– Понимать зачем, вам, дорогая, совсем не обязательно. Гораздо важнее просто делать то, что я говорю, не вступая со мной ни в какие препирательства.

– Меня абсолютно не устраивает, как это звучит, кресс Инослас, и чем это способно обернуться, – возразила, вкладывая во взгляд все эмоции, что испытывала. – Как бы все ни было прежде, но с завтрашнего дня я уже буду супругой онора Бора, и я поклялась ему не делать ничего, что может нанести вред, и не лгать. Преступать клятвы не входит в мои планы.

– Давно ли вы стали привержены такой честности? А кто просит вас о лжи, кресса Греймунна? – уже с откровенной насмешкой спросил мужчина. – Разве вы и в самом деле готовы оказаться в полном одиночестве среди малопонятных вам чужаков? Как бы я ни был неприятен, но являюсь единственным человеком, готовым последовать за вами в логово зверя, так сказать, наплевав на свои интересы и тоску по родине.

Нет, вот я бы с удовольствием добавила к его синякам еще один, хотя бы за этот презрительно-покровительственный тон. Но говорил он дело. Мысль не видеть дальше рядом ни единого земляка, даже такого, как Конгинда или Инослас, реально страшила меня. Однако я не настолько наивна, чтобы верить, что главный руниг Окнерда Пятого желает задержаться в Аргасте исключительно ради поддержания моего душевного равновесия.

– Ладно, я готова попросить своего жениха оставить вас при мне, но учтите, что участвовать в чем-либо, что будет трактоваться как предательство ему, не намерена! – прошипела безапелляционно.

– А вы, дражайшая кресса Греймунна, случаем, не забыли, где ваша настоящая отчизна? Сильно головой приложились? – ухмыльнулся нагло Инослас. – Уж поверьте, если бы я нуждался в вашей помощи подобного рода, то нашел бы аргументы и рычаги заставить ее предоставить. Но я в этом не нуждаюсь. На данный момент. Всего хорошего, дорогая. Выспитесь перед обрядом.

Я с негодованием уставилась на закрывшуюся за ним дверь, ненавидя этого человека за постоянные победы надо мной. Мне нечего пока ему противопоставить, нет даже полной уверенности, что я должна и имею моральное право пытаться. Разве хоть что-то из сказанного им неправда? Такая-сякая, но я дочь Гелиизена, могу злиться на дядю и всю страну за то, что нахожусь сейчас здесь, на пороге неизвестности в будущем, обречена на это вопреки своей воле – не такой ли путь проходили сотни и тысячи людей до меня? Реальности плевать на наши желания или их отсутствие, нет дела до страстей, долгу нет смысла противопоставлять свое «хочу». Инослас хоть тысячу раз может бесить меня, но в том, что ради интересов нашего государства он сделает что угодно, не приходилось сомневаться. И, по сути, те клятвы, что я дала Бора, не отменяли моей принадлежности Гелиизену и обязательств нормального гражданина перед страной.

Но почему же мне так хотелось малодушно их игнорировать? И это не ощущалось нисколько неправильным. Я ведь могу просто промолчать в нужный момент, не открыть рта в просьбе или не проявлять настойчивости и… остаться совершенно одна? Шараак с этим, но дома отец, и как я могу быть уверена, что мое неповиновение не нанесет ему вреда или не станет вообще приговором? Как же это главный руниг не вспомнил об этом способе воздействия. Да просто он точно знает, в каком направлении пойдут мои мысли, и зачем сотрясать воздух прямыми угрозами, если додуманные куда как эффективнее.

Интересно, а папа одобрил бы то, что явно затевает Инослас? Ну конечно да, он ведь политик, этого не отнять. Хочется верить, что он бы всеми силами постарался сделать пешкой в этой игре не собственную дочь, но если уж от этого никуда не деться… Разве что подсказал бы мне, как обезопасить себя со всех сторон, хотя в подобных вещах нет и не может быть полных гарантий не пострадать.

Что будет готов сделать онор Бора, узнав, что я способствовала проникновению в их земли изворотливого шпиона? Помыслить об этом было страшно, да и все, что ждет впереди, виделось в мрачноватых тонах.

Появление Ундо, однократно стукнувшего в дверь и ввалившегося внутрь с очередной парующей кружкой, прервало мои хаотичные метания по комнате.

– Ну вот и пришел я попрощаться, крохотуля, – пробасил он, протягивая мне свою ношу. – Тебе уже получше, а у меня хлопот и в других местах хватает. А это тебе, чтобы не захворала от переживаний за ночь, поспи ты ее лучше.

– А вы разве не останетесь на торжество? – спросила, покорно принимая вкусное лекарство от лекаря. За эти дни я к нему почти привыкла, к его успокоительному, пусть и временами непонятному бормотанию, к заботливым касаниям мозолистых рук, даже к этой ужасной растрепанной бороде.

– Ой, да было бы что праздновать, – отмахнулся пожилой анир, чуточку обижая меня.

– Свадьба в Аргасте не повод для радости? – насупившись, я быстро отпила несколько глотков.

– Почему же, повод. Но наши свадьбы – то соединения двоих, не требующие алтарей, свидетелей да шумных застолий. Это только между женщиной и мужчиной, и клятву они дают душам друг друга, а не богам да безразличным к этому людям. И не в один момент такое происходит, дело небыстрое так соединиться, ни суеты, ни вмешательства постороннего не терпящее. Не с богами же им век вековать и не с чужими людьми.

– Но должно же быть подтверждение, обряд. Без них разве это законный брак? – удивилась я.

– Вот и получишь ты завтра свое подтверждение, крохотуля, а когда Бора свое, это пока никому неведомо.

Мои веки опять стали наливаться тяжестью, а мысли ворочаться все медленнее.

– Вот и славно, неча до зари тут ноги стаптывать, – удовлетворенно пробормотал Ундо, отбирая у меня тяжелую кружку. – Спи себе, да помни: что напоет сердечко женское, то и слушай, ни о чем не сожалей, да ледышкой не оборачивайся. Не будет от этого хорошо никому, ведь не такая ты.

– Кресса Греймунна, просыпайтесь уже! – разогнал мою сонливость визгливый голос Конгинды. Вроде же только подушки головой коснулась – и вот уже она. – У нас масса дел и приготовлений!

Я поморгала, глядя в окно, и поняла, что проспала, очевидно, и конец прошлого дня, и всю ночь – снаружи явно было солнечное утро.

Дверь широко распахнулась, и Ронра и еще один незнакомый анир внесли в комнату огромную бадью, в которой на дне плескалась вода, а кресса Конгинда кинулась занавешивать простыней окно, бормоча что-то о бесстыдстве местных.

Вежливо поздоровавшись, парни покинули помещение, чтобы почти сразу вернуться с ведрами горячей воды, а спустя несколько минут и с парой сундуков, судя по виду прихваченными нами из Гелиизена, совсем не похожих на те, в которых мне слал подарки будущий супруг.

– Это виданное ли дело, кресса Греймунна! Эти дикари предлагали вас вымыть перед церемонией в их общей бане, прямо там, где эта солдатня после своих тренировок купается! – начала свою обычную песню противная женщина. – Никакого уважения, понятия о приличиях! Видела я эту их баню, там же… все насквозь пропахло этими потными мужиками!

Едва сдержала непристойное хрюканье от смеха, потому что последнее у самой Конгинды прозвучало с каким-то сдавленным придыханием и сглатыванием, будто она подавилась словами или еще чем.

Я уже почти собралась спустить расстегнутое платье с плеч, когда в дверь снова постучали.

– Нельзя-нельзя! – завопила женщина, но онор Бора не собирался ее слушать.

– Я войду лишь на мгновение! – предупредил он, пренебрегая ее предупреждением, возмущая и смущая меня одновременно. Пришлось сжать ткань на груди.

– Прости, Ликоли, мне следовало прийти чуть раньше, да только сейчас смог. – Впервые я видела его запыхавшимся, раскрасневшимся, словно он бежал в спешке очень долго. – Мой подарок только подоспел, уж не сердись.

Он сунул руку за свой жилет, а я вдруг вспыхнула, заметив, как капля пота катится по его шее к ключице, стремясь скрыться под рубахой, и будто опять увидела его обнаженным по пояс, как вчера.

Бора извлек небольшой сверток из мягкой кожи и протянул его мне. Осторожно развернув, я еле сдержала пораженный вздох, а вот кресса Конгинда не смогла. В складках обычной кожи, как нечто почти не примечательное, лежало целое сокровище. Серьги, ожерелье и браслет в виде простеньких цветков с пятью лепестками, но вот вырезан каждый из них был из цельного куска бесценного нириса. И представить страшно, сколько это могло бы стоить, ведь даже крошечные кусочки этого камня, попадавшие к гелиизенским ювелирам из Аргаста, оценивались в баснословные деньги. Их принято было наделять массивными оправами и не использовать с другими камнями, ведь смысла не было – нирис затмил бы их все равно, сделал бесцветными и невидимыми на своем фоне. Темный, как беззвездная полночь, пока не познал света, он вспыхивал мириадами лучистых искр, поймав лишь единственный луч, и являл взору свой истинный глубочайший интенсивный синий цвет. Говорили, что коже любой женщины, с которой он соприкасался, этот минерал придавал чудесное сияние, превращая ее в неотразимую красавицу.