Гость поскрипел половицами и направился к кухне. Еще шаг, и он вырос на пороге, заслонив собой весь дверной проем. Мать честная: Герась собственной персоной - прошу любить и жаловать! Воистину легок на помине!

- Салют, - сказал он, шныряя по сторонам заплывшими жиром глазками.

- Салют, - сказал я.

- Как жизнь?

- Течет, как видишь, - ответил я уклончиво. - Зачем пожаловал?

Он покрутил своей усеченной башкой. Спросил, показывая через плечо:

- Ты один?

- Нет, опер под столом прячется. С магнитофоном.

- Чего мелешь?! - недоверчиво покосился он, но не поленился и, присев на корточки, заглянул под стол.

- Ну ладно, хватит! - Я не забыл прием, который он оказал мне в день нашего знакомства, но с тех пор кое-что изменилось. Мы поменялись ролями, и я не отказал себе в удовольствии подчеркнуть это. Конечно, в доступной форме. - Выкладывай, чего надо. И покороче, у меня время не казенное.

Пустая затея: Герась обладал толстой кожей - булавочные уколы на него не действовали. Он втиснул свои пудовые кулаки в карманы шортов, прошелся, обживая пространство, отчего в кухне сразу стало и тесно и неуютно.

- А ты времени зря не терял. - Он показал на оставшуюся неубранной постель. - Неплохо устроился, а?

Меня так и подмывало поставить его на место, но я не мешал ему высказаться, ибо не сомневался, что немного погодя обо всем увиденном и примерно в тех же выражениях он доложит тому, по чьей указке здесь находился.

- Она девочка что надо, аппетитная. Не гляди, что худенькая. Последовал игривый жест и кивок в мой адрес. - Везет же некоторым...

- Меньше суй нос в чужие постели - повезет и тебе.

Нарывчики на его лице предательски побагровели. Не иначе как я ненароком задел больное место.

- Ты по делу или как?

- Да вот шел мимо, вспомнил про тебя. Дай, думаю, загляну. Ты ж говорил, что у Кузи остановишься.

- Ну заглянул. Дальше что?

Герась пропустил мою реплику мимо ушей.

- Чаи гоняешь?

- А ты против?

- Да нет... Может, угостишь?

- Перебьешься.

Мне не было жалко чая. Да и ему он был ни к чему. Просто шло взаимное прощупывание: он хотел убедиться, что я по-прежнему нуждаюсь в его услугах, а я намеревался внушить, что стремление к контакту с моей стороны не столь уж велико.

- Перебьешься, - повторил я.

- Что-то ты сегодня больно суровый, - насторожился он. - К чему бы это?

- Все к тому же. Давай ближе к делу. А нет - проваливай. Нечего из себя козырного туза корчить.

В компании мальчиков, которыми верховодил на толчке, Герась, понятное дело, привык к более почтительному обращению и теперь, обескураженный холодным приемом, перебирал в уме инструкции, полученные от хозяина. То, что он всего лишь марионетка, действиями которой управляют на расстоянии, уже не вызывало у меня сомнений. Доказательством тому был вчерашний обыск.

- Слушай, - выдавил он после глубокого раздумья, - да ты никак нашел, что искал?

- Не твоя забота. - Важно было не перегнуть палку, она и без того угрожающе потрескивала. - С вами найдешь, только языками трепать умеете.

У него внутри что-то сработало, точно кассовый аппарат выдал чек на покупку, и он малость приободрился:

- Не нашел?

- Я этого не говорил.

Однако Герась предпочитал обходиться без дипломатических тонкостей:

- Не финти, отвечай прямо: нужен тебе покупатель или нет?

- Ну, допустим, нужен.

- А без "допустим"?

- Нужен.

- Тогда собирайся, - тоном, не допускающим возражений, сказал он. Да поживей. Там разберемся.

* * *

- Одну минуточку, молодые люди! - Давешняя старушка, дремавшая у медицинских весов, завидев нас, встрепенулась и помахала зажатыми в кулачке лотерейными билетами. - Не желаете приобрести? Через неделю тираж!

Герась на ходу выудил из кармана горсть мелочи и остановился, отсчитывая монеты:

- Давай, бабка, авось у тебя рука легкая.

- Легкая, легкая, - согласно закивала старушка, протягивая сложенные веером билеты.

Герась, зажмурившись, вытянул наугад три штуки.

- А ты ж чего, сынок? - спросила она и посмотрела поверх допотопных очков молодыми не по возрасту глазами. - Бери. Или снова торопишься?

- Тороплюсь, бабушка, - сказал я. - В другой раз непременно возьму.

- Пошли, пошли, кончай трепаться. - Герась спрятал билеты в карман. Опаздываем.

Мы в темпе отмахали три квартала и свернули в безлюдный переулок, полого спускающийся к набережной. Он был нешироким, почти лишенным растительности. В просвете между крайними домами виднелась пепельно-серая полоска моря.

- Далеко еще? - спросил я.

- Уже пришли, - сказал Герась и направился к бару "Страус", вывеска которого висела поперек тротуара.

Он уверенно распахнул тяжелую дверь с медными поперечными полосами, с висевшей на гвозде трафареткой "Закрыто" и пропустил меня вперед.

В прохладном помещении мягко жужжал вентилятор. День стоял пасмурный, и внутри было сумрачно. Даже темно. Свет горел лишь в противоположном от входа углу. Там, на расположенных позади стойки полках, красовались сигаретные блоки, всевозможные вымпелы, пластинки, портреты эстрадных звезд - короче, целый иконостас для молящихся на подобные культовые причиндалы, а вместо лампадки горел розовый фонарь, освещавший многоярусную батарею разнокалиберных бутылок.

Под Герасем взвизгнуло обтянутое кожей сиденье. На этот звук, раздвинув бамбуковую занавеску, вышел худощавый парень в полосатой майке и широченных, усыпанных звездами подтяжках.

- Как дела, Витек? - приветствовал его Герась.

- О'кэй, - односложно ответил тот, пережевывая жевательную резинку.

- Клиента вот привел - наш кадр. Знакомься...

Витек бросил мимолетный взгляд, и я понял, что с этой секунды моя долговязая фигура, лицо, включая форму носа и разрез глаз, прочно отпечатались в его памяти. Что ж, будем считать, знакомство состоялось - я ведь тоже на память не жалуюсь.

- Мы не опоздали?

Бармен вопросу не удивился - надо полагать, знал, зачем мы пришли и кто нам нужен.

- Придется подождать, - сказал он, жестом приглашая меня сесть на высокий, обитый красной кожей табурет. - Вам кофе?

- Да, покрепче, - сказал Герась. - Чтоб с пенкой.