Новогодние праздники прошли для Екатерины, как она и ожидала, весьма пресно: к чему веселиться, когда нет на свете любимого Сашеньки Ланского. Ничего радостного не было и после праздников. Едино, она порадовалась за своего близкого друга Льва Александровича Нарышкина, выдававшего замуж свою дочь, ее крестницу, Екатерину Львовну, за красавца камер-юнкера Юрия Александровича Головкина, недавно переехавшего из Голландии вместе со своим умным и не в меру язвительным двоюродным братом Федором. Поскольку молодой граф Головкин не имел состояния, то Нарышкины, особливо, мать невесты, фрейлина ее двора, графиня Марина Осиповна, не хотели сначала выдавать свою дочь за него. Оно и понятно, жена графа, мать его семерых детей, самолично управлявшая обширными владениями своего супруга, отличалась прижимистостью. Она выдавала мужу на шалости и, как она почитала, покупку всякого вдору, не более, как по рублю в день. Нищего жениха Мария Осиповна откровенно не жаловала, и, видя, что совсем не красавица, но весьма обходительная и умная крестница ее влюблена в Головкина, Екатерина не могла не помочь обрести ей счастье с графом. Она пожаловала ему большие имения, дабы родители ее все-таки согласились на сей брак. За оный жест, решивший его судьбу, граф Юрий Александрович боготворил императрицу. Сие стало первым случаем, после смерти Александра Ланского, когда императрица приняла личное участие в чем-то, что не касалось государственных дел. До оной свадьбы императрица жила только прошлым, в мыслях все о нем, о Сашеньке. Давно придворные забыли о больших, средних и, тем паче, малых Эрмитажных собраниях, забыли об играх с самой императрицей в жмурки, веревочки, фанты и пении с ней народных песен. Сама она иногда заходила в полном одиночестве в свой любимый Эрмитаж – царство картин, книг, скульптур. Затем шла по аллеям, послушать пение птиц под стеклянными куполами Зимнего сада, как это часто делала вместе с Сашей Ланским, когда он был жив.

Чтобы справиться с тоской, императрица Екатерина, благодаря новым изысканиям директора университета, княгини Дашковой, занялась сравнительным языкознанием и обложилась словарями. Ее заинтересовали финский, марийский, турецкий, эфиопский языки. Изучая их, она, убежденная в превосходстве русских над другими народами, каждый раз с немалым удивлением убеждалась, что все языки произошли от русского. Без сумнения, даже название страны Гватемала, переводится не инако, как «Гать Малая». Да и аглинские парламентские учреждения вышли из свободолюбивого Новгорода Великого. Она завела переписку с естествоиспытателем Петром Палласом. Всячески стараясь доказать присутствие славянского начала в мировых исторических движениях, просила берлинского издателя Николаи достать ей кое-какие документы на сей предмет. Завязала интересную переписку с доктором Циммерманом, философом и швейцарским врачом при Ганноверском дворе, книга коего «Об одиночестве» помогла ей пережить кончину Ланского. Уже семь лет, как нет на свете философа Вольтера, и ей весьма не хватает того активного разговора в письмах с Фернейским отшельником. Доктор и философ Циммерман, умный, язвительный, порой циничный, весьма напоминал ей ее великого почитателя. Поелику сей немец стал ей необходим, почти, как когда-то философ Вольтер, императрице захотелось пригласить его поселиться в Санкт-Петербурге, но Циммерман запросил заоблачное жалование, и Екатерина не стала настаивать на его приезде. Однако она продолжала делиться с ним своими мыслями об искусстве, политике и морали. Недавно попросила его открыть ей известные ему германские литературные и художественные сокровища, а такожде поручила пригласить от ее имени ученых, врачей, педагогов для работы в России. Последнее время переписка их посвящена обсуждению слов знаменитого Вольтера:

«Естьли бы Бога не существовало, его надобно было бы придумать, иначе как бы богатые могли защищать свои богатства от бедных?»

Они оба считают, что ума у Вольтера, оного борца за свободу слова и демократию не отнять, однако сентенция о Боге, богатых и бедных им кажется слишком упрощенной. Ужели человечество токмо и живет, думая лишь о своем материальном благополучии? А как же душа, совесть, духовность? Екатерина призналась доктору, что хоть ее и называют вольтерьянкой, но у нее хватает разума не разделять безбожное утверждение философа, что через сто лет Библия станет предметом антиквариата.

Екатерина прошла в верхний этаж Эрмитажа, в Яшмовую комнату, обустроенную под вифлиотеку архитектором Чарльзом Камероном, где была встречена смотрителем книг, членом Академии Александром Ивановичем Лужковым. Отпустив его, она тоскливо взглянула на бронзовый бюст Вольтера. Опричь него, на полках мирно сосуществовали книги его соотечественника – Дидро, такожде Николаи, маркиза Галиани. Она остановила взгляд на корешке, недавно изданной и хорошо иллюстрированной работы академика Ивана Ивановича Георги под заглавием: «Описание всех в Российском государстве обитающих народов, такожде их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей». Екатерина с благодарностью подумала об ученом, коим впервые учинено этнографическое описание России. Екатерина очень ценила его: за сию работу она подарила ему золотую табакерку и велела напечатать сей труд за счет кабинета, но в пользу автора. Что и говорить: весьма много сей ученый, совместно с естествоиспытателем, академиком Петром Симоновичем Палласом, учинили для Российской науки. Теперь, по крайней мере, она, хотя бы частично, знает геологические, минералогические, животные и растительные ресурсы своей империи.

Екатерина собиралась поместить сюда и некоторые другие труды ученых со всего мира. Уже пять лет сия вифлиотека является своеобразной достопримечательностью столицы, местом посещения для своих вельмож, иностранных дипломатов и ученых.

Она прошлась взглядом по всем полкам. Что бы еще обсудить с мудрым Циммерманом? Она взяла в руки томик Вольтера, принялась рассматривать отметки, сделанные рукой великого философа. Паки отставила книгу. Подумалось: для чего ее голова занята сими философскими мыслями знаменитого фернейца? Разве в России нет подобных ему? Порывшись в своей памяти – никого не припомнила. Едино князь Потемкин имеет свою философию жизни, а остальные… Остальные, пожалуй, нет. Хотя среди ее придворных есть таковой умница, всем умным умник – ее статс-секретарь Александр Безбородко. Сей человек, имея феноменальную память, мог цитировать Библию с любого места. Уму непостижимо! Он сказывал, что в юности отец его заставил сию Божественную книгу прочесть трижды. Никто не мог так легко, как он, на ходу сочинить нужную бумагу. Едино он, обладая феноменальной памятью, тонким проницательным умом, умел доложить о сложном деле кратко, ясно, доходчиво. Едва возникшую в ее голове мысль или даже сокрытое желание, он мог легко понять и точными словами изразить. Опричь того, ему не было равных в работоспособности. Колико сей человек бесценен для государства, знала токмо она. Для всех остальных Александр Андреевич, прежде всего, был обаятельнейшим мужчиной, коий нравился всем, особливо женщинам, несмотря на то, что внешне он являл собой неуклюжего, тучного, лысоватого и небрежно одетого вельможу. На удивление, однако, он пользуется большим уважением среди известных художников, скульпторов, политиков. Екатерине нравилось, что он, поклонник русских песен, мог слушать их бесконечно. Екатерина никогда не отказывала в посещении его великолепных праздников, кои он устраивал не менее четырех раз в году. Они поражали гостей необыкновенной щедростью и изысканным вкусом хозяина – меломана и гурмана. Каковая была музыка, обстановка, каковые обеды с редкими деликатесами! Ко всему, надобно добавить, что Бог не обделил его и в искусстве дипломатии: победить его за столом переговоров было невозможно, понеже сей человек весьма тонко знал психологию людей и обладал даром убеждать противника.

Да! С кем ей было не скушно поговорить, в том числе на философские темы, так это со своим собственным секретарем. Ей вспомнилось, что Безбородко весьма ценил писателя Фон Визина. Доподлинно, сей автор «Бригадира» и «Недоросля», весьма умен. Недаром зрители обожают, восторгаются им и засыпают сцену кошельками. Юмор его бесконечно острый. Но… Не нравится ей сей толстый юморист и… баста! Когда-то Фон Визин учился с Потемкиным в одной гимназии и с тех пор они поддерживают дружеские отношения. Не раз, во время утреннего туалета Светлейшего князя, Фон Визин выступая в роли шута, забавно передавал сплетни, безжалостно пародируя окружающих. Воистину, как мог Господь создать двух пародистов в одно и то же время! Когда князь Потемкин говорил голосом Фон Визина, она могла смеяться часами.