– Не отчаивайся, бедняжка, – почти ласково сказала Саломея. – Господь привел тебя туда, куда тебе нужно, к таким же несчастным, как ты сама.

За несколько дней в приходе чистильщиков Вера окончательно пришла в себя. Отечность с лица сошла, швы не гноились и почти не кровоточили. Зеркал чистильщики не держали, но по личным ощущениям и по тому, что члены прихода Ахаза (приходами чистильщики называли вот такие небольшие группы) смотрят на нее без прежнего брезгливого отвращения, Вера догадывалась о том, что и выглядеть она стала получше. Не зная точно, какова в этом заслуга Джессики, Вера все же мысленно благодарила только ее.

Кормили Веру очень плохо: какие-то коренья, распаренные побеги подземных растений, да одна полугнилая картофелина в день. Впрочем, в первый же день Вере предложили и другую пищу. Не прошло и часа после возвращения Ахаза, как те трое, которых Вера посчитала за похоронную команду для Ирода, вернулись. Они принесли большой тряпичный сверток, в котором Вера узнала куртку Ирода, наполненную чем-то. Очевидно, неокрепшие нервы кандидатов в свой клан чистильщики берегли, поэтому сверток развернули в противоположном от Веры углу. Там же начали разводить небольшой костер, но кое-кто из прихожан не стал дожидаться приготовлений. Они нетерпеливо хватали то, что было в свертке, и жадно рвали это зубами. Верина догадка подтвердилась, когда Ахаз рыкнул на своих невыдержанных подопечных и выхватил у одного из подростков то, в чем Вера узнала обрубленную по локоть человеческую руку. А чуть позже Саломея поднесла Вере кусок зажаренной на открытом огне печени. Вера отказалась, на что Саломея лишь улыбнулась с пониманием, как будто хотела сказать: «Ничего-ничего, придет время – сама просить будешь». Но из-за отказа от человечины дневной рацион Вере никто увеличивать не собирался, поэтому она на большую часть времени по старой диггерской методе отключала свое тело, настойчиво требовавшее калорий для поддержания жизни. Зато недостатка в религиозных лекциях и вдохновенных беседах Вера не имела. Больше всех старалась сделать из нее примерную чистильщицу Саломея.

Психологическая служба Инспектората обладала на удивление большим объемом информации о клане чистильщиков: об их примерной численности, количестве групп, ареале обитания, об их взглядах и целях и даже о предполагаемом каннибализме «среди наиболее опустившихся групп». Чистильщики ставили перед собой цель уничтожить все население Муоса, включая самих себя, так как считали, что именно задержка в вымирании человечества мешает Всевышнему свершить суд и создать новую землю и новое небо. Чистильщики понимали, что Республика – единственная реальная сила, которая может их изловить и уничтожить. Поэтому в прямые столкновения с республиканской армией они уже давно не вступали, республиканские поселения старались обходить стороной, готовясь к решительному походу – Великому Очищению. Почитаемый за пророка и воплощение архангела Гавриила сумасшедший ветеран Последнего Боя, прозванный чистильщиками Мелхиседеком, предсказал, что рано или поздно Господь пошлет великое бедствие на нечестивую Республику, и именно тогда пробьет час, когда окрепшие чистильщики нанесут этому оплоту хананеев последний удар, уничтожая взрослых и детей, мужчин и женщин, тем самым верша волю Господню. А до этого Мелхиседек под страхом смерти запретил своим последователям причинять какой бы то ни было вред Республике, и из разведданных это было известно Инспекторату. Поэтому непосредственной угрозы в чистильщиках не видели, считая дело их уничтожения далекой и не самой актуальной перспективой.

Однако не так давно внутри клана чистильщиков сформировалось наиболее фанатичное крыло, которое повел за собой новый пророк, прозвавший себя Соломоном. Он возгласил, что Республика на грани краха и именно теперь самое время для крестового похода. В ходе внутриклановой микрореволюции, разведданные о которой у Инспектората были очень скудны, Мелхиседек и несколько его приближенных были устранены. А уже вскоре случилось предательство физика Якубовича, ставшее следствием захвата лаборатории и кражи ядерного заряда.

Часть этой информации была получена Верой от консультировавших ее начсота, военных и Жанны, из общения с Саломеей. Но в ходе непосредственного наблюдения за жизнью в приходе Вера узнала больше всего важных для выполнения задания подробностей из жизни чистильщиков. Несмотря на ежедневные церемонии, состоявшие из смеси православных молитв и каббалистических ритуалов, которые неизменно проводил Ахаз, почитавшийся в клане первосвященником, Вера не увидела в окружающих внешних признаков помешательства или фанатизма, которых стоило ожидать от членов секты со столь идиотскими целями. Апатия либо ненависть ко всем и вся, страх, загнанность, стадный инстинкт – все это заглушало преданность идеалам Великого Очищения. Знакомясь с этой группой чистильщиков, Вера не услышала ни одной истории сознательного целенаправленного прихода в секту. Впрочем, озлобленные и прихожане не особо любили рассказывать о себе. Зато Саломея, менее всего походившая на фанатичку, не прочь была поболтать с Верой, наверное, записав ее в потенциальные приятельницы. Невысокая и очень подвижная; с милым лицом, покрытым пигментными пятнами, впрочем, уже ставшими обычными у девушек Муоса; с пухлыми потрескавшимися губами. Выжженные клейма-кресты на лбах местных прихожан были гораздо меньше тех, которые Вера видела у чистильщиков, напавших на МегаБанк. А у Саломеи крест был почти незаметен под неровной растрепанной челкой темных волос, таких же нестриженых и нечесаных, как и у других чистильщиков, зато собранных в два несимметричных хвостика, отчего она выглядела юной и забавной, если, конечно, не вглядываться в пустые глаза. Такая внешность резко выделяла ее среди соплеменников, и неудивительно, что пастырь этого прихода Ахаз сразу же приблизил ее к себе. А по тому, как он к ней относился, как он на нее смотрел, Вера сразу поняла, что имел в виду Ирод, говоря, что из-за Саломеи местный главарь сильно изменился.

История Саломеи была похожа на истории многих, если не большинства, молодых чистильщиков. Еще два года назад она со своими родственниками жила на хуторе (так назывались небольшие поселения, состоящие из пяти-семи родственников). Саломею – тогда, правда, ее звали как-то по-другому – захватили на Поверхности, на небольшом поле, принадлежавшем их хутору. Чистильщики, среди которых был Ахаз, выследили их, спрятались в руинах, и когда все хуторяне приступили к работе, выбежали из укрытия. Родители и братья бросились бежать к люку, но убегавшую Саломею сбила впившаяся в бедро арбалетная стрела. Не повезло и одному из братьев, глупо споткнувшемуся и вывихнувшему себе ногу. Родственники спокойно спустились под землю, задраив за собой люк. Драться за отставших никто не собирался, об этом они уже давно договорились, «кто не успел, тот опоздал», и горевать по поводу уменьшения количества ртов в их вонючей конуре также никто не будет. Не собиралась скучать по родным и Саломея, особенно по опротивевшим братьям, которые, давно подавив возражения родителей и ее собственные, по очереди использовали сестру в качестве наложницы. Что стало с братом Саломеи, Вера не уточняла, это само собой подразумевалось. Он был одним из хананеев, нечестивцев, которые своим присутствием в числе живых мешают наступлению рая на земле. Судя по всему, один из ритуальных ножей своему брату вогнала сама Саломея. Не исключено, что она же лишила его шанса сохранить себе жизнь, примкнув к чистильщикам и убедив Ахаза в том, что тот недостоин такой чести. Слушая беззаботный треп Саломеи, Вера усилием воли подавляла в себе отвращение к ней.

Из рассказов Саломеи Вера поняла, что большинство новых чистильщиков были либо захвачены насильно во время нападений, либо прибрели в приходы таким же образом, какой сымитировала Вера. Из-за страха, ненависти к кому-то, неожиданно теплого приема, оказанного новыми знакомыми, или безразличия ко всему неофиты соглашались на участие в ритуале. Вгоняли один из ножей в тело приносимого в жертву Великому Очищению, навсегда связывая себя с этим кланом кровью убиенного. Тем самым они лишали себя возможности вернуться назад, потому что в Республике, да и в немногочисленных оставшихся независимыми поселениях их ждала смерть. Но сильнее страха перед остальным миром их незримым образом связывал сам факт совместного пролития невинной крови и участие в каннибальских трапезах. Они ненавидели чужих, ненавидели своих, ненавидели себя и, пожалуй, ненавидели Бога, которому якобы служили, однако какая-то сила держала их вместе, как пауков в банке, и даже не давала перегрызть друг другу глотки. Конечно, эти выводы Вера сделала сама, в исполнении же Саломеи все звучало с фальшивым и плохо скопированным по чьему-то примеру пафосом: