– Убийца явно действовал в состоянии аффекта, – заключил Эуне, застегивая пуговицу на рубашке в том месте, где обычно носил галстук-бабочку с забавным узором, напоминающим желтые звезды на флаге Евросоюза.
В одной из соседних квартир заплакал ребенок.
Харри стряхнул пепел с сигареты.
– Он говорит, что не помнит в подробностях, как ее убивал.
– Вытесненные воспоминания. Надо было мне провести с ним сеанс гипноза.
– Не знал, что ты этим занимаешься.
– Гипнозом? А как, по-твоему, я женился?
– Ну, здесь этого не требовалось, улик и без того достаточно. Эксперты установили, что, когда супруги находились в гостиной, муж подошел к жене сзади и нанес ей первый удар, вонзив нож прямо в почку. Возможно, поэтому соседи не слышали криков.
– Вот как?
– Ну да, в таких случаях жертву буквально парализует от боли: она не может кричать, почти мгновенно теряет сознание и умирает. Кстати, любопытное совпадение: это любимый метод профессиональных киллеров и спецагентов – так называемое тихое убийство.
– Да? А как насчет старого доброго способа – подойти сзади, одной рукой закрыть жертве рот, а второй – перерезать горло?
– Он безнадежно устарел, да к тому же никогда и не был особенно хорош, поскольку требует великолепной координации и точности удара. Солдаты на удивление часто режут собственную руку, которой зажимают рот жертве.
Эуне скривился:
– Только не говори мне, что наш преступник – бывший спецагент.
– Очевидно, что он попал в почку чисто случайно. Ничто не указывает на то, что у него имелось намерение скрыть убийство.
– Намерение? Ты считаешь, что убийство было спланированным, а не импульсивным?
Харри пожал плечами:
– Их дочери не было дома, она была на пробежке. Отец позвонил в полицию, не дожидаясь ее возвращения, так что мы подъехали к дому и остановили девушку до того, как она вошла в квартиру и увидела труп матери.
– Какая забота!
– Да, его все считают заботливым. – Харри еще раз стряхнул пепел, и он полетел прямо на пятно высохшей крови.
– Может, стоит взять пепельницу, Харри?
– Не беспокойся, криминалисты здесь уже все закончили.
– Ладно. А каков мотив убийства?
– Мотив самый классический. В телефоне мужа села батарейка, и он воспользовался мобильным жены, не поставив ее в известность. При этом случайно обнаружил эсэмэску, которая показалась ему подозрительной, и решил проверить всю переписку. Выяснилось, что у супруги есть любовник, причем их отношения продолжаются уже полгода.
– Он поговорил с любовником?
– Нет. Мы проверили телефон, установили личность любовника и связались с ним. Молодой человек чуть старше двадцати, на пятнадцать лет моложе убитой. Он подтвердил их связь.
– Что насчет убийцы?
– Он получил хорошее образование, работал в солидной фирме, финансовых проблем не имел, в поле зрения полиции никогда не попадал. Родственники, коллеги, друзья и соседи описывают его как человека открытого, доброжелательного и надежного. И, как ты заметил, заботливого. Цитирую: «Готов пожертвовать всем ради семьи». – Харри глубоко затянулся сигаретой.
– Ты обратился ко мне, потому что тебя что-то смущает? Какие-то нестыковки?
Харри выпустил дым через нос.
– Да нет, все улики налицо, плюс имеется чистосердечное признание. Дело элементарное, именно поэтому Катрина и передала его мне. Вернее, нам с Трульсом Бернтсеном. – Уголки рта Харри дернулись, будто он хотел улыбнуться.
У семьи есть деньги, но они решают жить в Тёйене, в дешевом иммигрантском районе, и покупают предметы искусства в «ИКЕЕ». Почему? Возможно, им просто нравилось здесь. Харри вот нравилось в Тёйене. И вполне возможно, фотография на стене оригинальная и теперь стоит целое состояние.
– Значит, ты интересуешься, потому что…
– Потому что я хочу понять, – сказал Харри.
– Ты хочешь понять, почему муж убивает жену, которая за его спиной завела шашни?
– Обычно на убийство обманутого супруга толкает перспектива оказаться униженным в глазах других. А в данном случае, судя по допросам любовника, эти двое держали свой роман в строгом секрете, да и к тому же он явно шел к концу.
– И что, жена не успела сообщить об этом мужу до того, как он ее ударил?
– Успела, но он заявил, что не поверил ей и что она в любом случае предала семью.
– Вот видишь. Мужчине, который постоянно жертвовал всем ради семьи, такое предательство кажется очень серьезным преступлением. Он унижен, а когда подобное унижение пробирается вглубь нас, оно может заставить нас убивать.
– Всех?
Эуне, прищурившись, разглядывал книжные полки рядом с фотографией Манхэттена.
– У них тут художественная литература.
– Да, я видел, – кивнул Харри. У Эуне имелась теория о том, что убийцы не читают, а если и читают, то только специальную литературу.
– Ты знаешь, кто такой Пол Маттиуцци?
– Не-а.
– Психолог, специалист по убийствам и насилию. Он оперирует восемью основными типами убийц. К семи первым категориям мы с тобой точно не относимся. А вот что касается восьмой, которую он называет «травматической»… Убийство может стать ответной реакцией в случае посягательства на нашу идентичность. Мы воспринимаем это нападение как обиду, да, просто невыносимую обиду. И полагаем, что если не ответим адекватным образом, то станем беспомощными, бессильными, утратим мужество, а наше существование лишится основы. Так что предательство, безусловно, может послужить веским мотивом. В восьмой категории есть место для каждого из нас.
– Так уж и для каждого?
– У «травматического» убийцы отсутствуют определяющие черты личности, имеющиеся у тех, кто принадлежит к семи первым типам. Именно среди этих преступников, и только среди них, можно встретить людей, читающих Диккенса и Бальзака. – Эуне сделал глубокий вдох и подтянул рукава твидового пиджака. – Так что тебя, собственно, интересует, Харри? Может, спросишь уже прямо?
– В каком смысле?
– Тебе известно об убийцах больше, чем всем другим моим знакомым. Ничто из сказанного мною сейчас для тебя не ново.
Харри пожал плечами:
– Может быть, мне надо, чтобы кто-нибудь произнес все это вслух, чтобы я смог в это поверить.
– И во что же именно ты не веришь?
Харри почесал коротко стриженные, упрямо топорщившиеся белокурые волосы, на которых начал уже появляться налет седины. Ракель сказала, что он становится похожим на ежика.
– Не знаю.
– Может быть, все дело в твоем самолюбии, Харри?
– Каким это образом?
– Разве не очевидно? Тебе дали дело, которое кто-то уже раскрыл. Теперь ты хочешь отыскать что-нибудь этакое, что посеет сомнение, докажет: Харри Холе видит то, чего не заметил никто другой.
– А даже если и так? – сказал Харри, разглядывая огонек сигареты. – Вдруг я и впрямь родился с великим талантом следователя и у меня постепенно развились инстинкты, которые я сам не в силах проанализировать?
– Надеюсь, ты сейчас шутишь.
– Вроде того. Я изучил протоколы допросов. Муж, судя по его ответам, похоже, и впрямь пережил серьезную травму. Но потом я прослушал записи. – Харри смотрел прямо перед собой.
– И что?
– Возникает ощущение, что он скорее испугался, а не смирился. Признание – это смирение. Потом бояться уже больше нечего.
– Но ведь еще грядет наказание.
– Для него наказание уже наступило. Унижение. Боль. Шутка ли – увидеть, как любимый человек погиб от твоей руки. А тюрьма – это изоляция. Тишина. Рутина. Покой. Она должна восприниматься как облегчение. Возможно, причина в дочери, и он беспокоится о ней.
– Или о том, что после смерти будет гореть в аду.
– Он и так уже горит.
Эуне вздохнул:
– Я повторю свой вопрос: чего ты, собственно, хочешь?
– Я хочу, чтобы ты позвонил Ракели и объяснил, что она должна вернуться ко мне.
Столе Эуне широко распахнул глаза.
– А вот это была шутка, – сказал Харри. – На самом деле я хочу проконсультироваться со специалистом. У меня сегодня случилось учащенное сердцебиение и приступ страха. Нет, не так… Мне снилось… что-то. Я не могу разглядеть, что это, но сон без конца возвращается.