Пытаясь в толпе больных отыскать мать, Надир присел на край скамьи, где сидели два студента. Один из них был толстый, в очках, другой худощавый, ему был к лицу белый халат. Они посмотрели на Надира и продолжили делать записи.

– Завтра праздник. Может, разрешат отдохнуть, – сказал толстяк, почему-то глядя на Надира.

– Все дело в преподавателе. Он с утра до вечера находится среди пациентов, и у него самого поехала крыша. Разве нормальный человек будет работать по праздникам?! Завтра весь народ будет праздновать Навруз. Мы же должны находиться тут. А чего мы здесь ждем? Когда наполнится дырявая бочка или пересохнет бассейн?!

Второй студент вместо ответа недовольно посмотрел на него, резко встал с места, пересел на другую скамью и продолжил свои записи. Толстяк усмехнулся и сказал: «Этот тоже сумасшедший!»

В это время Надир увидел среди больных свою мать и встал с места. Толстяк пристально взглянул на него. Надир не обратил на это внимание и смотрел на мать. Несмотря на то, что в последние годы Олтиной сильно сдала, однако даже в больничной пижаме она все равно чем-то отличалась от остальных больных. Все еще статная, смотрела спокойно, двигалась ровно. Вылив воду из ведра, мать наблюдала, как она вытекала из бочки. Когда почувствовала, что к ней подошел следующий больной, не глядя на него, передала ведро.

Как бы знакомы и дороги не были Надиру эти волевые движения, какая-то холодность, возникшая у матери в связи с болезнью, появилась в их отношениях. Может быть, по этой причине, в каждое свое посещение, он вначале с грустью и нежностью наблюдал за ней издалека. Если мать видела его и узнавала, он подходил к ней, беседовал. Если же не узнавала и смотрела на него, не обращая внимания, подходить к ней было бесполезно. Сколько бы он не говорил ей: «Мама, мамочка, это я, ваш сын», – мать смотрела на него, как на чужого, поворачивалась и уходила. Однажды он поспешил за ней, но она окатила его таким леденящим душу взглядом, что у Надира мороз по коже прошел. Вот и сейчас она была настолько погружена в себя, что даже не взглянула в сторону сына.

Надиру стало не по себе, в горле застрял ком. Он тяжело дышал, глядя на мать. Неожиданно вспомнил отца, который понимал ее как никто другой, любил, оберегал и больше всех переживал за нее.

– Это ваша мать?..

– Что?..

Надир резко повернулся.

– Больная Хайдарова – ваша мать? – спросил его толстяк.

Надир кивнул и направился к выходу. Вернувшись от матери в подавленном настроении, он закрылся в комнате, завалился на диван и до вечера не вставал. За это время ливень дважды начинался и прекращался. Поднявшийся следом сильный ветер чинил во дворе беспорядки. Доносился стук воды по жестяной крыше, недовольно скрипели старые деревья, под порывами ветра дребезжали стекла в окнах. Старый пес, привязанный в конце двора, полаял и замолчал. Каждый звук, доносившийся со двора, с болью отдавался в душе. Из-за того, что он бедствовал, ему не давали покоя навязчивые мысли. Он хотел распутать клубок проблем, но не представлял как. Все планы, которые он намечал, оказывались пустыми, не давали результатов, в конце концов, все упиралось в деньги. «Прежде всего, я должен найти деньги. Деньги! Без денег не сделаешь и шага», – признался он себе, почувствовав, что заболело сердце. Он встал с места, залпом выпил остывший горький чай. Желая хоть немного успокоить мозг, распахнул створки окна. Холодный ветер ворвался в комнату. Не обращая на это внимания, тяжело дыша, он сел на подоконник. Ему не хватало воздуха…

В это время у ворот засигналила машина. Во дворе замигали две лампочки. Надир закрыл окно, улегся на диване. Кто-то торопливо прошел под окнами. Ворота открылись, машина с зажженными фарами въехала во двор. Вначале прекратился шум мотора, затем выключились фары. В доме в центре двора раздались радостные детские голоса. Мимо окна прошел хозяин. Надир узнал его по шаркающим шагам. Он направился проверить, закрыты ли ворота на все засовы. Затем выключил все освещение во дворе, по пути заглянул в окно Надира, но в комнату не вошел. Словом, убедившись, что все в порядке, старик успокоился и пошел в свою комнату. Изо дня в день, примерно в одно и то же время, в этом дворе происходил один и тот же ритуал.

Когда Надир ходил по махалле в поисках дешевого жилья, первым ему встретился этот старик. По его представительной внешности чувствовалось, что раньше он был на высокой должности. Надир подошел к нему, поприветствовал, вежливо заговорил. Сказал, что ищет жилье. Тот пристально оглядел его с головы до ног, видимо, почувствовал расположение к Надиру, встал с места и велел: «Следуй за мной», привел его к себе.

Двор был довольно большой, с двух сторон огражден высоким забором. Посредине двора – сад с абрикосовыми, черешневыми деревьями и яблонями. Виноградник укрыт землей. С одного края двора, в трехкомнатном доме обитала семья младшего сына старика, с другой стороны в таком же доме с двумя детьми жила вдова умершего старшего. С левой стороны было еще несколько комнат. Еще одна комната была рядом с воротами.

Возле нее они и остановились. Старик достал из кармана связку ключей, открыл дверь. Комната была примерно девять-десять квадратных метров. На полу расстелен небольшой ковер, вдоль двух стен стоял диван, с левой стороны – шкаф для одежды и книг, посреди комнаты – письменный стол и два стула.

Старик вопросительно посмотрел на Надира. Заметив, что тот заметил на книги и тетради на столе, на обувь возле двери, старик сказал:

– Есть еще студент. Чтобы не было скучно, будете жить вместе. Ну как, комната нравится?

Надир кивнул.

– Студента зовут Кабил, учится в юридическом институте. Один ключ твой. Чувствуется, что ты из порядочной семьи, будешь вести себя хорошо, – выразил надежду старик.

Вот при таких обстоятельствах произошло их знакомство. При первой же встрече Надир почувствовал расположение старика и то, что он очень одинок.

На другой день Надир перебрался сюда со всеми своими пожитками. Оказывается, сосед по комнате учился на втором курсе, но уже держался, как прокурор района, это проявлялось в его словах и в поведении. Надир посмеивался и думал про него: «Этот парень, похоже, репетирует роль». Из-за того, что Кабил так задавался, у них не сложились отношения. «Какие же разные люди живут на свете», – думал Надир.

В институте вместе с Надиром тоже учились такие парни, он ни с кем из них не дружил, потому что у них была пустая голова, они много говорили, не ценили время, не уважали других людей.

Хотя студент не сказал этого вслух, в его взгляде отразился диагноз соседу «простофиля». Надир понял это, но не подал вида. Они прожили вместе два месяца, как совершенно чужие люди, никогда не говорили по душам. Наоборот, вечерами Надир читал книги. Кабил, хотел спать или нет, ложился на диван и отворачивался к стене, как бы говоря соседу: «Есть ты в комнате или нет, мне все равно».

Обоим парням такое противостояние было не по душе. Но Надиру некуда было деться, поэтому он терпел. Кабил, как будущий прокурор, с таким соседством примириться не мог. Как-то раз он вдруг разговорился. Хвастаясь, как маленький ребенок, сказал, что нашел более дорогую квартиру и ушел. С тех пор Надир жил один. Старик время от времени намекал Надиру: «Было бы хорошо, если бы ты нашел себе соседа. Человек не должен быть таким одиноким, как ты». Но Надир не мог найти как другого квартиранта, так и денег, чтобы заплатить хотя бы за себя.

Вначале старик заходил по утрам, отчитывал парня. Краснея от стыда, Надир говорил: «Как только устроюсь на работу, с первой получки выплачу весь долг». Но это были одни обещания. Похоже, старик устал ругать его и в последнее время перестал заходить. Но Надир понимал, что это лишь временное затишье перед бурей. Ведь неслучайно, когда они на днях утром встретились у ворот, старик через силу кивнул головой в ответ на его приветствие и поморщился.

Лишь бы опять не остаться на улице. Несколько дней он тайком уходил и приходил домой. Перед тем, как выйти, стоял одетый, наготове, просматривал двор. Если не видел там старика, быстро закрывал дверь и торопливо выходил на улицу. Но внутреннее чутье подсказывало, что через какое-то окно старик наблюдает за каждым его шагом.