решение которой должно быть дано его биографами»[25].
Действительно, столь горячо ожидаемая революция стала для Горького великим разочарованием. Поэтому долгие годы поэтому его конфликт с новой властью был непреодолим. Его вторая эмиграция была столь же необходима, как и первая, но его позиция между 1921 и 1929 гг. в корне отличалась от его позиции в период первой эмиграции (1905–1913). «С самодержавием Горький мог разговаривать на этом гордом эмигрантском языке. С пролетарской республикой он, «родоначальник пролетарской литературы», он, буревестник, «сын народа», сделавшего величайшую из революций, так разговаривать не смог. В этих взаимоотношениях даже не с советской властью, а с революцией, – корень его мизантропии, в качестве «полувысланного», и его дальнейших настроений. Развести Горького с этой анархо-босяцкой революцией – это не только смешно, но и невозможно, уже потому, что в рядах современной, послереволюционной эмиграции ему место не было и быть не могло: современная русская эмиграция – в массе своей – больше всего на свете ненавидит разного рода буревестников»[26].
В данной работе мы попытаемся доказать, тем не менее, что в биографии писателя больше последовательных действий, чем скачков и противоречий, и мы твердо убеждены, что истина о писателе располагается не на крайних позициях, а должна быть найдена в другом месте, в интерпретации драмы интеллигента, сформированного в эпоху кризиса ценностей и в исторический период великих перемен для России и для всей Европы. В начале XX века ценности XIX века были поставлены под сомнение, и в культурном, и в политическом плане, и русская и европейская интеллигенция страдала от отсутствия реальной альтернативы. М. Горький, как и многие другие, жил в атмосфере тревоги, в которой ощущалось желание разрушить старое и построить новое, не зная, впрочем, как. Как и все, Горький искал свою дорогу и свой выход: читал Ницше и впитывал его идеи, отразившиеся в его ранних произведениях, сблизился с социал-демократией, чувствуя, как и вся русская интеллигенция, необходимость сделать что-то для народа. Кроме того, не стоит забывать, о влиянии, которое оказали на Горького идеи народников и труды Берви-Флеровского. По мнению многих исследователей, именно они имели фундаментальное значение для развития политических взглядов Горького. Идеи писателя эволюционировали долгие годы и ко времени событий 1905 года, Горький активно участвовал в революции, убежденный, что именно она принесет справедливость в Россию. Его вклад в политику был всегда искренним, и, при чтении переписки 1905–1909 гг. становится понятно, что именно в этот период сложилось и «кристаллизовалось» горьковское понимание социализма.
