Попробуем и мы, отчасти следуя за строками и мыслями великого поэта, «пробежать Малой Охтой» к берегам Оккервиля[8], чтобы встретить вновь таинственные волны вдохновения, которые мягче воды, тоньше воздуха и прозрачней высокого неба, открывающегося пред нашим взором на охтинских перекрестках поэзии и прозы, прошлого, настоящего и будущего…

В публикуемых далее подборках наших стихов нет какого-либо стилистического, программного или интонационного единства. И даже многие отдельные стихотворения нельзя уверенно отнести к тому или иному жанру: они зачастую синкретичны и внутренне свободны от рамок «формата» старых и новых художественных направлений. Пожалуй, одним из объединяющих нас подходов является стремление к твердым рифмам (при очевидном разнообразии фонетической и метрической структуры) – следование «заповеди» В. Маяковского о том, что «без рифмы стих рассыплется». Общим, несомненно, является и активное «перерастание» стихов в тексты песен, изначально задуманное или выявившееся в процессе создания поэтических строк, «захотевших» связать себя стройной мелодикой и ритмизацией. Впрочем, если у А. Черемисина это, прежде всего, песни-подражания, вдохновленные конкретными образцами, то у А. Долгополова это вполне самостоятельные произведения, готовые к исполнению на эстрадной сцене. Надеюсь, что читатель сможет и во многих моих стихах уловить музыкальную напевность. Но, пожалуй, различий в наших «литературных опытах» значительно больше, чем сходств. Не претендуя на профессиональный филологический анализ, все же следует кратко остановиться на наиболее характерных чертах стихотворной «деятельности» каждого из нас.

Алексей Долгополов предельно открыт «городу и миру», он с трудом сдерживает свою эмоционально-чувственную энергию, желание любить и восхищаться. В стремлении воспевать красоту «земных наслаждений» он близок к И. Северянину и М. Кузмину, а в более широком плане – к древнегреческому Анакреонту и традициям анакреонтической поэзии. Алексею в чем-то близка теория Д. Мережковского о том, что христианство не должно аскетически отвергать все «земное», но может «освятить» его, возвысив и уравняв с «небесным». Ему родственны темы семейного очага и уюта, мотивы гражданской лирики (восходящие к Н. Некрасову и С. Надсону), патриотическое ощущение народного единства и величия исторического пути родной страны. По его мнению, «обожание или глубокая скорбь – это два вектора, которые могут управлять поэтом», который «в России – больше, чем поэт». Психологические портреты современников он облекает в форму басен о животных, продолжая в этом линию русских классиков. Он всегда непосредственно и живо откликается на происходящее вокруг, умеет сливаться с атмосферой ликующей радости комедийного спектакля, оперетты, шумного праздника-бала с «шипеньем пенистых бокалов» и громом оркестра. Он органично музыкален и ждет от окружающих «торжествующих созвучий».

Алексей Черемисин вдохновлен величием природы, расширяющейся в космическую бесконечность, и безграничными возможностями ее технического освоения. Но в них он остро чувствует опасность разрушения мировой гармонии. Его волнует философский и одновременно физико-математический вопрос о месте отдельного человека в структурах времени и пространства, тема зависимости от грубо навязываемых обществом стереотипов. Его привлекают словотворчество, звук (сам по себе) – как знак образа и «литературный факт», семантический сдвиг и абсурдистская «заумь». Эти особенности сближают внутренний строй многих стихов А. Черемисина с новаторскими приемами футуристов, прежде всего А. Кручёных и В. Хлебникова, а также с творчеством обэриутов (Д. Хармс, А. Введенский и др.) с их алогизмом, культивированием детски-непосредственного взгляда на окружающий мир. В его текстопорождающих порывах и экспериментах просвечивает порой (как в ранней поэзии А. Белого) полная подчиненность «мощной импровизационной стихии своего дарования»[9]. Жизнеутверждающая экспрессия авангарда сочетается у А. Черемисина, иногда парадоксально, с глубиной церковно-христианского взгляда на людей и Вселенную.

Мне свойственно не выставлять свой внутренний мир напоказ; я склонен к уединенным размышлениям и созерцаниям среди деревьев и трав, вдали от городской суеты (А. Долгополов видит в этом близость к европейскому романтизму XVIIIXIX вв., а в более далекой перспективе – к «сельской» поэзии Вергилия). Придерживаясь своего рода «прикровенности», я надеюсь обрести в читателе сочувственное понимание. В лирической сфере мне кажутся родственными возвышенно-печальный импрессионизм И. Анненского, а также эстетика «младших» символистов Серебряного века с их углубленным интересом к религиозно-философским вопросам, идущим от Вл. Соловьева. Но, в отличие от многих из них, я не стремлюсь к «затемнению смысла» и мистической «туманности», считая, вслед за акмеистами, идеалом прозрачную ясность поэтического текста. Моя «игровая» поэзия, сочетающая сюжетно-юмористические и словесно-шуточные ходы, очевидно, находится на пересечении абсурдизма и сатирического «псевдореализма». В этой связи мне, конечно, очень близки принципы театра абсурда, который отнюдь не искажает «объективную реальность», а лишь стремится показать порой неразрешимый конфликт личности и социума, высвечивая трагическое несоответствие повседневной суеты и лучезарной красоты бытия.

 Березкин Л. Загадки Уткиной мызы // Санкт-Петербургские ведомости. 2016. № 153. С. 2.

 Бертош Л. «На Охте гнилой, в казарме каменной…» (Игорь Северянин и Петербург) // Из Охтинской летописи. Вып. 1. Материалы и тезисы докладов учащихся на районных и городских краеведческих чтениях. СПб., 1994. С. 57–59.

 Борисов Л.И. За круглым столом прошлого. Воспоминания. Л., 1971.

 Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2007. • Забабурова Н.В. Я вас любил… Музы великого поэта и их судьбы. М., 2011.

 Краснолуцкий А.Ю. Охтинская энциклопедия. Малая Охта. М., 2011.

• Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова: в 3 тт. Т. 1: 1821–1855 / Отв. ред. Б.В. Мельгунов. СПб., 2006.

• Летопись жизни и творчества А.С.  Пушкина. В 4  тт. Т.  II. / Сост. М.А. Цявловский, Н.А. Тархова. М., 1999.

 Ломан О.В. Некрасов в Петербурге. Л., 1985.

• Львов Николай Александрович // Большая Российская энциклопедия: В 30 тт. М., 2011. Т. 18. С. 187–189.

 Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем в 15-ти тт. Л., 1984. Т. 8; СПб., 1997. Т. 13. Кн. 2.

 Никитина А.Б. Архитектурное наследие Н.А. Львова. СПб., 2006.

 Оленина А.А. Дневник. Воспоминания / Вступ. ст. В.М. Файбисовича. СПб., 1999.

• Охта, Пороховые. Страницы истории / Сост. Е.М. Мухина. СПб., 2003. • Помяловский Николай Герасимович // Большая Российская энциклопедия: В 35 тт. М., 2014. Т. 27. С. 114.

 Помяловский Н.Г. Избранное / Сост., вступ. ст. и прим. Н.И. Якушина. М., 1980.

 Помяловский Н.Г. Мещанское счастье; Молотов; Рассказы / Вступ. статья и прим. И. Ямпольского. М., 1985.

 Пришвин М.М. Собрание сочинений. М., 1983. Т. 5.

 Соболев А.Л. К летописи жизни и творчества Игоря Северянина // Литературный факт: научный журнал. М., 2017. № 3. С. 254–271.

 Столбова Н.П. Охта. Старейшая окраина Санкт-Петербурга. М., 2008.

 Сысоев В.И. Анна Керн: Жизнь во имя любви. М., 2009.

 Терёхина  В.Н., Шубникова-Гусева  Н.И. «За струнной изгородью лиры…»: Научная биография Игоря Северянина. М., 2015.

 Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. 2-е изд. Л., 1988

Так же как и мои друзья, Алексей и Александр, я родился в 1973 г. в Ленинграде. Мой отец, Виктор Долгополов, был известным в нашем городе музыкантом (основной инструмент – корнет), учеником знаменитого Вениамина Марголина; играл в оркестрах Малого оперного (Михайловского) театра, Ленинградского цирка и Театра музыкальной комедии. Мама работает в педагогической сфере. Мой дед (по линии отца), Георгий Долгополов, будучи по профессии инженером, писал интересные стихи, басни и сценарии, хотя в полной мере не реализовал свой талант. Родной дядя моей бабушки – советский поэт, член Союза писателей Георгий Некрасов, автор нескольких поэтических сборников.